— Тебе потереть?
— Не надо, я же достаю.
Они окунулись разом, смывая пену, и Назаров побрел к берегу, чтоб оставить пакет. Луна светила на весь мир, с берега в воду жирно плюхнулись лягушки, и Назаров, бросив пакет с банными принадлежностями на песок, вернулся в воду, где плавала Вика.
Ее лицо в свете луны, и голые плечи, и грудь, приподнятая купальником, теперь оказались существенным обстоятельством. И огромные в пол-лица глаза, и приоткрытые губы… И Назаров вдруг прижал Вику к себе, понимая, что сейчас не время, и вообще все это ошибка, и неправильно, и сопротивляться нужно обязательно, да только луна, будь она неладна, и вода, которая сейчас, похоже, закипела…
А потом они молча плыли в сторону небольшой песчаной отмели, их внутренние компасы безошибочно находили все, что они хотели найти, и годы не изменили этого, и хотя они поменялись — река была прежняя. И зря говорят, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку, потому что это они были другими, а река осталась, какая и была, и влажный песок на отмели все тот же.
— Луна сегодня и вправду невероятная.
Вика вытянула ноги, зарывшись ступнями в мокрый песок, и Назаров смотрел на ее ноги и думал о том, что между ними случилось, и не знал, что теперь. Но точно знал: отпустить Вику он уже не сможет.
А в его доме горят свечи, и тело бабушки Варвары лежит в гробу, но то, что бабушки там нет, он знает совершенно точно. И если только правы граждане, утверждающие, что душа умершего какое-то время остается на земле, наблюдая за живущими, то бабушка сейчас рядом с ними, и это ужасно неудобно получается.
— Как ты думаешь, она сейчас видит нас?
Назаров пожал плечами. То, что Вика думает о том же, что и он, кажется ему чем-то обычным, но говорить об этом он не знает как.
— Если видит, то это же просто палево какое-то. — Назаров прислушался к лягушачьему хору. — Но в любом случае теперь все по-другому.
По-другому, потому что не стало бабушки, и потому, что они уже взрослые и могут заниматься тем, чем захотят, и потому, что их внезапно случившаяся близость оказалась для Назарова решающей в вопросе насчет дальнейшей жизни, и вообще все теперь по-другому. И для Вики тоже — для нее уже давно все по-другому.
— Завтра твои приедут на похороны.
— Ну да. — Назаров вздохнул. — Она мне дом оставила, так что без скандала не обойдется.
— Так это ты потому мне сегодня сундук отдал?
— Ага. — Назаров не удержался и провел пальцем по плечу Вики. — Чтоб лишних разговоров завтра не было. Не хватало еще тебя в наши семейные дрязги вмешивать.
— Тогда ясно. — Вика соскользнула с отмели в воду. — Поплыли обратно, что ли?
Он молча поплыл за ней, и на берегу они оделись в сухую чистую одежду.
— Шмотки бросай в пакет, я завтра буду стирать, и это постираю. — Вика подобрала с песка антизмеиную хворостину. — Потопали, чего зря стоять?
И Назаров покорно поплелся за ней, думая о том, как же ей сказать, что с этого момента он присвоил ее навсегда и больше не намерен отпускать. И как самому себе это объяснить.
— Ты, наверное, думаешь, что теперь обязан сделать из меня честную женщину? — Вика взобралась на склон оврага и повернулась к нему, и ее лицо в свете луны казалось совершенным. — Так вот не парься на этот счет, Жека, проехали.
Назаров вдруг рассердился. Не то чтоб он не ждал от Вики чего-то такого — это же была та, прежняя Вика, но сама постановка вопроса разозлила его. Словно он нашкодивший мальчишка, не способный ни совершать осмысленных поступков, ни осознавать их последствий, ни нести ответственность за них.
— Ну нет! — Назаров не намерен был уступать, и это странным образом оказался тот же разговор, что и пятнадцать лет назад, но теперь они уже не дети. Уж он — точно. — На этот раз у тебя этот трюк не выйдет, Виктория, даже не начинай. Тогда у тебя получилось оттолкнуть меня, но сейчас другое дело, и если ты решила, что можешь снова сделать это со мной, то ты сошла с ума.
— Что?!
— Ничего! — Назаров подтолкнул Вику к тропинке. — Топай, выяснять отношения здесь я не стану, вот как хочешь.
— А где станешь?
— Найду где.
На Назарова вмиг навалилась усталость, и он молча шел за Викой по тропе. За деревьями уже появился свет от фонаря, который Вика оставила гореть перед своим домом.
— Тебе домой надо, Жень. — Вика открыла дверь и вошла на веранду. — Там, наверное, уже народ расходится, а покойник один в доме быть не должен.
— Ты со мной?
— Жень, я… — Вика вдруг сникла, и лунное колдовство закончилось. — Тебе это не надо. Я не лучшая компания, и то, что мы переспали, дела не меняет. И я…
— А давай ты не будешь говорить мне, что мне нужно, а что нет? — Злость вернулась, и Назаров понял, что ссоры не избежать. — Если тебе это не нужно, то так и скажи, не надо на меня стрелки переводить, больше я на эту лажу не поведусь. Или я из природного человеколюбия вокруг тебя круги нарезаю всю жизнь? Вика, ты сама для себя реши сейчас, хочешь ты отношений или нет, а говорить мне о том, что нужно или не нужно мне — напрасный труд. Я взрослый мужик, разменявший четвертый десяток, и я сам давно уже точно знаю, что мне нужно, а что не нужно, и чего уж точно мне не нужно, так это чтоб за меня додумывали и решали.
