И так оно, собственно, и было — если бы не Вика. Ее присутствие в идеальном уравнении Станишевских делало ответ неправильным.
— Здравствуй, Женя.
Он всегда так здоровался с Назаровым, с детства. И Назаров понял, что сейчас Станишевский примется разыгрывать именно эту карту: ты вырос на моих глазах, и бла-бла-бла.
— Здравствуйте, тренер.
Так когда-то они с мальчишками из Привольного называли Валерия Станишевского, и ему это нравилось. Назаров решил поддержать игру и посмотреть, что из этого выйдет.
— Присаживайтесь. — Назаров предложил гостю стул и сам, выйдя из-за стола, сел напротив. — Рад вас видеть.
— И я рад. — Станишевский обвел взглядом редакторский кабинет. — Неплохо ты здесь устроился.
И поди знай, что он имеет в виду — сам кабинет, с книжными полками и дипломами на стенах, или редакторскую должность Назарова.
— Ты же понимаешь, что я пришел к тебе не просто так. — Станишевский говорил, рассматривая картину над головой Назарова. — Женя, я слышал… Я пытался звонить Алене, но она настроена почему-то очень враждебно, уж не знаю, что там ей Виктория наговорила, но диалог у нас не получился. И я пришел к тебе, ведь ты точно знаешь, что происходит. Я так понял, Викторию снова обвиняют в каком-то убийстве?
— Ее допрашивали в связи с убийством журналиста моей газеты, да. — Назарову хотелось бы дать оплеуху «дяде Валере». — Но Вику ни в чем не обвиняют.
— Пока не обвиняют. — Станишевский вздохнул. — Боже, какой позор!
— Валерий Андреевич, Вика никого не убивала. — Назаров посмотрел на гостя в упор. — Или вы уже вынесли вердикт, даже не зная фактов?
— А что тут знать? — Станишевский наконец посмотрел на Назарова. — Она и Дарину вроде как не убивала, а оказалось, что убила. В тюрьму просто так не сажают, разве нет? Но я думал… Женя, этого пока нет в газетах, но неужели моей семье снова придется пройти через весь этот ужас? Снова будут копаться в нашем грязном белье, придумывать небылицы, преследовать? Мы не в ответе за преступления Виктории, и, будь моя воля, я бы ее расстрелял. Такие не исправляются, это как бешеная собака, которую остается только пристрелить. А ведь, по сути, наказывают не преступника, ему-то тюрьма — дом родной, а наказывают семью. Мы всех детей воспитывали одинаково, и почему из Виктории получилась убийца? Может, у нее с головой что-то? Женя, мы места себе не находим, Раиса уже валидол пьет, а я… Женя, у меня к тебе большая просьба.
— Слушаю вас.
— Я понимаю, что все газеты живут за счет разных жареных фактов. Это когда-то мы читали о спорте, надоях молока и вести с полей, а теперь мир перевернулся, и для газет чем хуже, тем лучше. И твоя газета самая крупная и влиятельная в нашем регионе. И если есть хоть малейшая возможность не начинать травлю нашей семьи… Ты пойми, что бы ни совершила Виктория, мы понятия об этом не имеем, а у Никиты сейчас неприятности, и если снова примутся трепать нашу семью, копаться, для его карьеры это будет губительно. Никита очень переживает, что…
— Валерий Андреевич, а откуда вам стало известно, что Вику допрашивали в связи с убийством?
— А это важно?
— Для меня — да. Официальных сообщений не было, в Интернете проскочила единственная строчка, и…
— Женя, я не последний в городе человек, и у меня есть друзья, которые… О господи, это уже было в Интернете?! — Станишевский осекся под пристальным взглядом Назарова. — Мне позвонил Николай. Мы с ним старые друзья.
Конечно же, быть старым другом Коли-Паука — это гораздо престижнее, чем дочь-убийца. Желание стукнуть гостя чем-то тяжелым по голове стало почти нестерпимым.
— Вам позвонил Николай Ладыжников и сообщил, что…
— Ну да. — Станишевский взмахнул рукой. — Мы даже не знали, что она вышла из тюрьмы! Мы надеялись… Вернее, мы ожидали, что раз уж присяжные были к ней так снисходительны, то она, по крайней мере, отсидит полный срок. Но ее выпустили через три года — подумать только! Она убила мою дочь, моя девочка в могиле, а убийца через три года вышла на свободу. И как она распорядилась этой свободой? Оборвала еще чью-то жизнь, принесла горе еще в одну семью, уму непостижимо! Женя, я… Мы знакомы очень давно, ты рос на моих глазах, и, если для тебя это хоть что-то значит — нельзя ли каким-то образом обуздать журналистский пыл твоих сотрудников? Есть убийца, она заслуживает наказания, но не наказывайте нас. Никита… У него скоро подписание нового контракта, он…
Назаров смотрел на немолодого уже человека и думал о том, что человек этот абсолютный мерзавец. И как такое могло получиться, он не понимает. Он отлично помнит деда Андрея, человека во всех отношениях достойного, а уж бабушку Любу уважали и любили все — но вот сидит их сын, и нет в нем ничего от родителей, словно подобрали они его под забором, а не родили и воспитывали, стараясь дать самое лучшее. На выходе получился мерзавец, и хуже всего то, что вот начни сейчас ему кто-то объяснять всю бездну мерзости его поведения, он даже не поймет, о чем ему говорят.
