— Заметил. Это отражено в протоколе осмотра, в предварительном судебно-медицинском заключении. Я же вам говорил: у Маргариты есть кошка. Мурка. Свекровь рассказала, что она почти дикая, страшно царапается.
— А чем можно объяснить наличие двух странгуляционных борозд?
— Если исходить из показаний свидетелей… Первая линия прижизненная — это когда Велемирова повесилась, а появление второй линии, посмертной, — это когда свекор Маргариты пытался снять ее с крючка, но не смог, поэтому петля и сместилась.
— Вообще-то логично, — сказал Жилин. — Вы допросили мужа умершей?
— Нет. Он до сих пор не появлялся дома.
— Странно, — заметил прокурор. — Две ночи уже не ночует. Вам это не кажется подозрительным? Утром, второго декабря, то есть в день самоубийства жены, он где находился?
— На работе, — не очень уверенно ответил Кашелев, потому что в граверной мастерской к этому вопросу не проявил должного внимания.
— Точно был? — настойчиво переспросил Жилин.
— Сослуживцы сказали, что был. Я еще раз проверю.
— Проверьте обязательно. Может, он отлучался. На такси съездить туда и обратно не такая уж хитрая штука.
— Но его бы видели мать или отец.
— А они все время находились в квартире?
— Нет. Выходили. И он и она.
— Вот видите, — заметил Жилин. — Кто еще мог побывать у Велемировых в то время?
Следователь ничего не мог ответить на этот вопрос, так как даже не подумал об этом.
Вернувшись в свой кабинет, Кашелев глянул на часы — уже пять. А завтра — выходной. И не просто выходной — праздник. Беспокоить людей расспросами-допросами, проверками и визитами неудобно. Значит, все откладывалось до понедельника.
Единственное, что еще успел сделать следователь четвертого декабря, — съездил в мастерскую, где работал муж умершей. Там он точно установил, что Георгий Велемиров второго декабря находился на своем месте с самого утра и до тех пор, пока не кончился рабочий день. Выходил лишь в обеденный перерыв в столовую напротив с товарищами.
Домой к Велемировым Кашелев так и не решился наведаться: хватит у них хлопот с похоронами.
В понедельник, шестого декабря, придя на работу, Кашелев первым делом решил во что бы то ни стало разыскать Георгия Велемирова. Но только он взялся за телефонную трубку, чтобы позвонить в граверную мастерскую, как в дверь раздался стук. На разрешение войти в кабинете появились Валентина Сергеевна Велемирова и ее сын.
Среднего роста, с приятными мягкими чертами лица, стриженными под польку темными волосами, Георгий одновременно походил и на отца, и на мать.
— Вот, приехали, — сказала Велемирова после приветствия. — Как вы просили.
Она поддерживала сына под руку. Глядя на выражение его лица, Кашелев сначала решил, что Георгий пьян. Но потом понял: это наложило свой отпечаток переживаемое.
Велемиров опустился на стул, как ватная кукла.
— Как же я теперь?.. — еле слышно прошептал он. — Зачем жить?.. Ее нет…
У Георгия задрожал подбородок, скривились губы.
Кашелев налил воды, поднес стакан ко рту Георгия. Тот сделал несколько судорожных глотков, поперхнулся, закашлялся.
— Я понимаю, у вас горе. Большое горе, — сказал следователь. — Но нужно держаться.
— А зачем? — посмотрел куда-то мимо следователя Велемиров.
И вдруг, видимо, ощутив всю тяжесть своего горя, зарыдал. Беззвучно, закрыв глаза и сотрясаясь всем телом.
Кашелев растерялся. Ему еще никогда не приходилось бывать в такой ситуации. Он даже не заметил, что успокаивающе похлопывает Георгия по плечу.
Велемиров мало-помалу успокоился.
— Когда вы узнали? — осторожно спросил следователь.
— Только что… С вокзала поехал прямо на работу… Смотрю, мать поджидает… И… И… — Он закрыл лицо руками.
— Я специально его ждала, — сказала Валентина Сергеевна. — И вместе с ним прямо к вам… Одному-то ему сейчас быть нельзя. — Она тяжело вздохнула. — Вот, оберегаю…
Кашелев попросил ее побыть пока в коридоре. Велемирова вышла. А следователь был в нерешительности: стоит ли проводить допрос, когда Георгий в таком состоянии?
Велемиров отнял руки от лица, опустил их на колени и с болью в голосе спросил:
— Зачем она?.. Почему?
— Вы с четверга были у своего приятеля в Малаховке? — спросил Кашелев, стараясь отвлечь Георгия.
— Да, — ответил Велемиров. — Аркадий заболел… Температура… Я хотел и сегодня остаться, но он отправил меня в Москву. Говорит: на работе будут неприятности. Я вернулся электричкой.
— Аркадий живет один? — продолжал Кашелев.
— Один. На войне лишился обеих ног… Если бы вы видели, как он рисует!
— Вы давно дружите? — поинтересовался следователь.
— Десять лет. Это Аркадий посоветовал мне заняться граверным делом.
