Как бы там ни было, надо искать новые факты, подтверждающие или опровергающие эту версию.
В городе стояла оттепель, что часто случается во второй половине декабря. Снег стаял, сырой ветер гулял по улицам. Что радовало глаз, так это витрины магазинов, украсившиеся нарядными новогодними елочками.
В один из таких дней Кашелев отправился за город, в Ховрино.
Мария Семеновна Мишина жила в двухэтажном деревянном доме, потемневшем от времени. Комната Мишиной производила тягостное впечатление. Вокруг неопрятность и беспорядок. Мария Семеновна, в безрукавке неопределенного цвета и с папиросой в зубах, приняла следователя, видимо, за «клиента».
— От кого, касатик, пожаловал? — спросила она хриплым прокуренным голосом. — Кто рекомендовал?
— Я из прокуратуры, — сказал Кашелев, предъявляя служебное удостоверение.
В глазах Мишиной промелькнул испуг. Но только на мгновение.
— За что такая честь? — усмехнулась она. — Живем тихо-мирно, законы уважаем. Ничем плохим не занимаемся.
— Если не считать, что морочите людям голову, — заметил следователь.
— Просвети, товарищ дорогой, кому это я заморочила голову? — со сладенькой улыбочкой произнесла старуха.
— Многим, — ответил Кашелев. — Кому жениха привораживаете, кому — богатство, а кого и вовсе хотите со света сжить.
При последних словах Мишина недобро глянула на следователя.
— Да я всем только счастья желаю.
— За деньги?
— Бескорыстно, сынок, бог видит — бескорыстно.
«Святошей прикидывается», — усмехнулся про себя Кашелев.
Перед тем, как зайти сюда, он говорил с участковым уполномоченным, который сказал, что Мишина — вреднющая старуха. Занимается какими-то темными делишками, а поймать с поличным пока не удается. Осторожная очень. Вот и теперь, спросила, кто рекомендовал.
— Я, милок, утешаю людей, — продолжала гнусить Мишина. — Иной раз человеку надобно только словечко хорошее. Горе, оно само бродит по свету.
— Вот вы и накликали его, — строго сказал следователь.
— Пугаете, товарищ начальник. — Она стрельнула в него злым колючим взглядом.
— Велемировых знаете? — в лоб спросил Кашелев.
— Нет, не знаю таких.
— А вы припомните получше. У которых летом были… Соболевский проезд…
Старуха закатила глаза в потолок. Видимо, размышляла, стоит ли признаваться. И, если стоит, то в чем именно.
— Это в Лихоборах, что ли? — наконец молвила она.
— Точно, в Лихоборах, — подтвердил следователь.
— Приглашала меня к себе одна. Так ведь горе у нее. Сноха-разлучница. С сыном разлучает родную мать…
— Добились своего? Теперь нет снохи, умерла.
— О господи! — вырвалось у Мишиной. На этот раз испуг был неподдельный. — Так ведь я не хотела! Об одном только молилась, чтобы сноха вырвала из своего сердца злобу и повернула душу свою к свекрови!
— А разве вы не желали снохе Валентины Сергеевны всяческих болезней? — сурово спросил Кашелев.
— Клянусь, нет! — со страхом произнесла Мишина. — Это Валентина просила, чтобы я наслала на сноху какую-нибудь порчу. Я отказалась. Тогда Верка…
Старуха вдруг осеклась, поняв, наверное, что сказала лишнее.
— Какая Верка? — ледяным голосом спросил Кашелев.
— Ры… Рыбина, — с трудом выдохнула Мишина.
Вероятно, из боязни, что ее обвинят в причастности к смерти Маргариты, Мишина рассказала, как в один из осенних дней, после того как не помогла ворожба в доме Велемировых, к Мишиной заявилась Валентина Сергеевна. В это время у старухи находилась ее соседка — Рыбина. Велемирова снова стала жаловаться на жену сына и завела разговор, как бы избавить Георгия от Маргариты. Она попросила Марию Семеновну испробовать какой-нибудь другой способ ворожбы. По словам Мишиной, Рыбина посмеялась над всем этим и сказала якобы, что нужно действовать по-другому.
— Что Рыбина имела в виду? — спросил Кашелев.
— А я почем знаю? — ответила старуха. — Дальше об этом они говорить не стали. Ушли.
— Вместе?
— Вместе.
— Не знаете, после этого Валентина Сергеевна общалась с вашей соседкой?
— Чего не знаю, того не знаю. Да вы сами Верку поспрошайте. После допроса Мишиной следователь снова зашел к участковому уполномоченному, расспросил о Рыбиной.
Ей было тридцать восемь лет. Работала контролером-браковщицей в Химках. Второй раз замужем.
— Бедовая бабенка, — охарактеризовал Рыбину участковый. — Закладывать любит. — Он выразительно щелкнул себя по воротнику.
Возвращаясь в прокуратуру, Кашелев размышлял о том, сколько еще дикости вокруг.
Взять хотя бы Мишину. Правда, было похоже, что она сама мало верила в свои «чудеса». Скорее всего, дурачила простофиль и обывателей, выманивая у них деньги. Однако, как могли люди, подобные Велемировой, уповать на какие-то потусторонние силы? Но дикость дикостью, а следователя в данном случае больше всего интересовало то, что Валентина Сергеевна не гнушалась ничем в достижении своей цели — избавления от снохи.
