— Назаров тоже монахом не жил, женился на этой тощей наркоманке. — Вика сердито прищурилась. — Так я что, должна была до старости по нему слезы лить, завернувшись во власяницу? Только и работы мне было — рассматривать его фотки то с брачной церемонии, то с медового месяца, то еще откуда-то!
— Огрызается еще! — Павел рассмеялся. — Полуживая валяется — и огрызается! Ну-ну… Но все-таки — почему Осмеловский?
— А почему нет? — Вика презрительно поморщилась. — Один из ведущих актеров, красавец, весьма неглуп в своем роде, и актер хоть и не гениальный, но трудолюбивый и способный.
— А самое главное, им очень просто было манипулировать, — добавил Павел. — Ты использовала его, не столько для того, чтоб утереть нос Назарову, сколько для того, чтобы позлить свою младшую сестру, а может, и не только ее. Ну и смотрелись вы вместе отлично, я признаю. Но зачем нужно было переоформлять на него собственность? Оформила бы на Алену.
— Алена не хотела, ей и деревенского дома за глаза хватило. Они тогда только начали бизнес, взяли кредит, Алена боялась, что если дело вдруг не пойдет, банк оттягает квартиру за ее долги, а она себе этого никогда бы не смогла простить. И даже дом — это только мы говорим, что он был на Алену переоформлен, а на самом деле на ее мать, тетю Лиду. Просто чужим этого знать не надо было. — Вика вздохнула. — Я же, когда поняла, куда оно все клонится, не хотела оставлять ничего, что могли бы отсудить мои родители. А теперь оно уже и не нужно — все это. Что я стану делать со своей городской квартирой? Жить в ней уже никак.
— Он убил свою жену, и бывшую любовницу, и ее мужа. — Павел прошелся по палате, выглянул в окно. — Сам мне рассказывал, размазывая сопли.
— Да? Ну, он мог, конечно, если речь шла о деньгах или карьере. — Вика нажала на кнопку, и кровать приподняла ее в полусидячее положение. — Но мне плевать, честно. Ты собираешься на него заявить?
— Нет, — Павел снова уселся на стул. — Много времени прошло, доказательств нет. Я могу его заставить пойти и явку с повинной написать, но не стану. Обе тетки, по сути, тоже его в полный рост использовали, особо не стесняясь, а в таком деле кто в пищевой цепочке выше, тот и прав. К тому же эти убийства меня не касаются. Ну, убил и убил, так уж получилось. Я философски отношусь к подобным вещам, и справедливость меня тревожит только в случаях, когда я ощущаю необходимость ее восстановить, так что деяния этого парня в отношении его бывших любовниц — только его проблема, ему же с этим жить и умирать.
— Я тоже была его любовницей.
— И если бы он убил тебя — ну, убил, что ж. — Павел скорчил глумливую гримасу. — Но он сделал нечто худшее, он помог тебя подставить, а потом пиарился на этом, получил массу рекламы и прочих ништяков, не говоря уже об имуществе. А это уже затрагивает мое понимание справедливости.
— Тогда зачем ты мне это рассказываешь?
— Я для того тебе это рассказываю, чтобы ты понимала: не все, что я узнаю, я предаю огласке. Многое из того, что становится мне известно, я вообще нигде не свечу, а просто использую как некую иллюстрацию для понимания того или иного гражданина. Вопрос второй: ты ушла из дома, после того как узнала, что у твоих брата и сестры были отношения совершенно не братские? Да или нет?
— Это совершенно не твое дело!
— Считай, что теперь мое. Так как?
— Никак.
— Я так и думал. — Павел вздохнул. — Тогда я расскажу тебе, как я это вижу — на основании фактов и фактиков, которые стали мне известны. Итак: когда тебе было восемнадцать, ты вдруг узнала, что твои брат и сестра спят вместе, и не просто спят. Возможно, ты это случайно увидела. И хуже всего, что родители об этом знали давно, не знала только ты. Думаю, ты попыталась поговорить с родителями, а они отморозились и сделали еще тебя виноватой, да? Ну, я же вижу, что так оно и есть. И ты никому ничего не рассказала, просто уехала в Привольное к бабушке и оттуда каталась в институт и обратно — благо есть прямой автобус и хороший график движения. Твоя карьера на местном телевидении пошла в гору, и в двадцать лет ты получила шанс — собственную программу. А через год рассталась с Назаровым. Он уехал, а за тобой начал ухаживать Осмеловский. Ты как раз была в том возрасте, что ему нравится. И ты решилась — да черт с ним, утру нос Назарову. Но ты не ожидала, что на Осмеловского имели виды и другие дамы, в том числе и твоя сестра. Она, похоже, просто всегда хотела то, что есть у тебя. Ты знаешь, что она и к Назарову подкатывала?
— Даже если так, вряд ли ей что-то там обломилось.
— Да, ничего не обломилось. — Павел пожал плечами. — Но сдается мне, что ты этого не знала. Что ж, проехали. Просто объясни мне, почему ты не наняла нормального адвоката?
