Это история погони, начавшейся с одной эсэмэски и закончившейся… читатель уж наверняка подумал – арестом, расстрелом, пытками, – но нет. Закончилось все эмэмэской. В сущности, вся современная Россия тоскливо, словно ломтик пошехонского сыра в вологодском чизбургере, затерлась между ничего не означающими словами, безнадежными обещаниями и попытками найти выход, который, как и у этого грустного бутерброда, один.
Впрочем, началось все с эсэмэски.
Красовский – Собчак: «Сейчас хорошо бы Охлобыстина сделать».
Ответ пришел только через неделю: «Не <цензура> особо про Малиса говна. Договорились с ним на вью. Охлобыстина дожимаю».
Для тех, кто живет на облаке, напомним в общих чертах предысторию. 13 декабря в Новосибирске заштатный клирик Русской православной церкви иерей Иоанн Охлобыстин призвал жечь в печах лиц нетрадиционной ориентации (так называемых содомитов). Через несколько дней о. Иоанн лишился работы в компании «Евросеть», возглавляемой Александром Малисом. А в начале января заключил контракт с компанией Baon (возглавляемой Ильей Ярошенко), избравшей его в качестве своего рекламного «лица».
С фигурантами скандальной истории авторы статьи и намеревались побеседовать. Предполагалось, что наши встречи сложатся в своего рода роман-путешествие по России – пусть даже строго в пределах МКАД – наподобие «Мертвых душ», где на горизонте, как путеводная звезда, будет маячить загадочная фигура Ивана Ивановича Охлобыстина во всем ее нелепом величии.
Спустя неделю концессионеры встретились на двенадцатом этаже гостиницы Ritz-Carlton.
Глава первая. Бар отеля Ritz-Carlton, Тверская, 3
На террасу то и дело прорываются промерзшие туристы в ментовских ушанках с кокардами, чтобы сняться на фоне кремлевских звезд, тонущих, словно в ряженке, в рыжем январском смоге. Красовский сонно ковыряется в роллах, Собчак, допивая чай, теребит свой малахитовый айфон.
– Доброе утро, а с Иван Иванычем можно поговорить? Нет? А когда бы мне перезвонить? Нет? Да?
Вешает трубку.
– Сука. Ну ладно.
Красовский: Понимаешь, – мечтательно вглядывается в окна Сенатского корпуса Кремля, – ведь мое участие во всем этом репортаже не совсем тактично. Я в некотором смысле заинтересованный участник вакханалии, а не журналист.
Собчак: Так именно этим ты привлек мой близорукий взгляд. Я всегда тебе говорила: ты единственный в нашей стране потенциальный Харви Милк.
Красовский: Ну вот я бы предпочел работать журналистом, а не Харви Милком! Мне ведь совершенно неинтересно тут бороться с Иваном Ивановичем. Мне интересно, что с ним, здоров ли? Еще мне интересно, в какой момент Малис принял решение, что все-таки хватит, да. Или это решение вообще принял не он.
Собчак: С Малисом вообще все сложно. Он правоверный еврей и для него гомосексуализм – грех против Бога. Да и с тобой самим-то мне не все ясно. Ты же вроде верующий, православный – как в тебе уживается религиозность и гомосексуальность?
Красовский: Ох, довольно сложно уживается. Мне, конечно, грустно иногда без русской литургии, но я все время напоминаю себе, что Христос по поводу педиков ничего не говорил. Его педики вообще не очень интересовали. Он обращал внимание на врунов, воров, лицемеров. Собственно, на тех, кто сейчас в нашей стране <цензура> гомиков. Ну, то есть я убежден, что не я, а Иван Иваныч скорее бы привлек строгое внимание Христа.
Собчак: А из-за чего, по-твоему, произошла эта история? Это такой пиар странный у Вани или заказуха из админочки?
Красовский: Может, и так. Мы же не понимаем, как там сейчас все происходит. Вся эта фигня про «аморальный интернационал» – это же не Пихоя, не Джахан Поллыева, или кто там речи нынче пишет. Я прямо вижу: сидит в жопу пьяный Максим Леонардович Шевченко в «Чайхоне», например.
Собчак: В «Чайхоне» он не сидит.
Красовский: Я сам с ним несколько раз сидел в этой самой «Чайхоне» в хорошей теплой компании сотрудников АПшки. И эти все терки, они оттуда, из этой «Чайхоны».
Собчак: Почему именно гомосеков решили бить?
Красовский: Потому что гомосеки – как евреи, но евреев сейчас не круто бить. Евреи – это политическая элита: Фридман, Абрамович, Малис опять же. У Малиса всегда найдется тетка – Белла Златкис, вице-президент сберкассы. Так что их бить сейчас нельзя.
Собчак: Странная логика у тебя. Как раз ты сам только что живописал, что если бить евреев, то можно занять все эти места у сберкассы. А ваших-то ради чего бить? Ради айфонов со стразиками?
Красовский: Слава богу, после войны мы живем в таком мире, где, как только начинаешь бить жидов, ты сразу проваливаешься в пропасть. Тебе нет ну совсем никакого места. Потом, Путин уж кто-кто, но точно не антисемит.
Собчак: Но гомофоб?
Красовский: А там все гомофобы. Я тебе честно скажу: я, когда там с ними работал, тоже педиков ненавидел.
