— Нет, ну если так посмотреть…
— А как тут посмотреть еще, когда я сам встаю на час раньше, чтоб отвезти эту рыжую наглую морду на уколы? А он еще потом ко мне хвостом поворачивается — обижается! Мне что, делать нечего — не досыпать уже неделю, таская его в ветеринарку? Ну, видимо, нечего, потому что помереть я ему не дам. А спроси ты у меня почему? Зачем мне этот дармоед, от презрения ко мне нассавший недавно на лоджии? А ни за чем, но таскаюсь с ним, как Мартын с балалайкой, и все. Не хочу, чтоб помер — не потому, что Соня расстроится, а сам не хочу.
— Так он у вас красивый, холера.
— То-то и оно, что красивое много что на свете — а на подушках только кот.
Они вышли из здания отделения, и Реутов задумчиво посмотрел на машину. Конечно, уже поздно…
— Вить, а давай все-таки сейчас на место съездим? — Реутов понимал, что напарник хочет домой, но дело не терпит. — Просто оглядимся. У меня тогда как-то мысли, возможно, систематизируются.
— И то верно. — Виктор сел в машину и устало откинулся на сиденье. — Дэн, мне сегодня перед этими, в кабинете Бережного, стыдно было — жуть просто. Это же наши накосячили, причем накосячили откровенно, явно.
— Аналогично. — Реутов вспомнил всех по очереди новых знакомых. — Но в целом граждане позитивные, а Ника эта — вообще милейшая тетка, похоже. Вот Олешко и его жена — совершенно другие. Что их всех вместе может связывать?
— Назаров и Дмитриевы дружат с детства. — Виктор начал загибать пальцы. — Валерия и Ника — компаньонки в кафе «Маленький Париж». Это их кафе, прикинь? Олешко работает вместе с Панфиловым, ну и Ровена тоже с ними. А вот как эти граждане объединились — это вопрос, они совершенно не совпадают, эти две группы.
— Объединились вокруг дела. — Реутов свернул в темный двор. — Тут он и жил, приехали.
Они прошли в арку, пересекли двор и вошли в подъезд.
Но дверь на втором этаже, отмеченная полицейской печатью, была открыта, в квартире горел свет.
Реутов переглянулся с напарником, и они, как по команде, вытащили оружие. Кто-то находился в квартире убитого, и этот кто-то испортил им место преступления.
9
Назаров остался в больнице. Уехала Алена, пообещав приглядывать за курами и поливать цветы и огород, уехал Ершов, заметно злой и настроенный очень воинственно. Попрощались Булатовы. Ника на прощание даже обняла Назарова — неожиданный жест, очень трогательный.
— Мы все на связи. — Панфилов пожал Назарову руку. — Если что-то изменится или что-нибудь понадобится — звони даже среди ночи, любому из нас.
Олешко только молча взглянул на Назарова и кивнул ему. Увел свою красавицу-жену, но на выходе оглянулся, и Назаров понял, что кого-кого, а Пашу Олешко он увидит еще не раз. Но пока он один в гулком больничном вестибюле сидит и думает о том, что не может остаться без Вики, никак не может. И что не уберег ее, а ведь бабушка приказывала.
И та их ночь в лунной реке, и то, что потом Вика стояла с ним плечом к плечу перед родней, затевающей скандал, — стояла под любопытными взглядами соседей, сжав его ладонь, и не убежала, не отступила, не оставила его… А он оставил ее когда-то. Пусть по незнанию, но оставил.
Но Вика никогда не отступает, и сейчас не отступит.
— Я решила привезти тебе поесть.
Назаров поднял голову — перед ним стояла Ника Булатова.
— Ты целый день впроголодь, все разъехались, а ты остался. Я зарулила в наше кафе, ребята тут загрузили в судочки того-сего, ты поешь, пожалуйста.
Она вытащила из объемистой сумки пластиковый судок и вилку, завернутую в белую льняную салфетку, и Назаров вдруг почувствовал, что голоден.
— Тут овощи с мясом и еще салат… Вот, здесь столик, идем. — Ника потащила Назарова к старому обшарпанному столику и принялась выгружать из сумки судки. — Вот еще сок в термосе, я не знала, какой ты пьешь, сделали мультивитаминный — апельсин, яблоки, морковь, киви и ежевика. Он густой, но натуральный. Я специально стеклянный стакан взяла, такой сок невозможно пить из пластика, вкус теряется, и стакан даже не разбился… Ну, чего застыл, ешь немедленно, тут вот еще пирожные, ты такой худой, смотреть страшно, тебя обязательно нужно откормить, потому что это никуда не годится — быть таким худым, мужчина должен быть в теле, и…
Назаров был просто раздавлен потоком слов и, когда Ника неожиданно замолчала, вопросительно поднял на нее взгляд.
— Я вечно болтаю, особенно когда волнуюсь. — Ника вдруг улыбнулась, и улыбка ее была до того искренняя и настоящая, что Назаров мгновенно оттаял. — Жень, ты кушай, а я просто посижу с тобой.
Назаров принялся за еду, а Ника пододвигала к нему судочки, налила сок, но ее хлопоты странным образом не тяготили и не смущали. И невозможно было представить, что они знакомы всего несколько часов.
— Ты, наверное, думаешь, откуда мы все взялись на твою голову? — Ника забрала опустевший судок, спрятала в сумку. — Ешь салат, его немного, и нужно съесть, он вкусный. Это Лерка узнала твою Вику… Мы просто хотим помочь!