— Я сначала поверить не могла, что все это происходит со мной, ведь я была невиновна, и следователь говорил: вы не беспокойтесь, я во всем разберусь. И мне казалось, что вот-вот прояснится дело, придут результаты экспертиз, но результаты пришли, а я… В общем, когда я поняла, что происходит, все уже было решено. Если бы еще не эта ужасная волна клеветы в Интернете! Я читала, что пишут обо мне все эти люди, и фотографии свои отфотошопленные видела, они словно соревновались, кто придумает более злую шутку обо мне. Казалось, тысячи людей швыряют в меня камни, и самое главное — я никак не могла защититься, даже опровергнуть не могла, потому что… Ну, что я могла опровергнуть, если там откровенную ложь писали! И граждане с гыгыканьем ее подхватывали… В общем, я не знала, что мне делать. А потом меня арестовали. Адвокат обещал, что меня освободят вот-вот, что он направил ходатайство, и прочее — но меня не выпустили. Алена привезла мне кое-что из одежды и средств гигиены, но это в целом оказалось страшнее, чем я могла себе представить. Эта жуткая вонь в камере, эти женщины… А где-то там продолжалась пляска на моих костях. В день суда у здания собрались люди с плакатами — портреты Дарины, надписи «Убийце — пожизненное!», «Гори в аду!» и прочее. А я все надеялась, что вот сейчас в суде все выяснится. И тут адвокат мне вдруг говорит: нужно признавать вину, уже все договорено, тебе дадут семь лет, отсидишь три на зоне рядом с Александровском, это практически поселение, три года выдержать можно, а потом выйдешь и будешь жить как жила. А иначе загремишь на все пятнадцать. Он до последнего обещал, что уж на суде-то всем покажет кузькину мать, обратит внимание судьи и присяжных на нарушения, и вдруг в последний момент говорит: признавай вину. И я поняла, что они между собой обо всем договорились, что никто не искал никого другого, потому что — вот она я, отпечатки на ноже мои, на моей одежде кровь, а Наталья показала, что мы ссорились накануне. Я тогда была наивной идиоткой, понимаешь? А в колонии мне потом люди объяснили, что и как было сделано, да только поздно было что-то менять, я уже сидела.
— Наталья на суде говорила, что присутствовала при вашей ссоре накануне убийства. Вы с Дариной и правда поссорились?
— Да. — Вика вздохнула. — Я зашла к Игорю перед спектаклем, и вдруг заходит Дарина. Я была в шоке, они даже знакомы не были, и тут она завалилась к нему в гримерку. Игоря не было, что-то там не состыковалось с костюмом, он побежал в костюмерную, а Дарина тут как тут — глазками хлопает: ой, я решила зайти пожелать ни пуха ни пера, ты ведь познакомишь нас?
— Как так вышло, что они не были знакомы?
— А с чего им быть знакомыми? Видишь ли, я оборвала связь с семьей и не хотела никого из них видеть. Естественно, у нас был разный круг общения. И хотя Дарина иногда приезжала ко мне на студию, пыталась что-то объяснять… Но мне ничего не нужно было объяснять, я просто не хотела иметь ничего общего с этой грязью, и, самое главное, я впервые в жизни была счастлива, и это потому, что я была без них! Я всю жизнь переживала, что так их подвела тем, что не могла заниматься спортом, что не могла им всем соответствовать, что я для них обуза, старалась достигать чего-то, чтобы добиться их одобрения, — и вдруг оказалось, что никакие они не идеальные, а просто покрывают грязную тайну. В общем, я не хотела больше ничего общего с ними иметь, понимаешь? И в тот день была последняя капля, Дарина явилась на работу к моему парню! Тут не в ревности было дело, а в том, что она снова влезла в мое личное пространство. И пока мы грызлись, пришла Наталья с костюмом Игоря. А я Дарину толкнула, и она прямо на Наталью налетела.
— Вы раньше были знакомы с Натальей Балицкой?
— Мы учились с ней в одном классе. — Вика покачала головой. — Она была такая, знаете… Серенькая, во всем. Маленького ростика, щекастенькая, катастрофически курносая, коротконогая, у нее кличка была — Фунтик, что-то было поросячье в ней, конечно. А после восьмого класса она бросила школу, что-то там в их семье было неладно, и больше я с ней не встречалась — до того самого вечера, когда она вошла в гримерку Игоря с этим расшитым бархатным костюмом. И как раз попала на скандал.
— Но вы не ссорились с Натальей?
— Нет, с чего бы? Я тогда впервые увидела ее после того, как она бросила школу.
— Тогда почему она утопила тебя, заявив на суде, что у Дарины и Осмеловского была связь и вы в тот день ссорились из-за этого?
— Я не знаю. — Вика подняла взгляд на Павла. — Я правда не знаю, но она солгала. Она стояла там и лгала, я просто ушам своим не верила!
— Ладно.
Павел поднялся и вышел.
— Надо же, по-английски — не прощаясь. — Вика нажала на кнопку, и кровать снова приняла горизонтальное положение. — Странный тип.
Вдруг в дверь палаты въехало кресло на колесах, за ним показался Павел.
— Садись, Лунная Девочка.
— Ты решил меня похитить?
— Я бы с радостью, но у меня есть жена, и если она об этом узнает, то просто убьет меня, и твоим цветам тоже не поздоровится. Хотя нет, цветы она не тронет, это для нее любимый фетиш, но дом она твой точно спалит дотла, так что предлагаю остаться друзьями.
Павел смеялся, и Вике тоже стало смешно, а еще очень быстро он изменился, вот только что сидел Великий Инквизитор, сверлил ее взглядом, а тут уже просто парень с соседнего двора, с которым сто лет знакомы. Но его жена…