матери Скользневой есть новый двухэтажный дом с бассейном и зимним садом, находится дом в поселке Солнечном, и внедорожник тоже имеется, кстати, совсем новый. На зарплату прокурора это не купишь, а тем более на пенсию мамы-учительницы.
— Источник денег известен? — Павел заинтересованно заглянул в папку. — Прислали информацию вам по электронной почте, я смотрю…
— Да, источник денег известен, некая фирма с конечным бенефициаром в офшорной зоне, но мой человек фирму отследил, юридическое лицо в офшоре зарегистрировано в Никосии на Николая Ладыжникова.
— Сюрприз-сюрприз. — Павел сухо хохотнул. — Круг замкнулся, похоже, вот только непонятно, чем так помешала Виктория нашему меценату Коле-Пауку.
16
Ника торопилась — сегодня Виктории должны снять повязки и швы, и, возможно, Семеныч скажет, когда отпустит ее домой. Они ехали к ней втроем, чтобы просто поддержать. Вика просила, чтобы не приезжал Назаров, Алена же не знала, сможет ли вырваться с работы, у нее — наплыв гостей, но насчет них разговора не было, и они втроем решили, что Вика не останется наедине с собой в день, когда ей выдадут зеркало.
Ника знала, что полиция официально возобновила расследование убийства Дарины, но о подробностях Павел молчит, и даже Ровена не смогла его толком разговорить.
— В огороде сегодня трудятся дети. — Ника вела машину через плотину, поминутно чертыхаясь. — Я велела Мареку собрать огурцы, они созревают очень быстро. Их так много, хоть торгуй ими. Алена говорила, что Вика солит их в бочках, я в погребе бочонок нашла — боже, это не огурцы, а песня, ничего вкуснее не пробовала. Как она их солит, неизвестно, Алена говорит, это бабка Назарова ей свои секреты передала. И что рецепт она никому не давала, а Вике перед смертью оставила и тоже не велела ни с кем этим рецептом делиться, только с родней.
— А Вика что, Назарову родня? — Валерия с опаской покосилась на внедорожник, слишком близко притершийся к их машине. — Они же… это…
— Любовники, ага. — Ника рассмеялась. — Лерка, скажи три раза слово «секс».
— Бабка Ткачева говорит, что в их селе все друг другу родня, куда ни копни, где-то пересекаются родственные линии, так что ж теперь, и детей не рожать? — Ровена вздохнула, у нее были сложные отношения с родственниками. — Мать бабки Варвары Назаровой и мать бабушки нашей Вики были троюродными сестрами.
— Ну, это и правда очень отдаленное родство. — Валерия подумала о своих детях и расстроилась. — Я вот о чем думаю, девочки. Дарина спала с собственным братом… Они же близнецы, понятное дело, что и комната была общая, а может, и кровать… до какого-то возраста. Как это могло произойти? Что их толкнуло на такое, почему родители закрывали на это глаза?
— На самом деле, Лерка, ты думаешь сейчас не о Станишевских, а о своих близнецах. — Ровена покосилась на подругу. — Ты думаешь о том, что Максим и Ника, возможно…
— Нет!
— Врать-то не надо. — Ровена фыркнула. — Мы же не дуры. Понятно, что когда слышишь о подобных вещах, то всегда примеряешь на себя. Но дело в том, что ответ здесь на поверхности. Эти дети были эмоционально обделенными. Родители ими занимались весьма своеобразно: развивали лишь их спортивные данные, больше их ничто в детях не интересовало. Когда мой Тимка был маленький, я таскала его на руках, целовала его, пела песни, мы с ним делали вместе множество дел, разговаривали постоянно, у него было столько вопросов… В общем, все то, что называется родительской любовью, он получил и получает — прикосновения особенно, они очень важны для маленьких детей. А Станишевские своих детей тренировали. Павел узнал, что они близнецов тренировали едва ли не с семимесячного возраста: привязывали гирьки к рукам и ногам, заставляли делать упражнения. Эти дети росли фактически в спортинтернате, и единственная эмоциональная привязка у них была друг к другу. Старшая сестра была им непонятна, она-то росла с бабушкой и дедушкой, которые в ней души не чаяли, все нужные эмоции Вика получала, и они ее не понимали, а общего с Викой у них стараниями родителей ничего не было. Этих детей искалечили в раннем возрасте, эмоционально кастрировали, и потому единственным доступным выражением эмоций для них стал секс, и как только они ощутили потребность, они ее удовлетворили. А родители не знали, как на это реагировать. А может, им было плевать, пока дети дают нужные результаты в спорте. Так что, Лерка, с твоими детьми такого никогда не случится, потому что вы с Панфиловым чокнутые родители, а ваши дети — залюбленные до потери пульса мелкие сорванцы. А потому просто уймись и перестань себя накручивать. Все, что происходит с детьми, — вина родителей, всегда. Даже если это уже взрослые дети.
Ника поставила машину на стоянку, и подруги вышли в пышущее жаром лето.
— Рона, в багажнике пакет, Назаров ей халатик новый передал и пижаму, а Алена еды упаковала. — Ника вздохнула. — Алена меня скоро так раскормит, что в дверь не пролезу, но удержаться невозможно. Лерка, концепция нового зала у меня есть, а подавать будем то, что нам сейчас Алена готовит.
— Тоже об этом думала. — Валерия согласно кивнула. — Рона, ты у бабки Ткачевой спрашивала насчет ткацкого станка? Чтоб нам научиться делать эти полосатые дорожки.
