— Это большой риск — перемещать тела. Может, стреляли в них прямо в машине?
— Вряд ли. Судя по размеру отверстий, стреляли из дробовика. Никто не станет стрелять из дробовика в тесном пространстве машины, и тем более выстрелишь в одного, а второй что, так и будет сидеть, не двинется даже? Нет, их вывезли, обездвижили и расстреляли, потом привезли сюда, усадили в машину и подожгли.
— Дробовик, говоришь? Умно…
— Именно что умно, тут ведь если мы что и найдем — дробь, в смысле, то идентификации она не поддается. К сожалению, жар был сильный, и оба тела сгорели почти полностью, так что вряд ли отыщется материал для идентификации по ДНК, но я постараюсь, конечно.
— Да уж постарайтесь, Семен Львович, потому что очень нужно знать, кто сгорел в этой машине. Зачем было вывозить, поджигать? Драматизм какой-то.
— Не знаю. — Норейко развел руками. — Тут бы останки извлечь, чтоб они в пыль не рассыпались, а думать, зачем все было сделано именно так, я не хочу, это слишком мрачно, если вы понимаете, о чем я говорю. А я избегаю мрачных вещей, они меня морально травмируют.
Норейко поправил галстук и ушел, оставив Бережного наедине с его мыслями.
— Ну да — резать трупы и видеть останки людей каждый день — это не мрачно, а думать об убийце — видите ли, моральная травма для него. — Бережной хмыкнул. — Вот народ…
Генерал направился к машине. Больше ему делать здесь совершенно нечего, сейчас дело за экспертами. И пока не будет их отчетов, Бережной может заняться более полезными делами, раз уж его вытащили из постели посреди ночи.
Водитель, ожидая своего пассажира, курил около машины. Бережной бросил курить несколько лет назад, а до того курил всю жизнь, и, несмотря на то что он бросил, курить ему хотелось постоянно. И тут уж — коса на камень, Бережному было унизительно начать курить снова. Это получилось бы, что какие-то табачные палочки сильнее его.
Его водитель, зная сложные отношения Бережного с табаком, никогда не курил в присутствии начальника. Вот и сейчас прятался, присев за машиной, и курил лишь оттого, что Бережного не видит, а видит толпу экспертов и полицейское оцепление, что означает: начальство занято надолго, можно и покурить.
Бережной шел медленно, не желая обломать человеку кайф и заставить чувствовать неловкость, пусть докурит, выбросит окурок, и уж тогда можно ехать.
Навстречу Бережному двигался Дашкевич, начальник Скользневой. Не то чтоб они с Бережным не ладили, но еще в свою бытность на старом месте генерал иногда сталкивался с Дашкевичем в связи с делами, которые расследовались, и у него сложилось стойкое впечатление, что Дашкевич, хоть и дотошный, но о законе особо не радеет, его больше волнует, сможет ли он прикрыть свою задницу в случае чего.
— Здравствуйте, Андрей Михайлович.
— Здравствуйте, Василий Игоревич. — Бережной кивнул в сторону дымящейся машины. — Машина идентифицирована как принадлежащая прокурору Скользневой, в салоне останки двух тел, стреляные раны в затылочной части головы у обоих. Василий Игоревич, мне нужны все дела, к которым имела отношение Скользнева, и…
— А кто второй? — Дашкевич беспокойно выглянул через плечо Бережного, его лицо еще хранило следы подушки — явно подняли из постели совсем недавно. — Вы говорите — два тела, а второй-то кто?
— Пока не знаем. Думаем, ее помощник Труханов, мои люди не могут его найти.
— О господи! — Дашкевич запустил пальцы в волосы. — Я не могу себе представить, что могло стать причиной этого убийства. Никаких резонансных дел Наталья не вела, в последний год все ее дела были очень простыми: кражи, хулиганство. Ничего, из-за чего можно… совершить такое.
— Но все же мои люди посмотрят. И кабинет ее я велел опечатать.
— Это правильно. — Дашкевич кивнул. — Если еще что-нибудь понадобится, ваши люди получат всяческое содействие. А может… Нет, конечно, домой к ней вы уже кого-то послали.
— Дома ее нет, и нет признаков того, что она возвращалась — на пульт сигнализации не приходило сообщение о снятии квартиры с охраны. Она ушла в восемь, поставила сигнализацию, с тех пор в квартире никого не было. — Бережной посмотрел на Дашкевича в упор. — Василий Игоревич, расследованием будут заниматься мои люди, если вы не возражаете, и мне нужно, чтобы у них был доступ к ее личному делу, в ее квартиру и кабинет. И сделать это нужно тихо, понимаете? Не надо, чтобы об этом трубили в прессе, нам с вами такая реклама ни к чему.
— Конечно же, вы абсолютно правы, Андрей Михайлович, убийство прокурора — это как сигнал для преступников, что вот, дескать, как нужно… А начальство потом… Нет, к начальству нужно идти уже с чем-то, и вам, и мне. Но если ваши люди будут проводить расследование сами, то я всецело с этим согласен и окажу всяческое содействие.
Бережной не ошибся, Дашкевич и правда думал только о том, чтоб надежно прикрыть свою задницу.
14
Павел рассматривал распечатку звонков, которые выдал его поисковик.
