Фатия разложила содержимое консервной банки по мискам, и коты принялись за еду, жадно лакая ее языками.
– Я устала все время быть на привязи, поэтому живу здесь. – Она выгнулась и подошла ко мне. Ее глаза блестели, как две луны. Это были кошачьи глаза. – Луиза, я тебя уверяю, никто не проявит к нам жалость. Даже твой отец и брат могут отвернуться от тебя. Со мной это так и случилось. Мы им противны, Луиза. Они нас боятся.
Я покачала головой:
– Неправда. Мой папа…
Фатия не дала мне договорить. Она положила обе руки мне на плечи и посмотрела прямо в глаза:
– Лучшее, что ты можешь сделать, – сбежать. Сбежать так далеко, насколько сможешь. Потому что скоро на нас начнется охота. Мы станем желанной добычей.
На стадионе раздались крики парней. Победные крики, которые напоминали гневные вопли. Этот хор словно пытался сделать слова Фатии еще более убедительными.
Для меня это было уже слишком.
Я промямлила:
– Мне надо… надо идти в детский сад за Сати. Я ужасно опаздываю.
Фатия ухмыльнулась:
– Правильно, Луиза. Беги. Беги и не оглядывайся.
Я так и сделала, я побежала прочь. Не оглядываясь.
Наутро я стала готовиться к встрече с Томом.
Я не знала, что надеть. Какая одежда выгодно смотрелась бы с моей шерстью?
Я перемерила кучу платьев, юбок и кофт.
Мне ничего не шло. Я казалась себе посмешищем. Да и к тому же, должна признаться, мне было неуютно в одежде. К тому времени шерсть покрыла все мое тело. Живот, ноги, грудь, лицо. Все. Вся моя кожа была покрыта волосами. Я даже не заметила, как это произошло. Когда шерсть росла, мне совсем не было больно, мои страхи не оправдались. Чего нельзя сказать о месячных, от которых у меня через каждые тридцать дней были рези в животе.
В конце концов я сдалась и оделась как всегда. Во все черное и сверху накидка. Том обожал черный цвет, мой наряд не мог ему не понравиться.
Я посмотрелась в зеркало в ванной. Папа его заменил. Он по очереди снял со стены кусочки старого зеркала. Я разбила его, когда вернулась из реабилитационного центра. Я тогда запретила папе вешать новое. Он согласился с этой идиотской мыслью. Но все это было давно. До Мутации. Он обрадовался, когда я сказала: «Знаешь, пап, было бы неплохо заменить это зеркало, оно совершенно бесполезное, в нем ничего не видно». И в тот день, прежде чем уйти на встречу с Томом, я любовалась своим отражением. Мои зеленые глаза, словно изумруды, блестели на покрытом светлой шерстью лице. Я казалась себе… красивой.
Шерсть скрывала мои шрамы. Мутация позволила мне вновь обрести утраченную энергию и забытые ощущения. То, что случилось со мной в тот вечер, когда произошла авария, казалось мне слишком тяжелым грузом. Поэтому да, в тот день я чувствовала, что выгляжу потрясающе, хотя и боялась реакции Тома.
Из дома я вышла, что-то напевая себе под нос, несмотря на серо-желтое небо, несмотря на карточку, прикрепленную к накидке. На улице прохожие посылали в мою сторону убийственные взгляды. Я поняла, что не надела на голову капюшон. Мне было смешно от возмущения, написанного на лицах людей. Я подумала: «Если я вам не нравлюсь, просто не смотрите!»
Я пришла в парк немного раньше назначенного времени. Я ужасно волновалась. Я села на качели; мы раньше часто приходили сюда с Сарой и Морган. Я вспомнила, как мы смеялись вместе, как использовали нашу красоту и молодость в качестве оружия.
По аллеям прогуливались мамочки с детьми. К детской площадке направился мальчик, который был чуть старше Сати. Он с любопытством показал в мою сторону пальцем. Он был очарован.
– Мама, смотри. Смотри, какая большая игрушка!
Его мать сказала мне, нахмурившись:
– Это площадка для детей.
– Я знаю, – ответила я.
– Вам здесь делать нечего.
– Почему?
– Почему?! Да потому что вам тут не зоопарк!
Я оскалилась, показав ей клыки. В воздухе запахло страхом. Женщина попятилась, с такой силой потянув сына за руку, что тот заплакал.
– Игрушка, хочу игрушку!
– Это позор! Позор! – бросила мне женщина напоследок. – Вы могли хотя бы спрятать лицо!
Я прекрасно понимала, что она имеет в виду. Я уже видела несколько девушек в облачении, закрывавшем все тело. Белое одеяние, этакая смесь католической ризы и паранджи. У тех девушек через маленькую щелку видны были только глаза. Мысль о такой одежде возникла у Оскара Савини и у приспешников Лиги Света. Они хотели заставить Кошек носить одеяние, которое скроет их тело, но при этом позволит их распознавать. Просто блестящий план, в котором Савини учел интересы и религиозных фанатиков, и ультраправых политиков. Это облачение было белого цвета, как и одежда сторонников Лиги. Это был символ. Словно белая одежда могла направить девушек «на путь истинный». Мне это казалось смешным и унизительным, но некоторые Кошки более или менее добровольно начали носить это одеяние. Я смотрела передачу, в которой девушка рассказывала об этой одежде. «По крайней мере, – говорила она, – так мы сохраняем мир. Если все твое тело закрыто, на тебя не смотрят искоса, не оскорбляют. Я чувствую себя свободнее».
