[885]. Нужно расширять международные связи в области общественного здоровья, чтобы страны сообща распознавали и сдерживали вспышки заболеваний, пока они не переросли в пандемии. Наряду с новыми вакцинами, антибиотиками, противовирусными препаратами и тест-системами для моментальной диагностики, такие связи пригодятся в борьбе как с природными патогенами, так и с теми, что созданы искусственно[886]. Кроме того, государства не должны ослаблять привычные антитеррористические меры и меры по борьбе с преступностью вроде слежки и перехвата сообщений[887].
В каждой из этих гонок вооружений обороняющаяся сторона, конечно, никогда не будет абсолютно неуязвима. Нельзя исключать отдельные случаи кибертерроризма и биотерроризма, а вероятность катастрофы всегда будет ненулевой. Вопрос, на который я пытаюсь ответить: должны ли эти печальные факты подвести нас к выводу, что человечество обречено? Неужели злодеи когда-нибудь обязательно перехитрят героев и поставят цивилизацию на колени? И не стал ли наш мир парадоксальным образом по-новому уязвимым в результате технологического прогресса?
Никто не может знать наверняка, но, если мы перестанем ужасаться наихудшим сценариям и спокойно подумаем, мгла рассеется. Давайте начнем с исторического обзора: можно ли сказать, что массовые разрушения по вине одного человека – естественный исход процесса, начатого научной революцией и Просвещением? По этой логике, технологии позволяют людям достигать все большего все меньшими силами, так что в долгой перспективе одиночка, вооруженный подходящей технологией, сможет устроить все, что ему угодно, – а с учетом природы человека это значит, что он сможет уничтожить все на свете.
Но Кевин Келли, первый главный редактор журнала Wired и автор книги «Чего хотят технологии» (What Technology Wants), утверждает, что на самом деле технологии развиваются по-другому[888]. В 1984 году Келли стал соорганизатором (вместе со Стюартом Брандом) первой Конференции хакеров (The Hackers Conference) и с тех пор постоянно слышит, что технологии вот-вот превзойдут способность человека их контролировать. Но, несмотря на гигантский прогресс за прошедшие с тех пор годы (в том числе и изобретение интернета), ничего подобного не случилось. Келли предполагает, что тому есть причина: «Чем могущественней становятся технологии, тем глубже они интегрируются в ткань общества». Новейшие технологии не работают вне сетей сотрудничества, связанных с общественными структурами еще более высокого порядка, многие из которых видят одной из своих задач обеспечение безопасности людей от технологий и друг от друга. (Как мы уже видели в главе 12, технологии со временем становятся все безопаснее.) Это ставит под сомнение голливудское клише о злом гении-одиночке, засевшем в напичканном аппаратурой логове, где технологии чудесным образом работают сами по себе. Келли предполагает, что благодаря интеграции технологий в ткань общества деструктивный потенциал отдельного человека со временем не увеличивается:
Чем сложнее и мощнее технология, тем больше людей требуется, чтобы сделать из нее оружие. А чем больше людей вовлечено, тем больше систем общественного контроля стараются сгладить, смягчить или предотвратить вред. Я добавлю еще одну мысль. Даже если у вас достаточно денег, чтобы нанять команду ученых, чьей задачей будет разработка биологического оружия, способного уничтожить человечество, или полное обрушение интернета, у вас, скорее всего, все равно ничего не выйдет. Что касается интернета, человечество посвятило усилиям по предотвращению подобного сценария сотни тысяч человеко-лет, а в области биологии гибели вида препятствуют миллионы лет эволюции. Это в принципе невероятно сложная задача, и тем более – для горстки изгоев. А чем больше команда, тем сильнее влияние социальных факторов[889].
Это все абстрактные рассуждения – одна теория естественного пути развития технологии против другой. Какое они имеют отношение к реальным опасностям, стоящим перед нами, как они помогают нам решить, действительно ли человечество обречено? Самое важное – не поддаваться эвристике доступности и не считать, что, если мы способны представить себе нечто ужасное, оно обязательно случится. Реальная опасность зависит от чисел: какой процент людей желает сеять хаос или совершать массовые убийства, какая доля этой мечтающей о геноциде прослойки обладает знаниями и навыками, необходимыми, чтобы состряпать эффективное кибернетическое или биологическое оружие, какая доля от этой доли сможет осуществить свои планы и какой процент от этого и так уже крохотного числа сможет устроить катаклизм, который действительно положит конец цивилизации, а не просто создаст досадную помеху, вызовет потрясение или даже бедствие, после которого жизнь вновь пойдет своим чередом.
