[514]. В Боготе и Медельине спад составил 4/5 за два десятилетия, а в Сан-Паулу и фавелах Рио-де-Жанейро – 2/3[515]. Даже в мировой столице убийств, городе Сан-Педро-Сула, уровень насильственных смертей удалось снизить на 62 % всего за два года[516].
Если связать воедино неравномерное распределение насильственных преступлений и доказанную возможность быстрого снижения высокого уровня такой преступности, математика становится очевидной: снижение на 50 % за 30 лет – не только выполнимая, но и довольно скромная задача[517]. И это не какой-то там статистический трюк. Моральная ценность чисел заключается в том, что они приписывают равную ценность жизни каждого, и меры, направленные на снижение самых высоких показателей, предотвращают максимальный объем человеческого несчастья.
Неравномерное распределение насильственных преступлений будто красным лазерным лучом указывает на оптимальный способ снизить их уровень[518]. Забудьте о коренных причинах. Думайте о симптомах – о кварталах и личностях, ответственных за наибольшую долю насилия, – и боритесь с подпитывающими насилие или делающими его возможным факторами.
Прежде всего это касается правоохранительной системы. Еще в XVII веке Томас Гоббс доказывал, что в зонах анархии насилие неизбежно[519]. Причина не в том, что каждый там желает поживиться за чужой счет; в отсутствие правительства насилие порождает насилие. Всего несколько потенциальных хищников, которые шныряют по округе или могут оказаться рядом без предупреждения, заставляют остальных вести себя воинственно с целью сдерживания. Такое сдерживание убедительно, только когда люди демонстрируют свою решимость, мстя за каждое оскорбление и карая любое нападение, не считаясь с ценой. Эта «гоббсова ловушка», как ее иногда называют, с легкостью запускает цикл вражды и вендетты: ты должен быть как минимум таким же жестоким, как твои враги, иначе они вытрут о тебя ноги. Крупнейшая категория убийств и одновременно та, чье абсолютное значение сильнее всего варьируется во времени и пространстве, – это последствия конфликтов между малознакомыми молодыми мужчинами по поводу территории, репутации или мести. Незаинтересованная третья сторона с монополией на законное применение силы, а именно государство с его полицией и судами, может прекратить этот цикл в зародыше. Оно не только подавляет агрессора угрозой наказания, но и заверяет всех остальных, что агрессор не получит от нападения никакой выгоды, и таким образом освобождает их от необходимости защищать себя с помощью насилия.
Самое явное доказательство важной роли правоохранительной системы можно обнаружить, изучая запредельный уровень насилия там, где такая система рудиментарна, например в регионах и периодах, соответствующих левой верхней части рис. 12–1. Не менее убедительно и то, что случается, когда полиция объявляет забастовку: взрыв вандализма и самоуправства[520]. Но преступность может вырасти и в случае, если правоохранительная система попросту неэффективна – настолько беспомощна, коррумпирована или перегружена, что становится понятно: нарушать закон можно безнаказанно. Именно такому положению дел мы частично обязаны взлетом преступности в 1960-х годах, когда система не справлялась с многочисленным поколением беби-бумеров, вступившим в самый криминальный возраст; в этом же кроется и причина нынешнего высокого уровня преступности в Латинской Америке[521]. Напротив, усиление полиции и ужесточение уголовных наказаний (хотя оно и привело к явно избыточному росту числа заключенных) в значительной степени объясняет Великий спад преступности 1990-х годов в США[522].
Так как же нам снизить уровень убийств вполовину за три десятилетия? Сам Айснер уместил ответ на этот вопрос в одно предложение: «Действенное верховенство закона, опирающееся на легитимную систему охраны правопорядка, защита потерпевших, скорый и справедливый суд, умеренные наказания и гуманные тюрьмы – вот что критически важно для устойчивого снижения насилия со смертельным исходом»[523]. Прилагательные действенный, легитимный, скорый, справедливый, умеренный и гуманный отличают его совет от риторики «беспощадной борьбы с преступностью», к которой любят прибегать правые политики. Причины этого были изложены Чезаре Беккариа еще двести пятьдесят лет тому назад. Хотя угроза все более жестоких наказаний одновременно и дешево обходится, и приносит эмоциональное удовлетворение, она не особенно эффективна, поскольку злоумышленники воспринимают такие наказания как редкие несчастные случаи. Да, ужасно, ну что ж – таков профессиональный риск. В своих повседневных решениях правонарушители скорее будут учитывать реально неотвратимые, хотя и не такие драконовские наказания.