Я размышляла обо всем этом, когда почувствовала запах Тома. Табак, машинное масло и его собственный неповторимый запах. Он вошел в ворота парка. У меня скрутило живот.
Том искал меня взглядом. Я поняла, что он, возможно, меня не узнает. Я не решалась помахать ему. Но я хотела, чтобы он меня заметил. Потому что я изменилась снаружи, но не внутри. Внутри я была все той же Луизой.
Он пошел по аллее, которая вела к детской площадке.
Я вцепилась в цепочку качелей.
Неужели он…
Том остановился у деревянного домика.
…Меня узнает?
Он поднял глаза на меня.
Он смотрел на меня так, как смотрят на совершенно незнакомого человека на улице. Словно он всего лишь элемент пейзажа.
Я почувствовала, как к горлу подступают слезы.
И тут я вдруг увидела, что у него что-то сверкнуло в глазах. И его рот округлился.
– Лу… Луиза?
Я сдержала слезы и улыбнулась. Но не слишком широко, чтобы Том не видел, как у меня выросли зубы.
– Привет, Том.
Он подошел ко мне, кивая, и медленно опустился на соседние качели. Он не сводил глаз с меня, моей шерсти и карточки, приколотой к черной накидке.
– Надо же, Луиза. Я бы никогда не подумал, что…
– Я тоже.
Он откинул голову назад, закрыл глаза.
Он молчал. Он больше на меня не смотрел.
Может, его напугало мое тело. Может, я ему не нравилась. Может, в день похорон он поцеловал меня из жалости. Только из жалости.
Я начала качаться, чтобы не расплакаться.
Откинув голову назад, я разглядывала желтые облака. Цепочки качелей скрипели при каждом движении вперед-назад.
Том последовал моему примеру. Мы качались несинхронно. Но качели Тома двигались в том же темпе, что и мои, хоть он и был намного тяжелее. Сначала я отлетала далеко назад, а он улетал вперед, через секунду он уносился назад, а я, вытянув ноги, взмывала вверх, и мне казалось, что мое тело больше ничего не весит, что я могла бы улететь на небо, словно птица. Накидка за моей спиной развевалась, как черные крылья. Это продолжалось всего несколько мгновений. Несколько чудесных мгновений. И через секунду сила притяжения влекла меня обратно вниз. Наши с Томом качели пересекались внизу, на полпути. Тогда-то он и спросил меня:
– Все в порядке?
– Все хорошо. Как ты?
– Неплохо.
– Как стажировка?
– Ничего особенного.
– Ладно.
– Как в школе?
– Тяжело.
– Из-за…
– Да, из-за волос.
– Учителя пристают?
– Все.
– Они…
Я не услышала его вопрос. Я крикнула:
– Что?!
– Они тебя боятся?
– Да. Они думают, что это болезнь.
– А это не болезнь?
– Нет. Это из-за хромосомы. Я вот такая, с этим ничего нельзя сделать.
– У тебя что-нибудь болит?
– Нет. Наоборот.
– Наоборот?
– Да. Я хорошо себя чувствую.
– Круто.
– Больше ничего не болит, ни шрамы, ни стержни.
– Что?
Том не услышал моих слов, поэтому я сказала:
– Я очень хорошо себя чувствую!
– Значит, это не болезнь.
– Нет. Вовсе нет.
– Но так говорят по телику.
– Они ошибаются. Они так говорят, потому что…
Том закончил фразу за меня.
– …Потому что ничего не понимают.
– Да, именно. Им страшно.
– Понятно.
– Понятно?
– Да, понятно.
– А ты… ты не боишься?
– Нет.
– Почему?
– Потому что я вот такой, и с этим тоже ничего не поделать.
– Но ты не такой, как я.
– Нет. Все люди разные. Но я знаю, что ты чувствуешь.
– Что?
– Я знаю, что ты чувствуешь!
– Откуда ты это знаешь?
– Потому что я тоже особенный.
Я засмеялась:
– У тебя есть суперспособности?
– Нет, не то что у тебя.
Я возразила:
– У меня нет суперспособностей.
– Нет?
– Нет.
– Ты не можешь высоко прыгать?
– Нет.
– Не можешь приземляться на лапы?
– Не могу.
– А может, у тебя девять жизней?
– Нет.
– Что тебе известно обо всем этом?
– Я не хочу ничего знать.
– Не хочешь?
– Я хочу жить.
– Прекрасно.
– Я уже один раз чуть не умерла.
– Я знаю.
– И не хочу это повторять.
– Мудрое решение.
Потом наши качели дважды оказывались на одном уровне, но мы молчали. Ровно столько времени мне потребовалось, чтобы набраться смелости.
Я сказала:
– Но есть одна вещь, которую мне хотелось бы повторить.
– Что?
– Я боюсь тебе говорить.
– Да нет, я не расслышал, что ты до этого сказала.
– Я сказала, что… Да так, ничего.
– Ничего?
– Ничего.
Вперед-назад, вперед-назад. Мы молчали.
– Ты уверена? Что ты сказала?
Я потрясла головой:
– Ничего.
– Ладно. Тогда я тебе кое-что скажу.
– Давай.
– Это не так-то просто. У меня голова кружится.