Наталья Балицкая, бесследно исчезнувшая после суда над Викторией, все эти годы не пользовалась своим телефонным номером, а других за ней не значилось. Правда, это ничего не означало, у нее мог оказаться любой номер — ничего не стоит попросить купить карточку какого-нибудь алкоголика, которому не хватает на бутылку шмурдяка, но Павел отчего-то был уверен, что последний разговор Натальи был с человеком, чей номер Павел уже знал.
Игорь Осмеловский, драматический любовник, признанный красавец и сердцеед, любитель юных девочек.
Павел ухмыльнулся — есть вещи, которые человек даже сам о себе забыл, но в архивах хранится все. Вот запись о его семье. У красавца и сердцееда есть трое старших братьев и две сестры, живут они где-то у черта на рогах в Суходольске, и фамилия их не Осмеловские совершенно, а Степановы. И братья все рецидивисты, одна сестра тоже в тюрьме, а вторая — алкоголичка, лишенная материнских прав на всех своих шестерых детей.
— А ты, друг ситный, отлично устроился.
Его мать убирала квартиры состоятельных людей, а Игорек помогал ей, ну а лет с тринадцати уже напропалую пользовался своей внешностью, причем пользовался без разбору, и мужчины, и женщины готовы были платить смазливому подростку за самые разные услуги.
А потом Игорю выпал джекпот в лице дамы чуть за тридцать, которая оказалась актрисой и женой известного режиссера, старого и грузного, снимающего какие-то сериалы. Она и сама как-то снималась в его сериале, где и окрутила глупого старика, увела его от старой жены с обвисшими сиськами, и он выполнял все ее капризы, кроме одного: запретил сниматься, потому что оказался болезненно ревнивым.
И никуда не отпускал ее одну, но у него были съемки, а у жены скончалась мать. Вот она и приехала в Суходольск, где жил Игорь, чтобы похоронить мать и оформить наследство. В квартире старухи как раз убиралась мать Игоря, и парень помогал ей — единственный из всех детей он всегда помогал матери. Окончив школу, он просто плыл по течению, в армию его не забрали по причине заболевания почек. Воровать, как братья, он боялся — не хотел в тюрьму, зная, что его там ждет с такой внешностью, и он просто помогал матери убираться, при этом находил для себя новых клиенток и клиентов. Если уж продавать то, чем наградила природа, то за хорошие деньги и по своему выбору.
Но в тот день все в его жизни изменилось. Приезжая была так впечатлена талантами юного Игоря, что пообещала «вывести его в люди», и мать согласилась отпустить с ней сына. Из всех ее детей лишь Игорь радовал ее сердце, и она хотела ему лучшей жизни.
Игорь уехал в новую жизнь, преисполненный самых радужных ожиданий.
Правда, все вышло немного не так, как он ожидал: его любовница оказалась не готова содержать его. Она и не собиралась, сдержала свое слово буквально — попросила супруга помочь якобы дальнему родственнику, и тот не отказал, надавил на все рычаги, и парня приняли в актерскую школу. И он учился там, хоть и без особого блеска, но недостаток таланта с лихвой компенсировался внешними данными. Девчонки сохли по нему, а он сторонился их, потому что любовница оказалась ревнивой.
Впрочем, и сама учеба давалась Игорю нелегко: ему не хватало не просто таланта, как раз кое-каким талантом он обладал, недоставало образования, манер, начитанности, всего того багажа, с которым приходят в актерскую школу. До приезда в столицу он никогда не был в театре, и ему пришлось многое наверстать, но он здраво рассудил, что актерство — это лучше, чем мыть чужие квартиры, оказывать интим-услуги или воровать, он очень боялся тюрьмы. Но любовница сумела дать ему то, чего он не получил в своей прошлой жизни: она заставляла его читать, учила манерам, была строгой и требовательной, иной раз и жестокой. Игорь обижался и был готов все бросить, но потом они мирились, и любовница говорила: придет время, и ты мне еще спасибо скажешь за то, что гоняла тебя.
Перспективы у Игоря вырисовывались неплохие, его несколько раз уже приглашали на небольшие роли в кино, и он неплохо справлялся, и его планы стали вполне определенными. Театр театром, а кино — это деньги, а он думал только о том, чтобы закончить обучение и начать зарабатывать. Предложения ему поступали, но учеба и съемки плохо сочетались. Правда, учиться оставалось совсем чуть-чуть, а потом…
Он знал, что, как только получит хорошую роль, все в его жизни изменится. И прежде всего — он разорвет опостылевшие отношения со скучающей и стареющей любовницей. Конечно, будут истерика и скандал, но что ж поделаешь, шума она поднимать не станет, побоится огласки.
А его любовница становилась старше, маялась от безделья и была капризной, устраивала сцены ревности и вообще надоела Игорю, он был молод, а вокруг крутилось множество юных стройных девчонок, которые пахли молодостью, свежестью, а их звонкие голоса волновали его.
Беда стряслась уже под выпуск. Режиссер вернулся со съемок раньше, чем предполагалось, и результатом стала трагедия в шекспировском духе: в порыве гнева старик схватил пистолет, сто лет валявшийся в ящике его стола и считавшийся сломанным, и застрелил жену, а потом выстрелил себе в голову.