Александр КазанцевПРОТИВ ВЕТРА
Остров был открыт всем ветрам. Чуть приподнявшийся над ледяными полями, он был затерян среди моря, пустынный, плоский, выметенный метелями.
Солнце на многие месяцы исчезало за горизонтом. В редкие дни, когда не было туч, над островом светили звезды и полыхало трепетное сияние. Потом солнце возвращалось. Изо дня в день оно поднималось все выше и выше, освещая базальтовые скалы и снежные морщины на обрывах берега. Тогда просыпалось море и гнало льдины одна на другую, сталкивало их, ломало.
Но ветер дул неизменно. Он не стихал. Он лишь менял свое направление, уходил куда-то и возвращался, чтобы снова пронестись над островом, завыть по-волчьи в скалах, пролететь по гладкому прибрежному леднику, закружиться на его куполе, неся с собой холод полюса.
В морозную звездную ночь человек шел против ветра.
Ветер рвал на нем полы полушубка, поднимал с земли снег, залепляя глаза, старался потушить фонарик и наметал на пути сугробы.
Человек остановился.
Он заглянул в маленькую будочку. В светлом пятне фонарика виднелся метеорологический прибор. Закоченевшими пальцами человек записывал в тетрадь показания прибора.
На ветер он не обращал внимания. Для него это была обычная погода, к которой он привык за пятнадцать лет, проведенных в Арктике.
Ветер иссушил его лицо, да и всю фигуру, жилистую и упругую, фигуру человека, привыкшего к лишениям и суровой жизни.
Вдоль натянутого каната Сходов — так звали этого человека — возвращался в дом. Он совершал этот путь к метеоплощадке и обратно через каждые четыре часа и днем и ночью, в любую пургу.
У Сходова, метеоролога и начальника полярной станции, не было сменщиков, как не было их и у его товарищей — метеоролога Юровского и механика Анисимова. Еще по пути на остров, на корабле, они отказались от сменщиков, так как на другом острове надо было заменить больных полярников.
Сходов подошел к станции. Ветер бил в спину. Он ворвался в сени, едва метеоролог открыл дверь.
В темном, холодном коридоре в свете фонарика заискрился снег на дверях и стенах.
Сходов вошел в освещенную коптилкой радиорубку со стенами, покрытыми инеем. Она казалась оклеенной лохматыми, изодранными обоями.
Сходов хмурился. Метеоролог Юровский лежал в спальном мешке.
— Как дела, Женя? — спросил Сходов.
В ответ Юровский закашлялся, сухо, с натугой.
Сходов подошел к юноше, положил ему на лоб руку. Определить, есть ли у него жар, он не мог. В комнате температура была намного ниже нуля.
Молчаливый, сосредоточенный, Сходов сел за рацию и связался с островом Диким. Он отстучал ключом очередные радиограммы, полученные от соседей, для которых он был посредником, передал метеосводку, а потом вызвал к микрофону врача.
Вошел механик Анисимов, кряжистый, широкоплечий, в заснеженной кухлянке. Он начал приплясывать, отряхивая снег.
— Здесь больной, — напомнил ему Сходов. Анисимов скинул капюшон.
В руке он держал котелок с теплой похлебкой. Он умудрялся готовить ее в радиаторе бензинового движка, пока тот работал, заряжая аккумуляторы. Это был единственный источник тепла, каким располагали полярники.
— Женя, хочешь горяченького? — ласково спросил механик.
— Холодно, очень холодно… — прошептал больной.
К микрофону подошел врач. Сходов сообщил ему о состоянии Юровского. Врач расспрашивал о симптомах, температуре, пульсе. Потом потребовал, чтобы к груди больного приложили микрофон.
Сходов держал провод, Анисимов — микрофон. Хрипы в груди больного стали слышны за сотни километров.
У радиста началось воспаление легких.
Врач предупредил полярников, что заболевание серьезное.
— Главное, держите больного в тепле, — сказал он в заключение. — Бойтесь открытых форточек.
— Открытых форточек… — медленно повторил Сходов и сел около больного.
Дом давно уже не отапливался. У зимовщиков не было ни горсти топлива. Еще осенью его унесло в море…
Сходов вспомнил, каким восторженным и впечатлительным прибыл Женя Юровский на остров. Все его поражало и восхищало: и то, что корабль подошел к леднику, как к причалу, и то, что моряки поздней осенью через сплошной лед с таким риском пробились к острову и должны были теперь спешить обратно, не теряя ни минуты.
После ухода корабля поднялся штормовой ветер. Сходов торопился, не давая передышки ни себе, ни своим товарищам. Вскоре большая часть ящиков с оборудованием и продовольствием, выгруженных на ледник, была на скале.
На леднике, у самого его края, оставались лишь бочки с бензином и черная пирамида на снегу — запас угля на два года. Кто знает, пробьется ли корабль сюда в будущем году?
На берег успели выкатить только две бочки. И тогда случилось то, чего боялся Сходов. Шторм отломил часть ледника, которая всплыла, образовав айсберг. На нем остались драгоценный уголь и бензин…
Люди стояли на краю ледника. Ветер сталкивал их вниз, туда, где бушевало море, откуда взлетали брызги и пена, холодная, как снег.
Сходов помнил лицо Жени в тот момент. Юное смуглое лицо южанина было растерянным, почти испуганным. Его чуть расширенные глаза провожали айсберг, который уплыл к двум другим ледяным горам, стоявшим вдалеке, как на рейде.