— Почему?
— Потому что я не верю, что Вика убила свою сестру. Кого она может убить? Это немыслимо!
— Это не аргумент. — Назаров покачал головой. — Я могу сказать, что она не убивала Дарину, но я знаю Вику много лет, а ты ее не знаешь совсем.
— Неправда! — Ника нахмурилась. — Мы все видели ее, слушали ее вечерний канал, она в кафе к нам приходила — можно мнение составить. Просто именно тогда, когда с Викой произошло несчастье, в нашей с Леркой жизни, как и в жизни всех, кого ты сегодня видел, тоже кое-что происходило, и я тогда не вникала, просто слышала. Невозможно было не слышать, все каналы трубили об этом, все интернет-новости и прочие новостные ресурсы смаковали подробности, и эти ее… родителями их сложно назвать, но пусть — родственники, и актеришка ее поганый, что только не лили на нее. И тут Лерка говорит: я видела Викторию Станишевскую, она в Привольном живет, и ей, похоже, паршиво.
— А кому после тюрьмы хорошо? — Назаров допил сок и ощутил, что словно сил набрался. — Спасибо за ужин, Ника, мне это и правда требовалось. А насчет родни и актеришки… Да плевать, что они там говорили! Они вряд ли повлияли хоть на что-то, просто поимели свой гешефт из ситуации, другого и ждать не приходилось, там по-другому и не было никогда.
— Как это?
— А вот так. — Назаров встал и зашагал по вестибюлю, и голос его под высоким потолком звучал очень гулко. — Папаша ее в Привольном родился, в семье учителей. Бабушка Вики, Любовь Петровна, всю жизнь учительницей младших классов работала, дедушка читал язык и литературу. Моя бабушка говорила, что он смолоду очень хотел заниматься спортом, но был вынужден остаться в селе — мать после войны овдовела, отец умер от ран, едва вернулся, ему пришлось остаться помогать матери, смог только заочно пединститут окончить, а мечту о большом спорте воплотил в сыне. Ну и отец Виктории смог достичь определенных высот, играл за известную команду. Женился на гимнастке, и принялись они ковать спортивные кадры. Да с Викой загвоздка вышла, врожденный порок сердца. И они старшую дочь просто списали в брак.
— Жень, это же…
— Нет, ты не понимаешь! — Назаров зло смотрел в темное окно. — Списали в брак — это значит, что она стала для них чужой. Она, конечно, жила в их квартире, ее кормили, одевали, следили за ее здоровьем, когда уезжали на сборы, к ней приходила нанятая женщина — готовить, стирать, убирать, но с ней не разговаривали, словно Вика была пустым местом. Все разговоры в их семье были о спорте и вокруг спорта, и Дарина с Никитой получали все родительское внимание. Вику они вообще как сестру не воспринимали: она была просто какой-то девочкой, что жила в их квартире.
— Я понимаю.
— Это вряд ли. Нормальный человек такого не понимает в принципе, а для них это было в порядке вещей. — Назаров фыркнул. — По сравнению с ними даже моя родня казалась мне более нормальной, мои-то фордыбачили от отсутствия образования да по злобе, а эти нет, в этих и злобы особой не было, а просто равнодушие полнейшее. Вика не оправдала ожиданий — ну, в древней Спарте они бы ее со скалы сбросили, а так просто вычеркнули из жизни и забыли. А Вика тем временем выиграла городской конкурс как лучшая ведущая. Был такой конкурс, подростки снимали что-то вроде собственной программы. Вика сняла программу о городском цирке, каким-то невероятным способом сумела пробиться к артистам и за кулисы, где животных содержали, и сняла много чего интересного, и интервью с артистами тоже, и зверей сняла. Эту программу потом даже по телевизору показывали, а Вику взяли на телевидение — на стажировку. И после школы она получила небольшую работу там же, училась в университете и одновременно работала. Дальше больше, и уже скоро у нее была собственная программа, а потом она сделала музыкальный канал для дальнобойщиков и просто полуночников. И все это время родня игнорировала ее успехи, бабушка к тому времени умерла, так что оставались мы с Аленой. А потом я получил грант на написание книги и должен был ехать во Францию, звал Вику с собой, а у нее здесь все так здорово складывалось… Но я тогда думал: если она меня любит, то бросит все и поедет, ведь разве можно сравнить мою книгу, Париж — и какую-то передачу на заштатном телеканале! Эгоист тот еще был! С чего думал, что она бросит все, чего годами достигала, к чему шла столько времени, мечтала, стремилась? И бросит лишь потому, что я так хочу! Потом уже понял, да поздно было, наговорили тогда много чего друг другу, и я был неправ, конечно. Сейчас вот так и пнул бы себя за себя же тогдашнего, но мне, видимо, нужно было пройти через брак с Анной, чтобы понять, что я потерял здесь.
— Супермодель? — Ника понимающе кивнула. — Она красивая…
— Красивая. — Назаров поморщился. — Это единственная ее характеристика, больше в ней нет ничего хорошего. Лгунья и манипуляторша. Причем сидит на кокаине и таблетках, регулярно подогревает интерес публики к своей персоне разными нелепыми выходками и скандалами. Когда я это понял, то развелся с ней — но к тому времени с Викой стряслось несчастье. Я ездил к ней… ну,