Мы ждали, что Морган скажет еще что-то, но она только еще раз прошептала:
– Теперь я с вами.
Я чувствовала, что Кошки настроены враждебно. Они ненавидели Морган и имели на это право. Некоторые девушки стали расходиться по кроватям. Другие повернулись ко мне, словно ждали от меня ответа. Можно ли доверять девушке, которая состояла в Лиге?
Тут Морган вытащила что-то из-под туники.
– Я не прошу вас любить меня, но я все равно теперь с вами.
И она помахала перед собой чем-то вроде самодельного ножа. Это была кривая темная металлическая пластина, которая, однако, была тщательно заточена.
– Что это? – спросила одна из девушек.
– Нож.
– Я знаю. Где ты его нашла?
Это и вправду было невероятно, ведь охранники внимательно следили за тем, чтобы нам в руки не попал ни один предмет, который мы могли бы использовать как оружие.
– Я сделала его из крестика, когда меня сюда привезли.
– Что?!
– У меня на шее был крестик. Когда со мной беседовала Кэти, я сказала ей, что глубоко религиозна. Мне пришлось доказать ей это, прочитав наизусть целую главу Евангелия. Она разрешила мне оставить крестик.
Лезвие, которое она держала в руках, было похоже на примитивное, но очень острое оружие.
– И что ты нам предлагаешь делать с твоим ножом? – проворчала Рыжая. – Совершить самоубийство?
Морган покачала головой.
– Нет, что ты. Таким лезвием можно много чего порезать. – Ее лицо просияло. – Мы будем Афиной и Арахной одновременно. Мы сломаем швейные машинки. Эти долбаные машинки!
Так мы и начали нашу подрывную операцию.
Кэти была настолько глупа, что еще нескоро догадалась, почему у нас постоянно ломались швейные машинки.
Достаточно было сделать глубокий надрез на катушке ниток, сломать иголку или провести лезвием по приводному ремню, и машинка выходила из строя. Чтобы не вызывать подозрений, мы составили очередь, и каждая девушка с нетерпением ждала своего часа. Это было даже весело. Нам доставляло удовольствие подзывать охранников в цеху и наблюдать за выражением лица Кэти, когда она обнаруживала, что такую катушку использовать нельзя или что машинку надо отдать в ремонт.
Иногда мы проворачивали более изощренные диверсионные акты.
Мы сшивали вместе два куска ткани, но не оставляли места для рук или для головы. Такую одежду никто не смог бы носить. Некоторые девушки строчили очень слабые швы. При малейшем движении такая туника распадалась на части. Охранники в цеху следили за нами не слишком усердно, так что, думаю, они ничего не замечали.
Одна девушка смогла стащить для нас пару фломастеров из зала свиданий, и мы писали послания на внутренней стороне туник, предназначавшихся для Кошек: «Борись!», «Революция, вперед!», «Кошки, объединяйтесь!», «Сопротивление!».
Мы словно бросали в море бутылки с записками, которые вода разнесет по всей стране. Это был наш способ сказать сестрам, что они не одни.
Конечно, некоторых девушек наказывали, били и отправляли в карцер. Но у нас была надежда: она чувствовалась повсюду, даже в темноте карцера.
Благодаря своей идее Морган завоевала уважение девушек. Некоторые считали ее настоящей бунтовщицей, несмотря на ее всегдашний потерянный вид. Вокруг Морган собралась небольшая группа верующих Кошек, и по вечерам они встречались в углу спальни. Я слышала, что они направляют свои молитвы богине, а не Богу. В каком-то смысле это было логично. Если Бог сотворил нас по своему подобию, значит, он был женщиной. Думаю, девушки молились не только о судьбах всех Кошек, но и о победе над Лигой и Савини.
Как-то раз Морган подошла ко мне и спросила, известно ли мне что-нибудь про Сару. Я ответила, что ничего не знаю и что видела, как Сару сажали в полицейскую машину у магазина месье Бланше. Никто не знал, что с ней стало. Ее так и не привезли на завод…
Мы с Морган вспомнили, как втроем гуляли по главной улице.
– Мы считали тебя нашей служанкой, – призналась я в конце концов.
– Думаешь, я этого не замечала? Вы считали меня тупой. А мне просто хотелось с вами дружить.
Я сжала ее руку:
– Я знаю, Мо.
Я спросила у Морган о том, что произошло во время Марша Кошек.
– Тебя ранили, я видела. Но ты ничего не сказала об этом девушкам.
Она посмотрела мне прямо в глаза:
– Это сделал отец Алексии.
– Что?!
– Он не состоял в Лиге. Он пришел не на митинг против Кошек. Он пришел расквитаться со мной.
Я вспомнила, что видела его в толпе: он стоял неподалеку от Морган. Он был не в белом. На нем, как обычно, был темный костюм.
– Хочешь сказать, что это он…
Морган кивнула:
– Да, это он ударил меня ножом у церкви. Он считал, что ответственность за смерть Алексии лежит на мне. Что я согрешила и все в таком духе. Что это я во всем виновата. Он преследовал меня несколько недель. А в день Марша он, увидев плакаты с портретом дочери, пришел в ярость. А может, он заранее решил полоснуть меня ножом, не знаю.
