– Что ты имеешь в виду?
– Подумай, а что, если это только начало? Начало великой Мутации! Мы все покроемся шерстью. И парни, и девушки. Да и различий между парнями и девушками не будет. Будут просто Кошки. И мы изменим этот мир.
От этих слов мне стало смешно; я не могла представить, чтобы месье Бланше стал Кошкой. Это невозможно.
Но я была совсем не прочь изменить мир. Превратить его в нечто красивое, блестящее и новое.
– Знаешь, что так усложняет нам жизнь? – продолжал Том. – Стремление людей загнать друг друга в рамки: мужчины должны быть такими, а женщины сякими. Мой отец мыслил именно так. Мужчина должен быть сильным, смелым, суровым. Женщина должна быть красивой, нежной и заниматься детьми. Но это все полнейшая чушь. Это способ загнать нас всех, мужчин и женщин, в рамки. В крошечные прямоугольнички.
– Так жить невозможно.
– Я бы не смог вернуться в свои рамки, – сказал Том, положив руку на живот.
– Ты прав, нам больше подходят круги, а не прямоугольники!
Том снова стал серьезным и добавил:
– Я согласен с Фатией, что прежде всего жертвами жестокости со стороны мужчин становятся женщины. Но есть и парни, которые страдают от нее, если не вписываются в рамки. Я об этом знаю не понаслышке. Я, сколько себя помню, ощущал себя скорее девушкой, чем парнем.
– Ты и девушка, и парень, и ты любишь парней, девушек и Кошек.
– Я тебя люблю, тебя!
– А я тебя. Потому что ты ужасно странный.
– Не страннее тебя! Знаешь, благодаря Кошкам я понял одну вещь: можно быть тем, кем ты хочешь. У нас есть право быть теми, кем мы хотим быть.
Я поцеловала Тома в шею.
– Это был бы хороший рекламный слоган, да?
– Да. Если бы нам было что продавать.
– Но у нас ничего нет.
Я протянула руки к огню.
– У нас есть только любовь. А продавать нам нечего.
Я прожила в охотничьем домике две недели. Просыпалась рано утром. На улице было свежо, озеро поблескивало.
Я вычистила весь домик. Плакаты с голыми женщинами сожгла в печке. Теперь на стенах висели только оленьи рога. Я нарвала свежего папоротника и устроила себе кровать, а Том помог мне собрать небольшую библиотеку. Я целыми днями читала и гуляла по тропинкам вокруг домика.
Меня опьяняли лесные ароматы. Я никогда не была близка к природе. Мы с родителями пару раз гуляли в лесу по осени – и все. Мне больше нравились оживленное движение на главной улице, неоновые вывески магазинов, ухоженные деревья в парке. Еще два года назад я бы пришла в ужас от одной только мысли, что мне придется провести ночь в этом уединенном домике. Но теперь я чувствовала себя прекрасно. На своем месте. Меня восхищало буквально все вокруг: запах мелкой поросли, шуршание листьев, бледный свет луны холодными ночами, солнечные блики на поверхности озера, длинные черные рыбы, скользившие между светом и тенью. По утрам я поджидала лисиц, у которых была нора неподалеку. Иногда они подходили к домику, словно хотели проверить, не ушла ли незнакомка из их туалета. Я, наверное, казалась им очень странной. Как-то вечером я увидела большого оленя, который пришел к озеру попить. Он меня, конечно, тоже почуял, но не воспринял как опасность. Он спокойно стоял на берегу озера, а я любовалась им.
Теперь, когда я ощущала все по-настоящему, мне казалось, что лес и в самом деле живой и что я часть этого мира. Вопреки всему, что говорили Савини и его приспешники, Мутация не проклятие и не болезнь, даже наоборот. И это не способ взять реванш, как думала Фатия. Быть может, хромосома Т была признаком эволюции. Единственной возможностью выйти за рамки. Человек всегда стремился к тому, чтобы контролировать природу, контролировать все, что происходит с телом. Мутация же помогала нам по-другому взглянуть на наши тела, внешность, на наши отношения с окружающими и со всем миром.
Том приносил мне еду и свежие городские новости. Кошки сидели взаперти на бумажной фабрике, за ними следили вооруженные охранники. Том как-то раз приходил к воротам завода. Девушки исхудали, у них был изможденный вид; они были одеты только в белые туники, на которых были написаны номера. Том принес им немного шоколада и пару одеял, но охранники его выгнали. Им было запрещено принимать пожертвования. Все это походило скорее на концентрационный лагерь, чем на карантинную зону. В течение нескольких дней к воротам фабрики то и дело подъезжали грузовики. Ревер и Лемуан контролировали все происходящее. Охранники разгружали машины. Том понятия не имел, что привозили в грузовиках, но было очевидно, что за стенами завода ведутся какие-то приготовления.
По всей стране происходило примерно то же самое: в заброшенных промзонах организовали лагеря для Кошек. Правительство настаивало, что это «карантинные лагеря», предназначенные для девушек, ожидающих лечения. Эти люди, как всегда, очень умело обращались со словами. Я прекрасно знала, что Мутация не болезнь и что никакого препарата против нее не существует.