— Я обещаю, что если уж придется писать об этом деле, я буду строго придерживаться фактов. — Назаров поднялся, показывая, что времени на гостя у него больше нет. — Никто ничего не станет искажать или придумывать.
— Спасибо и на этом. — Станишевский вздохнул. — Женя, а дом в Привольном до сих пор юридически принадлежит Алене?
— Да, Вика так захотела.
— Ну вот видишь. — Станишевский горестно поморщился. — Чужие люди ей ближе, чем родня. Квартира ушла этому актеру, машина тоже, а дом моей матери — совершенно чужой женщине. А у нас… Никите очень нужна сейчас поддержка, и было бы не лишним… Впрочем, тебе наши проблемы ни к чему. Был рад повидаться. Книгу твою последнюю читал, но не все в ней понял — ты вырос, брат, такие вещи заумные начал сочинять, где уж за тобой угнаться.
— Всего доброго.
Назаров всегда считал себя человеком сдержанным, но когда за Станишевским закрылась дверь, он вдруг понял, что изо всех сил сжимает кулаки.
13
Ровена бросила шланг под кусты георгинов и огляделась — большой двор утопал в цветах. Они были совсем не такими, как во дворе ее собственного дома, и посажены не в строгом порядке, было ощущение, что Вика сажала любые семена просто на свободное место, и вот теперь все это расцвело и требовало любви и понимания.
Но клумба с георгинами под окном веранды привлекала внимание Ровены больше всего — она и сама любила эти цветы, такие высокие, сильные с виду — и такие хрупкие и прихотливые на самом деле.
— Надо будет осенью попросить у нее клубней вот этих розовых… И лиловых тоже. А я ей желтых дам, желтых у нее нет.
Из-за летней кухни вышла Ника с миской, полной черешни. Ровене вдруг захотелось ощутить вкус спелых черешен, и она поспешила вымыть руки, чтобы добыть себе горсть этих восхитительных ягод, совсем не таких на вкус, как рыночные, они были темными, тугими и сладкими, и остановиться на одной горсти оказалось невозможно.
— Вот живу в собственном доме, а в селе все равно земля по-другому пахнет. — Ника поставила миску на стол и села на скамейку. — Цветов прорва какая, надо же… Рона, Паша не звонил?
— Нет, и когда он работает, я ему не названиваю. Но он знает, где мы.
Они договорились, что будут помогать Алене ухаживать за огородами Вики и Назарова, и приезжали каждый день. Ровена, едва увидев двор, заросший цветами, всплеснула руками и схватила шланг — все это великолепие нужно было поливать, убирать сорняки и рассаживать. Работы у нее хватало, учитывая цветник во дворе Назарова, который Ровена тоже взялась обихаживать. Она как-то очень быстро и накоротке сошлась с местными, особенно же подружилась с бабкой Ткачевой, сухонькой пронырливой старушонкой — о чем они говорили, один бог знает, но бабка, завидев Ровену во дворе Назарова, бежала к ней со всех ног. С огородами и курами справлялись Ника и Валерия, и для Валерии это был целиком новый опыт, но тем не менее она уже решила, что разведет кур у себя дома. И петуха такого же серого, в крапинку, с гребнем набекрень. Она решила никому не говорить, а просто завести кур, то-то удивятся все, когда петух примется петь!
Но сегодня была очередь Ники ковыряться в огороде, и она очень старалась, потому что после всех несчастий, которые выпали на долю Вики, погибшие цветы и засохший огород оказались бы, возможно, последней каплей.
— Она за своим огородом очень ухаживала. — Ника тоже взяла из миски ягоду. — Видимо, это было что-то типа психологического якоря — все эти растения, огород в идеальном порядке, ожесточенная чистота в доме и в постройках. Рона, я просто поверить не могу, что на одного человека может выпасть столько горя. Это так несправедливо, понимаешь? И она просто пыталась жить здесь, среди всех этих цветов, в доме ее детства. У нее все отобрали, а она посадила цветы и жила здесь, зная, что ее жизнь сломана кем-то. Несправедливо…
Ровена пожала плечами — ну да, несправедливо, и что? В мире много чего несправедливого, да такого, чего и изменить нельзя, а тут вполне еще можно помочь беде, хотя прошлого уже не вернуть.
— Зато у нее нет никакой живности. — Ровена тщательно мыла под шлангом маленькую тяпку. — Живет в сельском доме, но нет ни кур — ну, это полбеды, возможно, не было денег купить цыплят и корм, или не умеет ухаживать, или просто не нравятся ей куры, но кота тоже нет и собаки нет. А ведь обзавестись этим добром можно бесплатно, местные дворовые кошки постоянно приводят котят, ей бы уже десяток этих самых котят принесли, если бы она захотела, — но она, видимо, не хотела. Понимаешь? Она не собиралась здесь оставаться, растения не требуют такой ответственности, как кот или собака, они не привяжутся к тебе, не будут по тебе тосковать… Ты понимаешь? А эта яростная чистота в доме? Она не решила, будет ли жить, вот что я тебе скажу. Она просто дала себе время на размышления, но окончательно не решила. И каждый день думала: вот меня не станет, придут люди, станут разбирать вещи, а все в строгом порядке, как должно. Ты холодильник видела? Хоть рекламу снимай, и в шкафах тоже.