– Ох, Мо, почему ты не рассказала об этом девушкам?
Она пожала плечами:
– Я не жду жалости, Лу. Никогда.
Я погладила Морган по щеке.
– Я провела несколько дней в больнице, ничего страшного со мной не случилось. У меня было время подумать. Я поняла, что вся эта история с Темными зашла слишком далеко. Ну, то есть с Кошками. Их было слишком много. Когда меня выписали из больницы, у меня началась Мутация. И тогда я поняла, как сильно ошибалась. Я была кругом неправа.
Это была правда, но я не могла злиться на Морган за это. Алексия, Фатия, Сара, Морган и я – мы все выживали как могли.
– Мне так жаль Алексию. Я бы никогда не могла подумать, что…
– Что мы целовались?
Я помотала головой:
– Нет, я о другом. Я не знала, что вы были так близки.
– Я повела себя как полная идиотка, Лу. Я должна была справиться со всем этим, но испугалась. Прошлого не вернуть. Я просто надеюсь, что Алексия в раю и что она может играть на фортепиано сколько ей угодно.
Я вспомнила ту фразу про ад и рай, которую постоянно говорила Рыжая. Но, разумеется, Морган я ничего не сказала.
– В любом случае, – заключила Морган, – теперь у меня есть когти и клыки, так что обходить меня стороной в интересах отца Алексии.
Несмотря на радость, которую мне приносили диверсия и поддержка девушек, я чувствовала себя все слабее. Я смертельно устала, у меня часто болела голова. С тех пор как меня привезли в лагерь, я, наверное, потеряла около десяти килограммов. У меня постоянно были какие-то рези в животе, груди и спине, но девушкам я не жаловалась, потому что знала: всем приходится нелегко.
Но Рыжую я обмануть не смогла. Однажды, когда мы стояли в очереди в столовой, она положила руку мне на плечо:
– Держись, сестра.
– Все в порядке, не беспокойся.
Рыжая вдруг стала на удивление ласковой. Она погладила меня по щеке:
– Не ври. Я прекрасно вижу, что у тебя не все в порядке.
Мне пришлось признаться, что у меня болит все тело и что я совсем без сил.
– Здесь есть медпункт?
– Забудь это слово, Луиза. Посадить в карцер – вот все, что они могут для тебя сделать. Мы с тобой сходим к одной девушке, которая творит чудеса.
В тот день меня лихорадило, а от одной мысли о том, что нужно проглотить ложку супа, к горлу подступала тошнота. Я отдала свой суп девушке, сидевшей рядом.
На выходе из столовой меня дожидалась Рыжая.
– Ты ничего не съела, да?
Я не стала ее обманывать.
– Пойдем, надо найти Белянку.
Я уже видела эту девушку. Ее невозможно было не заметить: у нее была полностью белая шерсть. Поэтому она и получила свое прозвище. Незадолго до Мутации она начала учиться на врача. Она ничего не просила за свои советы и помощь, но Кошки всегда приносили ей какую-нибудь мелочь в знак благодарности.
Я сказала Рыжей, что мне нечего дать Белянке.
– Не беспокойся. Если Белянка может чем-то тебе помочь, она это сделает.
И она повела меня в угол двора.
Стояла ясная погода. В небе виднелись проблески солнца. Я закрыла глаза и с наслаждением подставила лицо под его ласковые лучи. До конца перерыва оставалось всего лишь полчаса, а мне хотелось, чтобы он длился вечно. Я вспомнила о вечерах, которые мы с Томом проводили у охотничьего домика: мы спокойно читали часами напролет, лежа под солнцем.
Мы дошли до туалетов.
Когда мы входили, на нас пристально посмотрел охранник.
Внутри здания стоял отвратительный запах. Туалеты строили на скорую руку, и они совсем не соответствовали нормам.
Белянка сидела на раковине. Вокруг нее стояло четыре девушки, и она тихим голосом давала им советы. Одна из Кошек кашляла без остановки. Было такое чувство, будто кто-то натер ей горло наждачной бумагой.
Я стала ждать своей очереди. Рыжая похлопывала меня по плечу:
– Все будет хорошо, сестра.
Прежде чем уйти, девушки положили в руку Белянке какие-то маленькие предметы.
Она посмотрела на меня и поманила рукой.
Рыжая ушла дожидаться меня снаружи.
– Как тебя зовут? – спросила Белянка.
– Луиза.
Она улыбнулась мне. У нее были удивительные голубые глаза.
– Это ты та самая Луиза из видео, которое сняли у школы?
Я смущенно кивнула. Мне казалось, что это произошло так давно.
– Я его смотрела. Оно появилось прямо перед тем, как у меня началась Мутация. Ты поступила очень смело.
Она положила то, что держала в руке, на край раковины.
Это были всего-навсего камушки. Три серых круглых камушка. И этим девушки отблагодарили Белянку?
Она заметила мой взгляд.
– Камушки – это что-то вроде символа, – сказала она. – Исцеление наступает в том числе благодаря этому. Благодаря вере и доверию. – Она махнула рукой, чтобы я подошла поближе. – Что с тобой, сестра?
– Я плохо себя чувствую. Очень плохо.
Белянка задала мне несколько вопросов, провела руками по моему телу и посмотрела мне прямо в глаза.