Начнем с числа злодеев. Много ли в современном мире личностей, мечтающих мучить и убивать совершенно незнакомых им людей? Будь так, наша жизнь была бы совершенно иной. Маньяки носились бы по улицам, втыкая ножи в кого ни попадя, выпускали бы автоматные очереди по толпе, намеренно сбивали бы пешеходов или выпихивали бы их на проезжую часть под колеса машин, закладывали бы бомбы, сделанные из скороварок, и сталкивали бы пассажиров метро на рельсы. Исследователь Гверн Бранвен подсчитал, что тренированный снайпер или серийный убийца способен убить до своей поимки несколько сот человек[890]. Вредитель, жаждущий сеять хаос, может портить продукты в супермаркетах, подсыпать пестициды в кормушки для скота или в водопроводную воду, а то и просто звонить и заявлять, что он это сделал, – пострадавшей компании это обойдется в сотни миллионов долларов, потраченных на отзыв товара, а стране будет стоить миллиардных экспортных убытков[891]. Такие атаки могли бы случаться в каждом городе мира по нескольку раз на дню, но на самом деле происходят то тут, то там раз в несколько лет (что заставило эксперта по безопасности Брюса Шнайера поинтересоваться: «И где же все эти пресловутые теракты?»[892]). Несмотря на весь наш ужас перед терроризмом, в мире, похоже, не так уж много персонажей, ожидающих удобного случая предаться бессмысленному разрушению.
Но многие ли из этих злодеев наделены интеллектом и дисциплинированностью, без которых не разработаешь эффективного кибернетического или биологического оружия? Террористы в большинстве своем бестолковые растяпы, а не преступные гении[893]. Типичные их представители – «обувной террорист», который безуспешно пытался взорвать самолет, подпалив спичкой взрывчатку, спрятанную в ботинке; «террорист в исподнем», который тщетно пытался взорвать самолет устройством, спрятанным в трусах; инструктор ИГИЛ, который, демонстрируя взрывающийся жилет группе из двадцати одного будущего террориста-смертника, умудрился взорвать и себя, и их всех; братья Царнаевы, которые после взрыва, устроенного ими на Бостонском марафоне, убили офицера полиции, но не смогли завладеть его оружием, а затем угнали машину, совершили ограбление и в итоге спровоцировали погоню в голливудском духе, во время которой один из братьев переехал другого; или Абдулла аль-Асири, который попытался убить саудовского замминистра с помощью самодельной бомбы, которую он спрятал в прямой кишке, – этому удалось отправить на небеса только себя самого[894]. (Компания, занимающаяся анализом разведывательных данных, пришла к выводу, что последнее событие «свидетельствует о сдвиге парадигмы в тактике террористов-смертников»[895].) Изредка, как это случилось 11 сентября 2001 года, команда умных и дисциплинированных террористов добивается успеха, но большинство удавшихся замыслов представляет собой простое нападение на толпу людей без применения высоких технологий, что (см. главу 13) приводит к очень небольшому числу жертв. Я даже рискну утверждать, что доля одаренных террористов в популяции меньше доли террористов, помноженной на процент одаренных людей. Терроризм – заведомо неэффективная тактика, и тип, упивающийся бессмысленным кровопролитием ради кровопролития, вряд ли блещет интеллектом[896].
А сейчас возьмем это небольшое число одаренных тактиков и еще раз перемножим его на процент тех, кто обладает хитростью и удачливостью, которая позволит им облапошить всех полицейских, экспертов по безопасности и сотрудников контртеррористических служб. В ответе будет, может, и не ноль, но вряд ли сильно больше того. Как и в любом сложном начинании, одна голова хорошо, а две лучше, и группа кибер- или биотеррористов будет успешней одинокого гения. Но тут в дело вступает наблюдение Келли: лидеру придется подыскивать людей и управлять командой заговорщиков, которые должны соблюдать полную секретность, быть компетентными и преданными преступной цели. По мере увеличения размера группы растут и вероятности обнаружения, предательства, внедрения шпиона, ошибки и провокации[897].
Скорее всего, серьезно угрожать целостности инфраструктуры страны можно, только располагая ресурсами другого государства[898]. Мало взломать программное обеспечение; хакеру потребуется детальное знание инженерной конструкции систем, работу которых он собирается нарушить. Чтобы червь Stuxnet в 2010 году отключил иранские ядерные центрифуги, потребовались скоординированные усилия двух технологически продвинутых стран – США и Израиля. Киберсаботаж под эгидой государств поднимает практику терроризма до уровня своего рода войны, где агрессивные действия, как и в случае обычного «кинетического» конфликта, ограничены факторами международных отношений – нормами, договорами, санкциями, ответными ударами и силовым сдерживанием. В главе 11 мы уже обсудили, что эти механизмы все эффективнее предотвращают межгосударственные войны.