Пришел ответ на запрос из Пензы. Родная тетя Маргариты Евгения Павловна Ланина передала по просьбе прокуратуры письма, полученные в разное время от племянницы. Читать эти послания без волнения было невозможно.
«Дорогая тетя Женя! — писала Маргарита в 1950 году. — От всей души горячо благодарю за помощь, которой вы нас просто спасли. Мы дошли до того, что продали книгу «Поварское искусство» за пятьдесят рублей, потом Жора продал две своих стамески из набора за сорок пять рублей. Я-то знаю, как это было для него тяжело, потому что такой инструмент сейчас нигде не найти. К концу месяца у нас осталось всего два рубля 20 копеек. Вчера приехала с работы домой, а Жора сказал, что только что получил извещение о вашем переводе. Я в первую минуту даже расплакалась от радости…»
В этом же письме Маргарита, несмотря ни на что, вот так отзывается о муже:
«Мне говорят, что я неудачно вышла замуж, но я, тетя Женя, ни разу не пожалела об этом. Жора прекрасный человек, лучшего друга не может быть. Не знаю, что будет дальше, а сейчас я счастлива, что с ним. Правда, милая тетя Женя, если бы вы его узнали, то сами бы сказали это же. Он очень способный, талантливый, я твердо верю в него. Живем дружно, утешая и поддерживая друг друга…»
Другое письмо. И снова о том, какие испытания выпали на их долю:
«Морозы стоят сильные, а у меня пальто на «рыбьем меху» и даже галош нет. Но о себе я не думаю. Главное, чтобы Жора не простудился и хорошо питался. Кроме него, нет рядом ни одной живой души…»
И еще в одном письме:
«Задолжали за пять месяцев за квартиру. Но все это ерунда, конечно, явление временное. Было бы здоровье у Жоры. Когда мы вместе, нам никакие трудности нипочем…»
Это письмо Маргарита заканчивала так:
«Будет и на нашей улице праздник! Правда?»
Но праздник, увы, для них с Жорой так и не наступил, Хотя, судя по последующим письмам, Георгий, наконец, закончил учиться, пошел работать и стал приносить домой до трех тысяч рублей в месяц — по тем временам немалые деньги.
Виной тому — отношение к Маргарите Валентины Сергеевны.
«Свекровь у меня страшный человек, — писала о Велемировой Маргарита. — Если даст кусок, так семь шкур сдерет за него. А я ведь когда-то мечтала, что она хоть отчасти заменит мне маму. Куда там! До сих пор кричит, что я женила Жору на себе, отняла его у нее. А мне так хотелось дружбы с ней. Ну, значит, не судьба».
В другом письме Маргарита выражается без обиняков:
«Свекровь у меня ведьма. Я вам расскажу подробно, когда вы к нам приедете. Мне кажется, что сам факт моего существования она не может выносить. Свекровь, хоть и родная мать сыну, а лучше ей сына мертвым видеть, чем женатым на мне».
Это признание особенно взволновало Кашелева. Какую же надо было иметь ненависть к молодой женщине, чтобы заставить ее написать подобные слова!
Но, может быть, сама Маргарита разжигала в Велемировой это чувство? Следователь вспомнил показания Куреневой: «нашла коса на камень», «Валентина снохе слово, а Мара ей — два».
Для своего мужа, она была идеалом. Любящая, преданная жена. Для его матери — заклятый враг. Две полярные оценки. А какой же была Маргарита на самом деле? Что за человек?
Соседи, с которыми беседовал Кашелев, знали ее в основном со слов Валентины Сергеевны. Велемирова постаралась создать о своей снохе, мягко выражаясь, неприятное мнение. Чтобы разобраться в характере умершей, следователь решил поговорить с Аркадием, приятелем Георгия.
Когда Кашелев сошел с электрички в Малаховке, дачном месте под Москвой, его буквально накрыла тишина.
Он долго шел мимо огромных участков, огороженных заборами, с великолепными деревянными домами с балконами и застекленными верандами под вековыми соснами, уходящими высоко в хмурое небо.
Аркадий жил в небольшом флигельке, состоящем, из двух комнат и кухоньки.
На художника он мало чем походил. Широкоскулый, с ежиком жестких волос, могучим торсом и крепкими руками, Аркадий двигался на протезах медленно и вразвалочку. Разговор состоялся в комнате, которая служила ему мастерской. Здесь находился верстак с разложенным на нем инструментом для гравирования. Все стены были увешаны картинами, в основном — пейзажами Малаховки. В углу стоял мольберт с завешенным тряпицей подрамником.
Аркадий очень сожалел, что молодые Велемировы не поехали на целину: по его мнению, тогда не произошло бы трагедии.
— Жили бы мы сейчас где-нибудь в вагончике, — мечтательно говорил он. — А вокруг — степь до самого горизонта…
— И вы бы отважились? — осторожно спросил Кашелев.
— Если у меня нет ног, значит, я уже не человек? — укоризненно покачал головой Аркадий и улыбнулся. — Зато главное на месте — душа.
Он буквально бредил целиной и целинниками. Для художника, по его словам, это непочатый край возможностей. Аркадий собирал вырезки из газет и журналов и хранил их в специальной папке.