Постепенно Велемиров разговорился о друге. Рассказал о несчастье в его личной жизни. Уходя на фронт, Аркадий оставил в Москве любимую девушку. А когда вернулся калекой, то мать его возлюбленной сказала, что девушка умерла. Но однажды, уже году в сорок девятом, Георгий увидел ее. Она садилась в «Победу» с каким-то пожилым мужчиной. Георгий скрыл от приятеля эту встречу. А портрет любимой, выполненный Аркадием, висит на видном месте в его малаховском домике…
— Георгий Николаевич, — сказал Кашелев, выслушав рассказ Велемирова, — меня интересует кое-что из вашей жизни с Маргаритой… Вы в состоянии отвечать?
При имени жены Велемиров вздрогнул.
— Спрашивайте, — хрипло сказал он.
— Расскажите, пожалуйста, как складывались у вас отношения. Кто бывал у вас?
— Мы жили хорошо. Очень хорошо. Она всегда говорила, что я самый близкий, самый-самый… — Велемиров провел дрожащей рукой полбу. — Ну а для меня она была — все! Сижу на работе, а сам думаю: скорей бы домой, скорей бы увидеть ее.
— Когда вы видели ее в последний раз? — продолжал допрос следователь.
— Второго, — глухим голосом ответил Велемиров. — Утром, когда уходил на работу… Если бы я знал, что вижу ее в последний раз…
— Какое у нее было настроение?
— Нормальное. Она еще дала мне письмо.
— Какое письмо? — насторожился Кашелев.
— От тети Жени. — Георгий вынул из кармана помятый конверт. — Говорит: прочтешь на работе… Так и звучат в ушах ее последние слова.
— Не могли бы вы оставить это письмо мне? — попросил Кашелев. — На время?
— Конечно, пожалуйста.
Велемиров положил конверт на стол.
— А какие взаимоотношения были у вас с родителями? — задал вопрос следователь.
— Нормальные. Как у всех… И какое это теперь имеет значение? Мары нет. Остался только холмик. — Георгий прижал обе руки к груди и неожиданно произнес, страстно, с горящими глазами: — Отпустите меня! Очень прошу! Я потом приду… Когда хотите… А сейчас мне надо к ней… На могилу.
«Какой уж тут допрос, — подумал Кашелев. — У парня душа разрывается».
Он отпустил Велемирова на кладбище, сказав напоследок:
— Позвоните мне, когда мы сможем еще побеседовать.
— Обязательно, обязательно. Спасибо.
Он быстро вышел, потом вернулся за забытой шапкой и ушел.
Кашелев некоторое время сидел без движения, переживая только что происшедшее в кабинете.
Заглянул Жилин.
— Ну, как дело Велемировой? — спросил он.
Следователь рассказал о приходе Георгия с матерью.
— Так сильно переживает? — покачал головой прокурор.
— Я даже испугался. Думал, с ума сходит. В буквальном смысле.
— Значит, похоронили сноху без Георгия, — медленно произнес Жилин, думая о чем-то своем.
— Хотели как лучше. Берегли сына, — высказал предположение Кашелев, вспомнив слова Валентины Сергеевны.
— Возможно… Похороны — штука тяжелая. Особенно для впечатлительной натуры. — Прокурор внимательно посмотрел на следователя. — Однако и на вас очень подействовала эта сцена.
— Что вы, Сергей Филиппович, — смутился Кашелев.
— Вижу, вижу. И стыдиться не надо. Бояться надо равнодушия в себе. — Жилин растеребил свои седые волосы. — Что вы думаете предпринять по этому делу?
— Я составил план следственных действий, — сказал Кашелев, доставая лист бумаги. — Первое: допросить соседку Велемировых, ту, которая занимает четвертую комнату в их квартире.
— Кто она?
— Куренева Елизавета Федоровна. Сорок два года. Жизнь всех Велемировых протекала, можно сказать, на ее глазах.
— Следовало бы давно допросить, — не удержался от замечания прокурор.
— Так ведь праздник был.
— Дальше?
— Поговорить с соседями из других квартир, с подругами Маргариты. Установить круг знакомых Георгия и Маргариты. Не заходил ли кто-нибудь из посторонних в квартиру Велемировых второго декабря от одиннадцати до половины двенадцатого дня.
— Это самый главный вопрос, — подчеркнул прокурор. — И еще: тщательно разузнайте, как жили между собой Маргарита, Георгий, его отец и мать.
— Это у меня записано, — кивнул следователь.
— Добро, — сказал прокурор. — Держите меня все время в курсе.
— А как же, Сергей Филиппович!
К советам Жилина Кашелев прислушивался очень внимательно. Еще бы, у прокурора за плечами был огромный опыт. Лев Александрович был рад, что с первых дней своей самостоятельной деятельности на следственной работе попал к такому прокурору района.
Жилин вышел. Кашелев вспомнил о письме, полученном Маргаритой утром второго декабря. Вот что он прочитал на листке, вырванном из школьной тетради в линейку:
«Дорогая Марочка! От тебя давно нет писем, и это тревожит меня. Как ты себя чувствуешь, не болеешь ли? Как Жора? Не разрешай ему перегружаться. Я понимаю: лишняя копейка в доме никогда не помешает, но не нужно из денег делать культ. Здоровье дороже. А он у тебя, прямо скажем, не богатырь.
Очень хочется повидать тебя и Жору. Имеется такая возможность. На зимние каникулы группа учеников едет в Москву, и мне предлагают сопровождать ребят. Но я раздумываю. Конечно, заманчиво встретиться с тобой. Но вот твои родственники… Ты понимаешь, что я имею в виду. И потом, брать на себя ответственность за двадцать учеников в моем возрасте рискованно. В общем, поживем — увидим.