Темное в наступивших сумерках море кипело вокруг дальше и дальше, отнимая у людей последнюю надежду на возвращение топлива…
На горизонте показалась нежная и грустная заря, напоминавшая о том, что где-то в мире есть солнце.
— Как же будем жить? — наивно спросил Женя.
— О печке, брат, теперь забудь, — сказал Анисимов и улыбнулся. Потом сдвинул шапку на лоб и почесал затылок.
— «Седова» надо вернуть. Пошлите ему радиограмму, — заволновался Женя.
Сходов сухо оборвал его:
— Мы не можем рисковать кораблем… Анисимов, — повернулся он к механику, — хватит на зиму двух бочек бензина, чтобы заряжать аккумуляторы для рации?
— Я и то прикидываю, Василь Васильевич. Кажись, хватит… если на Голодной норме.
Женя, пряча от ветра лицо, пошел к дому. Дом был просторный, с большой комнатой, где стояли пианино и шкаф с книгами, из которых Женя отобрал все томики стихов. Под окнами укреплены батареи центрального отопления. Сюда когда-то поступала теплая вода из бака, вмазанного в кухонную плиту.
Когда в кухню вошли Сходов и Анисимов, Женя стоял около плиты. Радист никак не мог примириться с мыслью, что целый год он не увидит огня.
— Василий Васильевич, — сказал он. — Я сейчас слушал музыку из Москвы. Все не верится, что это так далеко… Может быть, попросить самолет? Он сбросит топливо.
— Слушай, Юровский, — холодно сказал Сходов, — советские полярники не раз оказывались в таком же положении, как мы. На острове Врангеля наши зимовщики пожелали остаться зимовать, хотя топлива там не было. Вспомните папанинцев, седовцев. У нас есть спальные мешки. Мы, советские полярники, не станем вызывать целую эскадрилью самолетов, чтобы они доставили нам уголь…
Женя, опустив голову, слушал начальника. Он безгранично верил в могущество советской страны и не понимал, почему надо отказаться от посылки самолета.
Анисимов вполголоса объяснил Жене:
— Слушай, ты пойми… Я во время войны бортмехаником на самолете был. Я знаю, что значит летать в полярную ночь по необорудованной трассе. Это огромный риск, геройство. Самолет нужно направлять радиопеленгом. А у нас пеленгатора нет. Твоя «радюшка» для этого дела не годится.
Женя больше не говорил о самолетах. Он изо всех сил старался переносить лишения так же стойко, как это делали его товарищи. Сходов молча наблюдал за ним. Он видел, как юноша самоотверженно днем и ночью в положенный срок в любой мороз шел на метеоплощадку и, возвращаясь оттуда, безропотно мерз в холодной рубке.
Сходов решил, что из Юровского выйдет хороший полярник.
И вот теперь Женя лежал перед Сходовым в промерзшей комнате и надрывно кашлял. Тепло могло спасти ему жизнь, а тепла не было! Сходов думал о том, как бы помочь товарищу.
Анисимов посмотрел на Сходова, на Женю, потоптался на месте, потом, как был в полушубке, вышел из дому.
Дверь из сеней едва открылась — на нее навалился ветер.
«Экая силища», — подумал Анисимов.
Колючий снег ударил в лицо. Пришлось встать к ветру спиной. И почему-то вспомнилось, как дует ветер от пропеллера, когда запускают мотор самолета.
Сколько миллионов, миллиардов пропеллеров должны были бы работать, чтобы создать этот несущийся с дикой силой поток воздуха? Или сколько пропеллеров закрутилось бы, если поставить их на пути ветра?
— Эге… — сказал сам себе Анисимов и пошел в машинное отделение.
Он долго смотрел на бочку с бензином, к чему-то примеряясь, прищуря глаз.
— Помрет ведь Женька-то… — сказал он и снова пошел в дом.
— Эх, ветрище на улице… — неопределенно начал он, вернувшись в радиорубку.
— Восемь баллов, — кратко ответил Сходов.
— Да… то пять, то восемь. Меньше не бывает. — Анисимов сел на табуретку. — Силища какая… А что, Василь Васильевич, если хоть крошечную часть этой силы в тепло превратить? — и, рассмеявшись, механик пнул носком валенка батарею отопления.
— Оставьте праздные разговоры. Ветряные двигатели делают на хорошо оборудованных заводах, — сказал Сходов и поправил на больном кухлянку.
Анисимов заерзал на табурете.
— Во время войны мне довелось на парашюте с подбитого самолета спрыгнуть. Я тогда ногу сломал, меня партизаны подобрали. Я у них потом сапером был.
— Ну и что же?
— Научили меня насчет… — подручного материала. Я и думаю, из бензиновой бочки можно сделать ветряк.
Сходов раздраженно встал, подошел к столу и достал свою метеорологическую ведомость.
— Понимаете, Василь Васильевич, — не унимался Анисимов, — мы возьмем железную бочку и разрежем ее вдоль. Потом из двух полубочек сделаем этакую карусель, прикрепим их краями к вертикальной оси. Вот так. — Анисимов подошел к окну и нарисовал на замерзшем стекле латинскую букву «S». — Ветер дует сбоку. Одна полубочка повернута к нему вогнутостью, а другая горбом. Понимаете?