— Спрашивала, бабка говорит, что не умеет, но есть в Привольном старуха, которая знает, как это делается, обещала меня с ней познакомить.
— Вот и прекрасно. — Ника подставила лицо солнцу. — Мы солнцепоклонники, девчонки! Вот точно так же древние майя поклонялись Солнцу, представляя его в образе Ягуара, они откуда-то знали о пятнах на солнце. Ягуар был священным животным, считался воплощением бога на земле, потому что мог смотреть на солнце, как и все кошки. Короче, это весьма котоугодная религия, если не считать человеческих жертвоприношений, но я бы некоторых людей тоже принесла в жертву богам, до того они противные.
— Хороша бы ты была, если бы приносила в жертву богам разных паршивцев! — рассмеялась Ровена. — Боги бы сказали: ты что, совсем охренела, зачем ты нам такую заваль суешь? Нет, ты подай-ка нам девственниц, и еще славных парней, а мерзавцев оставь себе. Мы тебе не что попало, а боги, и нам полагается все только самое что ни на есть лучшее!
— Да, тут я как-то не подумала. — Ника вздохнула. — А то бы можно было принести в жертву этих противных Станишевских. Читала я в Интернете, что они о Вике говорили, уму непостижимо! И хватило наглости у папаши к Женьке на работу заявиться! Совсем совести нет у человека.
— Если они закрывали глаза на инцест, то Вика для них и вовсе не существовала. — Ровена по привычке огляделась. — Ладно, пошли. Я Вальку-то предупредила, что мы придем поддержать Вику.
— Смотри, Аленин скутер. — Валерия кивнула в сторону ярко-красного с золотом скутера, прикованного к столбику толстой цепью. — Она до последнего не знала, вырвется ли сюда, еду с нами передала, а вот ведь приехала раньше нас.
— Никогда бы не подумала, что на такой штуке можно так далеко кататься. — Ника разглядывала золотые полосы, блестящие на солнце. — Думала, она только по селу на нем рассекает.
— Отчего же? Если машина в исправности и есть емкость с горючим, то укатить можно довольно далеко, скорость у него вполне приличная. — Ровена подтолкнула подруг к двери. — Пошли, что мы тут стоим, скутер этот каждый день видим.
— Да просто ощущение странное. — Валерия шагнула вслед за подругами. — Я когда приезжаю в Привольное, у меня возникает такое чувство, что это вообще другая Вселенная. Время по-другому бежит, воздух другой… Причем дома, в Озерном, у меня нет такого ощущения. И тут вот я вижу нечто из той Вселенной. Странно это.
Они прошли по гулкому прохладному вестибюлю и поднялись по лестнице. Больница жила своей жизнью, сновали врачи, бродили перебинтованные пациенты, осторожно ступая по ступенькам, — лифт здесь чаще всего занят.
— Ненавижу больницы! — Ника выглядела несчастной. — Вот до чего же противно здесь все устроено…
— Ничего не поделаешь. — Ровена вспомнила свое пребывание в этой больнице. — А я здесь с Пашкой познакомилась. Сюда, вот Викино отделение, сейчас только халаты нам вынесу и бахилы, не то Валька гундеть примется.
Ровена была единственным человеком, называющим грозного Семеныча — Валькой, но таково право двоюродной сестры, и Семеныч с этим мирился — но не слишком мирится с самой Ровеной, считая ее легкомысленной, упрямой и социально опасной. И это, собственно, чистая правда, но далеко не вся, но Семеныч отказывался официально признавать свою неправоту. И хотя после брака Ровены с Павлом, а особенно после рождения Тимки, а потом и Мишки кузены в очередной раз объявили водяное перемирие, но долго ли продлится засуха в джунглях, неизвестно — гроза может разразиться в любой момент, и никто из них в случае возобновления боевых действий не готов уступать.
— Идем, что ли? — Ровена вынырнула из двери отделения в халате и бахилах. — Валька просит поторопиться, там с Викой совсем паршиво.
Ника и Валерия поспешно обрядились в заляпанные зеленкой халаты и, натянув поверх босоножек голубые бахилы, пошли вслед за Ровеной.
— Сейчас завалим туда кучей, она пуще прежнего расстроится. — Валерия вспомнила настороженный взгляд девушки в тот день, когда Алена привела ее в Викин дом. — Рона, что стряслось, собственно?
— Кто-то разместил в Интернете фотографии Вики с синяками и прочими прелестями. Ей швы сняли около часа назад — ну, понятно, что после пластики и побоев там зрелище так себе, и тут бежит медсестра — ей твитнули это фото. Короче, сами понимаете.
— Вот же сволочь! — Валерия ощущала ту холодную ярость, которая иногда посещала ее, а в такие моменты она сама себя опасается. — Знать бы, кто это сделал.
— Я уже Павлу позвонила, он выяснит. — Ровена притормозила у двери палаты. — Все, девчонки, заходим. Будем по ситуации, но насчет журналистки в ее дворе по-любому молчок.
Вика застыла, как муха в капле янтаря. Так иногда она делала в детстве — просто застывала, надеясь, что родители не заметят ее и оставят с бабушкой, но именно тогда, в конце августа, родители вспоминали о ней. И ее везли в Александровск, который вонял пылью, увядающей травой, осенними кленами и хот-догами, а квартира встречала забытыми запахами. И постель тоже пахла чем-то чужим, и звуки за окном были слишком резкими, грохочущими, и все это означало, что хорошие времена закончились.