— Сомневаюсь, мистер Коун. Вы никогда не видели меня в зале суда.
— Не видел. — Зато Коун провел кое-какое расследование. Крупнейший вердикт Гента составил 2 миллиона, причем сумму сократили наполовину в ходе апелляции. В прошлом году он задекларировал по форме 1040 валовой доход немногим менее 400 000 долларов. Миллионы, которые предложил Коун, сулили новые существенные перемены. Гент платил 5000 долларов на алименты и 110 000 долларов в месяц по ипотечному кредиту за домик на поле для подводного гольфа. Дело Максвелла, несомненно, давало ему шанс. Коун не знал, каков процент Гента, но если верить источнику в Бойсе, он надеялся получить 25 процентов в случае мирового соглашения и 40 процентов в случае вердикта присяжных.
Гент подался вперед, уперев локти в стол.
— И вы, и я знаем, что на самом деле речь идет не о материальной ответственности и не о выплате убытков. Единственный вопрос: сколько «Веррик» готова заплатить, чтобы я не подавал крупный сенсационный иск. Потому что если я подам его, то мы еще больше надавим на Управление, не правда ли, мистер Коун?
Коун извинился и отправился в другую комнату. Ройбен Мэсси ждал в своем кабинете в «Веррик лабз». Николас Уокер тоже сидел за столом. Они говорили по громкой связи.
— Они хотят двадцать миллионов, — доложил Коун и приготовился к атаке.
Но Мэсси принял новость без эмоций. Он верил в свои лекарства и только что принял производимый его компанией плейзид — одну из «таблеток счастья» для ежедневного употребления.
— Надо же, Коун, — спокойно проговорил он, — у вас превосходные навыки ведения переговоров, старина. Начали с пяти, а теперь дошли до двадцати. Лучше согласиться на двадцать, пока речь не зашла о сорока. Что, черт возьми, там у вас происходит?
— Это лишь жадность, Ройбен. Они знают, что держат нас на мушке. Парень преспокойно признал, что иск подается не ради установления материальной ответственности или компенсации ущерба. Мы не можем допустить еще больше плохих публикаций. Так сколько мы готовы заплатить, чтобы дело Максвелла исчезло без следа? Все просто, как дважды два.
— Я думал, у вас есть какой-то надежный источник, который нашептал вам что-то о пяти миллионах.
— Я тоже так думал.
— Это не суд. Это вооруженное ограбление.
— Да, Ройбен. Боюсь, что так.
— Лейтон, это Ник. Вы выдвинули встречное предложение?
— Нет. Вы уполномочили меня предложить только пять. До вашего разрешения я не мог предлагать больше.
Уокер улыбнулся.
— Сейчас идеальное время, чтобы уйти. Этот парень, Гент, уже считает деньги, несколько миллионов, по его мнению. Я знаю такой тип людей, и они весьма предсказуемы. Давайте отправим его обратно в Айдахо с пустыми карманами. Он и не поймет, с чем имел дело, как и семья. Коун, скажите ему, что ваш лимит — пять миллионов, а генеральный директор уехал. Нам придется встретиться и все обсудить, а это займет несколько дней. Предупредите его, однако, что если он все-таки подаст иск, все переговоры по заключению мирового соглашения немедленно прекратятся.
— Он этого не сделает, — заявил Коун. — Думаю, вы правы. Думаю, он уже считает деньги.
— Мне это нравится, — признался Мэсси. — Но было бы неплохо с этим покончить. Можете поднять до семи, Лейтон, но не более.
Вернувшись в кабинет, Коун уселся на стул и сообщил:
— Меня уполномочили предложить семь. Сегодня я не могу попросить больше и связаться с генеральным директором. Полагаю, он путешествует по Азии, вероятно, сейчас летит на самолете.
— Семь и двадцать — это две большие разницы, — нахмурился Гент.
— Двадцать вы не получите. Я говорил с корпоративным юристом, который тоже участвует в процессе.
— Тогда увидимся в суде, — сказал Гент, закрывая тонкий портфель, из которого так ничего и не достал.
— Слабоватая угроза, мистер Гент. Никакие присяжные в стране не присудят вам семь миллионов за смерть в связи с заболеванием сердца, не имеющую никакого отношения к нашему лекарству. А судя по тому, как продвигается процесс, суд состоится через три года. Долго же вам придется сидеть и думать о семи миллионах.
Гент поднялся.
— Благодарю, что уделили мне время, мистер Коун. Я сам найду выход.
— Когда вы уйдете, мистер Гент, наше предложение на семь миллионов, тут же аннулируется. Вы отправитесь домой с пустыми руками.
Гент едва не споткнулся, но тут же выпрямился.
— Увидимся в суде, — повторил он, поджав губы, и шагнул за дверь.
Через два часа Гент позвонил ему на мобильный. Похоже, семья Максвелл передумала, очнулась, разумеется, по наущению их надежного юриста и пришла к выводу, что семь миллионов — не так уж плохо. Лейтон Коун тщательно обсудил с ним каждый вопрос, стоящий на кону, и Гент радостно со всем согласился.
Поговорив с ним, Коун сообщил новость Ройбену Мэсси.
— Сомневаюсь, что он говорил с семьей, — заявил Коун. — Думаю, он пообещал им пять миллионов, потом подумал: какого черта? И решил закинуть удочку на двадцать, так что теперь вполне доволен мировым соглашением на семь миллионов. Он будет настоящим героем.