Похоже, что кроме наличия правоохранительной системы важна и легитимность режима, потому что люди не только сами уважают законную власть, но и учитывают в своих прогнозах вероятность того, что их потенциальные противники тоже будут ее уважать. Айснер и историк Рэндольф Рот отмечают, что преступность часто взлетает до небес в периоды, когда люди испытывают сомнения в своем обществе и государстве, – в качестве примеров тут можно привести Гражданскую войну в США, 1960-е годы и постсоветскую Россию[524].
Выпущенные недавно обзоры мер в области профилактики преступности, как эффективных, так и не работающих, подтверждают правильность рецепта, составленного Айснером. В частности, масштабный метаанализ 2300 исследований, осуществленный социологами Томасом Абтом и Кристофером Уиншипом, дает оценку практически всем стратегиям, планам, программам, проектам, инициативам, вмешательствам, панацеям и ухищрениям, к которым прибегали за последние десятилетия[525]. Ученые пришли к заключению, что самой эффективной тактикой снижения числа насильственных преступлений является прицельное сдерживание. «Нацелиться с лазерной точностью» нужно прежде всего на кварталы, где преступность уже свирепствует вовсю или только недавно поползла вверх. Такие «горячие точки» нужно определять, опираясь на данные, получаемые в режиме реального времени. После этого нужно сфокусироваться на личностях и бандах, терроризирующих население или с готовностью ввязывающихся в криминальные разборки. Принятые меры должны доносить простое и ясное послание о том, какого поведения ожидают власти, к примеру: «Прекратите кровопролитие – и мы вам поможем; продолжите стрелять – мы отправим вас в тюрьму». Чтобы донести это послание и подкрепить намерения конкретными действиями, требуются совместные усилия многих членов сообщества – владельцев магазинов, священников, тренеров, инспекторов по надзору за условно-осужденными и родственников правонарушителей.
Эффективна, похоже, и когнитивно-поведенческая терапия. Суть ее не в анализе детских травм преступника и не в том, чтобы силком заставлять его смотреть тошнотворно жестокие сцены в духе фильма «Заводной апельсин». Это набор протоколов, созданный, чтобы разрушать модели мышления и поведения, толкающие человека на преступления. Смутьяны импульсивны: они хватаются за внезапную возможность украсть или разгромить и набрасываются на людей, которых посчитали помехой, без оглядки на долгосрочные последствия[526]. Такие искушения можно нейтрализовать терапией, обучающей стратегиям самоконтроля. Смутьяны часто склонны мыслить в рамках нарциссических и психопатических схем – считать, к примеру, что они всегда правы и все должны их уважать, что несогласие равно личному оскорблению и что у других людей нет своих чувств и интересов. Окончательно избавить от таких иллюзий невозможно, но научить распознавать и смягчать их вполне реально[527]. Эти молодеческие повадки усиливаются под воздействием культуры чести, а деконструировать их можно в ходе терапии по управлению гневом и при тренировке социальных навыков в рамках психологического консультирования трудных подростков или программ по профилактике повторных правонарушений.
Научатся они контролировать свое поведение или нет, потенциальные злоумышленники в любом случае не попадут в неприятности, если у них больше не будет возможности мгновенно удовлетворить внезапный порыв[528]. Когда все труднее угнать машину, вломится в дом или сбыть ворованное, когда у прохожих в карманах все больше банковских карт и все меньше наличных, когда темные закоулки освещены и увешаны видеокамерами, потенциальные преступники не ищут новых способов реализовать свои низменные позывы. Соблазн быстро проходит, и преступление не совершается. Дешевые товары массового потребления – еще одно достижение, превратившее слабовольных правонарушителей в законопослушных граждан помимо их желания. Кто в наши дни станет рисковать, вламываясь в квартиру, чтобы украсть радиоприемник с часами?
Кроме анархии, импульсивности и изобилия возможностей, основным триггером криминального насилия является контрабанда. Торговцы нелегальными товарами и развлечениями не могут подать в суд, если считают себя обманутыми, и не звонят в полицию, если им кто-нибудь угрожает, так что им приходится защищать свои интересы убедительной угрозой насилия. Насильственная преступность в США взлетала до небес в 1920-е годы, когда действовал сухой закон, и в конце 1980-х, с распространением крэк-кокаина; сегодня она свирепствует в странах Латинской Америки и Карибск