Собчак: А сейчас?
Красовский: А сейчас я всех ненавижу.
(У Собчак звонит телефон. Она записывает на салфетке номер с пометкой «Охл. новый».)
Собчак: Это все, конечно, интересно, но нам кровь из носу нужно достать этого попа-поджигателя. Он от всех шифруется уже неделю.
Уже на выходе Собчак цепляется каблуком за какой-то металлический предмет. Это маленький католический крест на платиновой цепочке. Минут через десять находится хозяин креста – молодцеватый мужичок лет сорока с брюнеткой в мини-юбке.
– Храни вас Господь, ребята! Сегодня ж Крещение! Это и мне, и вам знак хороший: добро будет! Счастье!
Добро и счастье ждали друзей в магазине спортивной одежды Baon.
Глава вторая. Магазин BAON, ТЦ «Европейский», площадь Киевского вокзала, 2
Путь Baon – это путь всей России. Стопроцентно русская – наша, балашихинская – компания, назвавшаяся непонятным словом. Вещам, на которых есть надписи кириллицей, русский человек не доверяет. При этом сами вещи шьются в Китае, поскольку русский человек в состоянии шить только варежки и милицейские душегрейки. И для полного счастья в самый разгар скандала эта компания нанимает заштатного попа Иоанна Охлобыстина своим лицом и телом, точно зная, что мало им не покажется.
Мила Ермолаева, директор компании Baon по маркетингу, поссорилась из-за этого решения со всеми своими друзьями, стала на неделю самым ненавидимым персонажем гомоэротического сегмента «Фейсбука», но не сдалась. За что воевала Мила Ермолаева, она так и не смогла ответить. Тут все так: сперва кто-то придумывает дурацкую идею (ну, скажем, закон о запрете гей-пропаганды), потом все понимают, что это форменный идиотизм, а потом все дружно начинают за этот идиотизм биться до последней капли крови. Отменить решение, признать свою ошибку в России не в состоянии никто.
Возможно, они и правы. Если тут начать признавать ошибки, то, не приведи Господь, само существование этой огромной таежной слабозаселенной страны станет ошибкой номер один.
Единственное, что в России по-настоящему ищут, но никогда не могут найти, – это смысл. Все в этой огромной стране отыщется – и нефть, и газ, и духовные скрепы, – однако зачем все это здесь вдруг оказалось, почему ничего толкового эти находки русскому народу не принесли – вот она, загадка.
Впрочем, по лицам посетителей ТЦ «Европейский» было видно, что все их загадки раскрыты, не хватает только вот того розового кошелечка.
На третьем этаже, в магазине марки Baon, так любезно предоставившей экономическое убежище Ивану Охлобыстину, ждал стилист Макс Гор. Это единственный гей, удостоившийся комплимента отца Иоанна: «Макс Гор (к сожалению) действительно лучший стилист из всех представленных на нашем рынке. Уймитесь, дураки, Гор – единственное, чем вы можете гордиться. Хотя, в идеале, его бы тоже хорошо на необитаемый остров отправить. Или вылечить как-то, в принудительном порядке».
Невысокий качок с сумочкой Louis Vuitton, спрятавшийся среди прилавков с пестрым ширпотребом, Гор опасливо смотрел по сторонам. Концессионеры напали на него с ходу.
Красовский: (вместо «здрасте») Ну и что тебе говорят? Что пидорас продал интересы пидорасов? Ты знал, что он хочет тебя сжечь?
Гор: Мне просто позвонила Мила Ермолаева, директор по маркетингу, и сказала: «У нас новое лицо бренда, мы хотим, чтобы ты его снимал».
Собчак: Но когда он сказал про печи, тебе же, наверное, уже передали?
Гор: Ну, уже после съемки с Иваном…
Собчак: Не ври!
Гор: Я не вникаю, я не живу жизнью Ивана!
Красовский: Подожди, ты реально не знал об этом?
Гор: Я не знал. Я работал со своей коллекцией, я вообще дома сижу сутками, вдохновляюсь.
Красовский: Жопокрут.
Собчак: Жопокрут реально. Так знал или не знал?
Гор: Я не вникал в ситуацию. Мало ли кто что говорит, в этой стране каждый день кто-то что-то говорит.
Красовский: А после того как на тебя все набросились, начали говорить, что Гор предатель, сволочь, что из-за таких нас и вешают, – ты пошел бы стилизовать Охлобыстина?
Гор: Смотря кто бы меня пригласил.
Собчак: То есть если бы твоя подруга Мила позвала, ты бы пошел?
Гор: Да.
Собчак: Ты понимаешь, что это человек, который хочет уничтожить таких, как ты?
Гор: Да, понимаю.
Красовский: Повезло тебе, Максим, что ты гей в России. В Америке тебя бы за такую позицию сожгли сами пидоры. Взяли бы Охлобыстина на улице, мешок на голову, в машину, привезли – а там Гор привязанный. Облили бы бензином и сказали бы важно: «Так будет гореть каждый гей, сотрудничающий с тобой, Иван».
Собчак: Мракобесная подстилка!
Гор: Лени Рифеншталь с красными штанами!
Собчак: Занятно, что мы все время приходим к параллелям между евреями и геями.