— Но прижать мы его не можем, а догадки к делу не пришьешь. — Олешко задумался. — Я тут полюбопытствовал, посмотрел информацию о колонии, где сидела Виктория. За тот период, пока она там сидела. Странная картина получается, господа офицеры. Насколько я знаю, колония очень жестокое место. В личном деле Виктории есть отметки о нескольких избиениях, она даже лежала в местном лазарете после них, но с какого-то момента как отрезало. Но за время ее пребывания участились смертные случаи в колонии, при этом заключенные погибали в драках, убийства были раскрыты, а виновные получили сроки, с Викторией это, кажется, не связано вообще, но с тех пор как она вышла на свободу, статистика снова пришла в норму. Дело в том, что я за эту неделю очень многое узнал о Виктории Станишевской.
— А именно?
— Андрей Михайлович, тут по пунктам надо. — Павел покачал головой. — Не выйдет с наскока, но извольте. Я побывал у нее дома. Там, по-моему, ничего не менялось года эдак с тридцатого — ну, разве что старенький холодильник стоит и проведен Интернет. Ноутбук Виктории запаролен, там встроен код, взломать который я не смог. А это уже о многом говорит. На веранде стопка журналов с кроссвордами, многие очень сложные, некоторые я вообще не представляю, как можно решить, но все до единого решены полностью и верно. Клетки заполнены аккуратными буквами, одной и той же ручкой. В доме идеальный порядок, как и в летней кухне, на чердаке и в постройках. И ничего настолько личного, чтобы вообще можно было бы судить о Виктории как о человеке. Но это все есть, просто спрятано, и тайника я не нашел, хотя уверен, что тайник в доме. Повторюсь: я не нашел тайник. Вы это понимаете?
— Она умнее, чем мы думали.
— Она кто угодно, только не жертва. — Денис задумчиво крутил шариковую ручку. — Она слишком умна, чтобы стать жертвой, она бы сама все обвинение на уши поставила, если бы захотела, но она сидела и молчала. Почему? Кого она покрывала? Кто ее сумел напугать и чем, если она сознательно позволила кучке негодяев разрушить ее жизнь и отобрать у нее все?
Павел покачал головой.
— В том-то и дело, что я говорю вам о ней — какая она сейчас. Но тогда — это был совсем другой человек, ребята. Она была вполне зубастая барышня, но когда все это случилось, оказалась одна посреди большой беды, она была деморализована и растеряна: ее обвинили в убийстве сестры. И вроде бы улик маловато, и следователь уважительно с ней обращается и обещает разобраться, и адвокат говорит — да все фигня, это не улики. Но тут в игру вступает некто третий. Думаю, это именно тот человек, который убил Дарину и Наталью Балицкую.
— Павел, я все-таки не стал бы утверждать так уверенно о смерти Балицкой. — Бережной задумчиво потер подбородок. — Тело не найдено.
— Думаю, и не найдется. Сразу никто не хватился, искать не стали, а теперь разве что убийца сам скажет, куда подевал останки. — Павел понимал, что полицейским надо придерживаться процедуры, но он свои выводы уже сделал. — Давайте для удобства версии примем пока мою точку зрения. Так вот о чем я говорю, господа офицеры. Некто третий уговорил Балицкую лжесвидетельствовать — причем Викторию ей было не жаль, она бывшую одноклассницу, скорее всего, ненавидела из-за Осмеловского. Но этот некто шагнул дальше: разгоняется информационная война. Это Назаров обратил мое внимание на то, что в какой-то момент общественное мнение резко переменилось, и причиной этому стали довольно едкие публикации в сети Интернет — сначала все это выглядело как безобидный троллинг, но очень быстро волна поднялась и обрушилась на голову Виктории. И Назаров отследил источник этой волны, разгонять ее начал блогер с ником Морган. Его публикации буквально разбирали на цитаты, и вот уже Виктория — враг номер один, и около суда начинают собираться полоумные фрики с портретами убиенной Дарины и скандировать: смерть убийце!
— Паш, да что такое Интернет! Не смеши! — Виктор иронично вскинул брови. — Кучка подростков идиотничает.
— Ошибка, которую делают многие люди нашего возраста, мы живем в реальном мире и не понимаем того, что рядом с нами огромный виртуальный мир. И многие люди живут в двух измерениях. Ты знаешь, что такое информационная война? А вот доктор Геббельс знал, и он сейчас смотрит на наш Интернет и от тоски грызет кромку котла, представляя, что бы он сделал, будь у него такой ресурс. А ведь это он изобрел принцип: взять ложку правды, смешать с бочкой лжи — и люди поверят. Информационные войны ведутся постоянно. Вот вам нужно что-то скверное оправдать — например, вы хотите истребить всех голубей. Если вы с ходу станете ходить и убивать их, граждане примутся возмущаться и, скорее всего, сдадут вас в полицию, а то и просто морду набьют. Но если, например, создать несколько сотен аккаунтов в Интернете и на разных интернет-форумах, в социальных сетях, на новостных ресурсах каждый день размещать информацию, согласно которой голуби — распространители инфекций, голуби — убийцы более мелких птиц, например, снегирей, голуби — агенты Госдепа, голуби убили младенца, голуби попали в двигатель самолета, и он потерпел крушение, — то очень скоро граждане толпами побегут убивать голубей, потому что никто не станет проверять правдивость информации. И тех одиночек, которые будут говорить им: ребята, это неправда, голуби не поступают так, это не в их повадках, голуби — городские попрошайки, а снегири не живут в городах, и голуби не летают так высоко, чтобы попасть в двигатель самолета, — так вот горстку этих граждан сначала обсмеют как дураков и невежд, ведь полно информации о преступной сущности голубей, это же все знают! А потом вообще объявят врагами и сдадут в полицию, а то и побьют. Понимаете, как это работает? И чем более скверное дело замышляется, тем длительнее информационная война, которая как раз и опасна тем, что ведется словно исподволь, но капля точит камень, и манипулировать людьми стало очень легко. Ну а тут все было проще: за считаные недели волна ненависти накрыла Викторию и утопила ее. И Назаров отследил того, кто это начал, а я вычислил все его аккаунты в Интернете. Некто Морган, который зарегистрировал сто сорок семь аккаунтов в разных соцсетях и на форумах. И этот Морган — Дмитрий Зайковский, ребята.