— Чего ты орешь?
— Да потому что с тобой никакого терпения нет, Вика! — Назаров не знал больше никого, кто мог вот так быстро вывести его из себя. — Что ты с собой делаешь? А по итогу — пытаешься сделать со мной? Ты полгода прячешься здесь, самой не смешно? Ты всю жизнь собираешься прятаться?
— Не твое дело! — Вика тоже разозлилась. — Что ты хочешь от меня, Женя? Что такого случилось, что ты вдруг решил поиграть со мной в самцовые игры?
— А, так это так называется! — Назаров понимал, что пора уходить, пока они не рассорились окончательно, но уходить он не собирается. — Вика, у нас уже был такой разговор, ты помнишь?
— Был. — Вика упрямо смотрела на него. — С тех пор все изменилось, Женя. Но изменилось в худшую сторону.
— Оно всегда будет меняться то в одну, то в другую сторону, на то жизнь. Но дело в том, что пока мы ловим подходящий момент, жизнь проходит. Твоя, моя — проходит, и его может не случиться, этого подходящего момента, а по итогу мы оба окажемся в дураках. Все, Вика, больше я спорить не намерен. Я прошу тебя: идем сейчас со мной, ты мне нужна. Я не хочу оставаться там один.
Вика понимала, что Назаров манипулирует, но манипулирует лишь отчасти.
— Мне стирку надо замочить.
— У меня машинка-автомат, забираем стирку туда. — Назаров взял Вику за руку. — Захвати одежду, которую ты завтра собиралась надеть, и пойдем, я устал.
Луна встретила их как старых знакомых, подмигнув из-за дымаря летней кухни.
Алена изумленно уставилась на запертую дверь.
Но от ее удивленного сердитого взгляда дверь не открылась, во дворе Вики тоже не было видно.
— Да не могла она удрать.
— Что там, Аленка?
Это Юрий зашел во двор, уворачиваясь от цветочных стеблей, так и норовящих попасть ему под ноги. И он со своим двухметровым ростом и статью бывшего десантника довольно комично смотрелся среди Викиного цветочного царства, но он здесь, потому что здесь она, Алена. Так было с того самого момента, как они познакомились, и это было, пожалуй, единственное, в чем Алена была твердо уверена: где бы она ни была, что бы ни происходило, Юрка всегда будет рядом, чтобы помочь, поддержать, спасти ее и всех, кого она укажет как достойных кандидатов на спасение.
— Ее дома нет, прикинь! А мы же договорились!
— Так позвони ей.
Алена и сама уже смекнула, достав из кармана телефон с золотистым яблоком на панели.
— Ты где?
— Ален, я… Ты извини, что не предупредила, просто уже была ночь, а утром я тут… И забыла сказать…
— Вика, что ты городишь? Ты где?
— Я у Женьки. Ты приходи прямо сюда. Там в сарае Женькина тележка, захватите.
— Ладно.
Алена спрятала телефон в карман и озадаченно посмотрела на мужа, а тот нахмурился, услышав о Женьке. И было от чего — ведь это из-за него когда-то Алена пролила столько слез, из-за него и из-за Вики, хотя они оба об этом не знали ни сном ни духом.
Как-то раз Алена взглянула на Женьку совсем по-другому. Им было по тринадцать лет, и Женька Назаров приезжал на лето к бабке Варваре и гонял с пацанами. Загорелый дочерна, кудрявый, с карими глазами в длинных загнутых ресницах, и Алена смотрела на него, думая о том, что у их детей тоже будут такие ресницы. И ночами она рисовала себе целые истории их будущей счастливой жизни: и как они станут гулять вместе, и как Женька поцелует ее, и потом они поженятся, и даже фасон платья Алена себе придумала. И как купят дом, и какая мебель там будет… Алена даже знала, как они назовут своих троих детей, хотя не исключала, что их может быть и четверо.
И когда на следующее лето Женька вернулся в Привольное таким высоким, а его темные кудри красиво блестели на солнце, Аленино сердце замирало от предвкушения, и она тайком написала на одной из стен старой школы: Алена Назарова.
И он изменился в то лето — все время что-то записывал, стал словно совсем взрослым, углубленным в себя. Он вдруг стал часто ходить вместе с ними, и Алена с Викой даже показали ему свои заветные лазейки — все, кроме озерца на старой тракторной бригаде. И Алена смотрела на Женьку и знала, что он тоже влюблен, и улыбалась, ожидая, когда же он ей скажет. Но он говорил о книгах, которые читал, некоторые из них читала и Вика, они спорили, иногда ругались, но Женька все равно приходил к ним каждый день. Алена знала, что если бы Женька не был влюблен, он ни за что не стал бы терпеть Викины постоянные возражения, а она постоянно спорила с ним, они как-то совсем по-разному видели одни и те же вещи. И Алена, слушая их, соглашалась с ними обоими, а сама ждала, когда же она останется с Женькой наедине. Ведь когда человек влюблен, он должен сказать об этом, а уже и лето заканчивается.