— А мы избежали опасности, впервые за долгое время, — сказал Мэсси.
Глава 29
Дэвид подал иск в федеральный суд по обвинению «Цицеро пайп», сомнительного подрядчика по проведению дренажных работ, в целом ряде существенных нарушений трудового законодательства. Рабочие трудились в южном районе на огромном водоочистном заводе, из общей стоимости которого ответчику принадлежало 60 миллионов. Истцами выступали три работника из Бирмы и два из Мексики, все без документов. Нарушения касались множества работников, но большинство из них отказывались участвовать в иске. Все слишком боялись выступать.
В ходе небольшого расследования Дэвид выяснил, что министерство труда (МТ) и Бюро по соблюдению иммиграционного и таможенного законодательства (БСИТЗ) с трудом достигли перемирия по вопросу ненадлежащего отношения к нелегальным иммигрантам. Неизменный принцип беспрепятственного доступа к правосудию (чуть-чуть) перевешивал необходимость регулировать иммиграцию в стране. Таким образом, работник без документов, у которого хватило смелости сразиться с нечестным работодателем, не будет подвергаться тщательной проверке со стороны БСИТЗ, по крайней мере до тех пор, пока участвует в трудовом споре. Дэвид неоднократно объяснял это работникам, и бирманцы при поддержке Сои Хаинга в конце концов набрались храбрости и подали иск. Другие, из Мексики и Гватемалы, опасались рисковать даже теми жалкими крохами, которые им платили. По оценке одного из бирманских работников, с ним работало не меньше тридцати человек, предположительно все без документов, и они получали по 200 долларов в неделю наличными за восемьдесят и даже больше часов тяжелого труда.
Потенциальная компенсация представлялась весьма внушительной. Минимальная зарплата составляла 8 долларов 25 центов в час, а федеральный закон обязывал работодателя платить 12 долларов 38 центов за каждый час, отработанный сверхурочно, то есть больше сорока часов в неделю. За восемь часов каждый работник должен был получать 825 долларов 20 центов в неделю, или на 625 долларов 20 центов больше, чем ему платили. Хотя было сложно установить точные даты, Дэвид полагал, что «Цицеро пайп» обманывает людей по крайней мере тридцать недель. Закон позволял требовать компенсации ликвидных убытков в размере, вдвое превышающем невыплаченную зарплату, так что каждый из его пяти клиентов имел право примерно на 37 500 долларов. Закон также позволял судье потребовать оплаты судебных издержек и компенсации гонорара адвоката в случае, если ответчика признают виновным.
Оскар неохотно согласился поддержать Дэвида при подаче иска. Уолли найти не удалось. Он прочесывал улицы в поисках тучных людей.
Через три дня после подачи иска позвонивший по телефону аноним пригрозил перерезать Дэвиду горло, если он немедленно не заберет иск. Дэвид сообщил о звонке в полицию. Оскар посоветовал ему купить пистолет и носить его в портфеле. Дэвид отказался. На следующий день пришло анонимное письмо, в котором ему угрожали расправой и перечисляли его друзей — Оскара Финли, Уолли Фигга, даже Рошель Гибсон.
Бандит бодро шагал по Престон, как будто спешил домой в этот поздний час. Было чуть больше двух часов ночи, вечерний июльский воздух все еще казался тяжелым и теплым. Это был белый мужчина лет тридцати, неоднократно судимый и явно не большого ума. На плече у него висела дешевая спортивная сумка, в которой лежала двухлитровая канистра бензина, плотно закрытая. Он быстро свернул направо и метнулся к узкому крыльцу юридической фирмы. Свет не горел ни внутри, ни снаружи. Улица Престон спала, даже массажный салон уже закрылся.
Если бы Эй-Си не спал, он услышал бы легкий шорох ручки, когда бандит осторожно проверил, не забыл ли кто запереть дверь. Не забыли. Эй-Си спал на кухне. А вот Оскар не спал, он лежал на диване в пижаме под стеганым одеялом и думал, насколько счастливее стал с тех пор, как съехал от жены.
Бандит крадучись спустился с крыльца, нагнулся и обошел здание, чтобы добраться до задней двери. Его стратегия заключалась в том, чтобы забраться внутрь и взорвать свою маленькую кустарную бомбу. Два литра бензина на деревянном полу вместе с занавесками и книгами заполыхают так, что весь старый дом взлетит на воздух, прежде чем сюда доберутся пожарные. Он потряс дверь (она тоже оказалась заперта), потом быстро вскрыл ее отверткой. Она распахнулась, и он шагнул внутрь. Все было окутано темнотой.
Зарычала собака, потом раздались два громких выстрела. Бандит закричал и упал с лестницы у задней двери на маленькую неухоженную цветочную клумбу. Над ним стоял Оскар. Одного быстрого взгляда было достаточно, чтобы заметить рану прямо над правым коленом.
— Не надо! Пожалуйста! — взмолился бандит.
Осторожно, хладнокровно Оскар выстрелил ему в другую ногу.
Два часа спустя Оскар, уже полуодетый, разговаривал с двумя полицейскими за столом. Все трое потягивали кофе. Бандит находился в больнице, в операционной: у него были повреждены обе ноги, но его жизни ничто не угрожало. Джастин Бардалл управлял бульдозером компании «Цицеро пайп» в те моменты, когда не играл с огнем и не был мишенью для пуль.