С тех пор как в стране ввели чрезвычайное положение, в тюрьме оказалось множество Би и тех, кто сочувствовал Кошкам, а сами девушки все чаще становились жертвами агрессии. Некоторых из них прилюдно побрили. Несколько Кошек убили. Полиция смотрела на эти преступления сквозь пальцы. Когда Савини назначили министром внутренних дел, правительство приняло целый ряд законов. Продолжалось обсуждение закона, согласно которому Кошек должны были лишить человеческого статуса. Это был последний бастион, сдерживающий варваров. Если этот закон примут, нас приравняют к животным.
Том заезжал к папе: он купил мне мобильник. Это был единственный способ связи, потому что полиция непрерывно наблюдала за нашим домом.
Я звонила папе каждый вечер. Сати всякий раз спрашивал, когда я вернусь.
Папа был в отчаянии от всего происходящего. Я как могла пыталась его приободрить. Я рассказывала ему о красоте леса, о лисицах, об олене, об озере. Я сказала ему, что помню наши прогулки в лесу. Что это приятные воспоминания. И по папиному молчанию я поняла, что он расплылся в задумчивой улыбке.
В течение этих двух недель мы с Томом много разговаривали. С тех пор как началась Мутация, мы постоянно вращались в водовороте событий, и нам никак не удавалось обсудить будущее. Наше будущее.
Мы мечтали о том, что будет дальше. О том, что мы сделаем, и о том, чего делать не станем. О том, как мы будем жить по-нашему. Оставаясь такими же странными.
Когда мы с Томом лежали у озера, я начала составлять список:
– Отправимся в путешествие.
– В Нью-Йорк, как в «Ловце на хлебном поле».
– И еще дальше. Совершим кругосветное путешествие.
– На мопеде?
– Пешком. Ну или в фургончике. Запряженном лошадьми.
– Будем писать стихи. Прямо на асфальте.
– Напишем поэму длиной в три миллиона километров.
– На дорогах, на стенах заводов.
– На рекламных щитах, на серых стенах, на уродливых многоэтажках.
– Везде. Мы подправим отвратительную рожу этого мира.
Я кивнула:
– Да! Высечем из него улыбку.
– Словами, словно резцами.
– Вопьемся ему в затылок.
– Вырвем ему клыки.
– Заставим вернуть награбленное.
– Сведем его с ума.
– Будем ласкать его, пока он не заплачет.
– Ага. И снимем фильм, – продолжал Том. – Про нашу жизнь.
– На старую пленочную камеру. Можно взять папину.
– Ты будешь Красавицей. А я Чудовищем.
– Мы будем вне закона. Сумасшедшими. Бродягами!
– Никаких больше сумок и рюкзаков. Будем ходить голыми.
– Нам только и останется, что любить друг друга.
Том поцеловал меня в шею:
– Будем читать ночами напролет. А днем спать.
– В полдень будем заниматься любовью.
– И в полночь.
– Будем пировать персиками в сиропе.
– Будем жадно наслаждаться губами друг друга.
– И жить наоборот.
– А горбатиться на работе?
– Нет. Горбатиться не будем. Но будем делать разные интересные вещи.
– Но не слишком много.
Я подумала о своих планах стать журналистом и добавила:
– Будем делать разные вещи, потому что они имеют смысл. Но так, чтобы не было ощущения, что мы работаем.
– Будем жить, одним словом.
– И никогда не соглашаться на то, чего мы не хотим.
Нам было совершенно ясно одно. Мы будем рядом, пока любим друг друга. Мы никогда не поступим как взрослые. Не будем оставаться вместе по привычке, от скуки или от страха. Это казалось нам очевидным.
Мы поклялись в этом друг другу, сидя на берегу озера.
Я сказала:
– Если однажды ты поймешь, что твое сердце при виде меня больше не начинает биться быстрее, беги. Сразу же. Со всех ног. Не оглядываясь. Или я тебя убью.
– Если однажды ты поймешь, что у тебя внутри больше ничто не вздрагивает, когда я прикасаюсь к тебе, столкни меня в это озеро. Скорми меня рыбам. Сделай так, чтобы я исчез, забудь меня.
Я спросила:
– Клянемся?
– Клянемся.
– Мне плевать на ад и рай, говори правду или умирай.
– Чего?
Я поцеловала Тома:
– Рыжая так говорит.
– И что это значит?
– Что боги и демоны – это мы. Что наша жизнь – здесь и сейчас. А не завтра, не где-то далеко.
Том повторил за мной:
– Мне плевать на ад и рай, говори правду или умирай.
Я резко вскочила на ноги.
– Пойдем купаться!
– Купаться?
Я повернулась к озеру.
– Ну да. Я же русалка. Ты не знал?
Том встал и развел руками.
– Но… как же твоя шерсть?
Я пожала плечами:
– Высохнет. Как и твои шмотки.
И я тут же прыгнула в воду, потянув Тома за собой.
От ледяной воды у нас перехватило дыхание.
Я прижалась губами к губам Тома, чтобы его согреть.
– Ты знаешь, что русалки околдовывают мужчин… прежде чем сожрать их?
– Ты ненормальная.
– Но мы живы!
Как-то утром я возродила свои социальные сети. После аварии я закрыла все аккаунты. Увидев фотографию своего профиля, я мысленно перенеслась на два года назад. Детское лицо, светлые волосы и поза, подсмотренная у кого-то из звезд реалити-шоу. Глядя на эту фотографию, я поняла, как сильно изменилась моя жизнь.