— Ну и дела! — Реутов думал, что после сообщения Павла об инцесте его уже ничто не удивит. — Ты это установил совершенно точно?
— Абсолютно точно, клянусь здоровьем своего кота. И, возвращаясь к теме нашего разговора: мы имеем дело с различными гранями личности. Той Виктории Станишевской, которая сидела в зале суда, больше нет и никогда не будет. Она умерла, исчезла. Тюрьма вылепила совершенно новую личность — и эта личность вполне могла убить и Дарину, и Зайковского, и кого угодно. И до сих пор может, я думаю, — такое не проходит бесследно. Но она этого не делала.
— Думаешь, она знала о Зайковском?
— Вить, я не знаю. Но вот что странно: вы видели квартиру Зайковского. Это реально дыра, но в баре у него стоял дорогой коньяк, его ноутбук и телефон были украшены яблоком, и всему этому добру четыре года.
— Остатки роскоши?
— Да, так и есть. Четыре года назад у него были деньги на дорогие гаджеты, на элитную выпивку и на хорошую обувь — ну, вы видели обувь в коридоре, тоже не новая, но дорогая, а в шкафу стоят две коробки с совершенно не ношенными туфлями брендовых марок. То есть ему упал хороший куш, так что не только у Виктории был мотив убить Зайковского.
— Тогда почему убили Балицкую — если убили, а Зайковский все эти годы оставался жив? — Реутов постучал по столу пальцами. — Нет, не складывается.
— Возможно, Зайковский не знал нанимателя, такие вещи часто делаются через Интернет. Где-то, скорее всего, есть еще почтовый ящик, который содержит всю его переписку с заказчиком, нужно найти. А тут Вика вышла на свободу, и некто решил устроить ей веселые деньки и слил ее Зайковскому, а тот поиздержался за три года, а может, вычислил заказчика. Ну, заказчик и решил избавиться от ненужного свидетеля, который, возможно, пытался его шантажировать. И это уже преднамеренное убийство, убийца даже нож нашел почти такой, каким убили Дарину.
Бережной понимал, что Павел, возможно, прав — но беда в том, что к делу его умозаключения не пришьешь. Осмеловский на официальном допросе уйдет в отказ, а больше живых свидетелей нет.
— Нужно пригласить Станишевских и поговорить с ними. И с Никитой тоже. Пора официально возобновлять расследование по вновь открывшимся обстоятельствам. — Бережной решился. — Пусть дадут показания. Кстати, а откуда стало известно, что Дарина и Никита пребывали в сексуальной связи?
— К Назарову приходила Ирина Ладыжникова. — Павел развел руками. — Извините, господа, но полиции он не слишком доверяет после случившегося. Ирина сообщила, что видела и слышала нечто, не оставляющее сомнений в факте инцеста.
— Что именно?
— А это вам самим придется выяснить, Денис. — Павел засмеялся. — Нет, я могу, разумеется, добыть показания, но официально это не будет иметь никакого значения, а вам нужны именно официальные заявления, которые и для суда годятся, если что.
Бережной сокрушенно покачал головой — дочь Ладыжникова… Вонь поднимется до небес.
— Ладно, сделаем. — Бережной открыл папку, лежащую поверх бумаг. — Теперь что касается Скользневой, господа офицеры. Официальную проверку мы инициировали в тот день, когда убили прокурора Скользневу, и на сегодняшний день я уже получил информацию по ее счетам и контактам.
— Быстро как, Андрей Михайлович, обычно нас мурыжат неделями. — Виктор удивленно округлил глаза. — Тут прошло всего ничего.
— Нас и сейчас будут мурыжить, но дело в том, что я в самом начале нашего расследования попросил одного своего знакомого хакера покопаться в финансовых делах Скользневой. Это было незаконно, да только законным путем я бы эту информацию тогда получил через год, а сейчас мы ее уже получили. Кто же знал, что Скользневу убьют и у нас появится доступ. Тем более что ни в ее кабинете, ни в квартире ничего необычного найдено не было, жила она вроде бы по средствам, но вот на ее матери числится счет с достаточно крупной суммой денег, особенно же крупные поступления были во время процесса над Викторией Станишевской. А мама у нее — пенсионерка, кстати. Так же в собственности