Закончив разговор с заводом по ВЧ, Елян достал из письменного стола документы и билет для меня на поезд, встал из-за стола, лукаво подмигнул:
– У нас, Григорий Васильевич, высший сервис. Как в лучших фирмах. Правда, к поезду надо поторапливаться. Счастливого пути.
По дороге на вокзал я завернул к Большому театру. Удивленная и недовольная моим поздним появлением, женщина-администратор проверила билет и шепотом объяснила, как пройти в ложу. В полумраке ложи разыскал кресло, в котором сидела жена, встал за спинкой кресла. Жена, как-то угадав мое присутствие, повернулась ко мне, показала рукой на кресло рядом и снова прильнула к биноклю. Я стоял, смотрел на сцену и слушал:
– Хозяин просит дорогих гостей прослушать пастораль под титлом «Искренность пастушки».
Наклонясь к жене, неотрывно следившей за сценой, виновато прошептал: «У меня поезд через двадцать минут. До свиданья». Пробираясь на цыпочках к выходу из ложи, успел услышать со сцены: «Мой миленький дружок, отважный пастушок…». Эти слова и мелодия даже в купе поезда словно бы продолжали звенеть в моих ушах, будто исходили они от невидимого патефона, зациклившегося на старой пластинке. А мысленный взор еще долго сохранял торжественное убранство Большого театра, и льющийся со сцены мягкий притушенный свет, и полумрак ложи, и единственное незанятое место в переполненном театре, и просиявшее при моем метеорном появлении в ложе лицо жены. Когда я выходил из ложи, жена плотнее прижала бинокль к глазам, как будто этим можно было остановить набежавшие слезы. Увы, кто-то должен вкалывать ради мирного труда и отдыха «нормальных» людей.
Вращающиеся волноводные узлы для антенн не случайно попали на завод, где до перехода в КБ-1 директором был Елян. Самые трудные для производства и технологически сложные изделия, когда возникали трудности с размещением их заказа на других заводах, по предложению Еляна передавались на бывший его завод. Директорам отказывающихся заводов он говорил:
– Правильно делаете, что отказываетесь. Это дело не для вашей промартели. Придется опять просить Максименко. Как, Володя? Сделаем?
Солидный грузный «Володя», хотя у него пробегали мурашки от такого «арбуза», бодро выпаливал:
– Вы же нас знаете, Амо Сергеевич. Не подведем. Вот только… – «Володя» мялся, словно боялся сказать что-нибудь неприличное.
– Станками поможем, обязательно поможем, – приходил ему на выручку Елян. И тут же с «Володей» начинал прикидывать, где какой станок поставить, что снести, а что достроить.
Заводчане никогда не подводили «своего Амо» и гордились, когда он «устраивал» им заказ, от которого шарахались другие заводы. Они продолжали считать его своим, и он словно бы продолжал незримо присутствовать на заводе, который создавал как директор, и который создал его как директора. Здесь он был живой легендой, все его хорошо знали, помнили, рассказывали о нем доподлинные истории, перебивая друг друга и коллективно уточняя детали этих историй. Рабочие рассказывали о нем не только как о директоре, но и, пожалуй, больше всего как о знатоке самых сложных тонкостей их рабочих профессий.
Еще до войны, будучи по личному заданию Орджоникидзе на стажировке в США, Амо работал кузнецом на автозаводе Форда и там не уступал в силе и сноровке фордовским кузнецам, обычно отбиравшимся из самых дюжих негров. Как-то, будто играючи, отковал за смену коленчатые валы сверх нормы и отругал «буржуйского мастера» за встречный план. А в одной фирме познакомился с американцем армянского происхождения, обучил его искусству приготовления шашлыков, в котором сам, как истинный кавказец, был большим мастером. Американец был в восторге от своего кровного земляка и безвозмездно снабдил Амо очень нужными для нашей страны чертежами.
Во время войны слава о заводе и его директоре гремела на всех фронтах грохотом выпускавшихся заводом орудий марки «ЗИС». Завод разработал и впервые в мировой практике применил технологию поточного производства пушек и выпустил их 100 000 штук.
После войны завод Еляна был ведущим предприятием по разработке и производству оборудования для завода по разделению изотопов урана и по созданию первых атомных реакторов. В связи с этим завод столкнулся с проблемой защиты металлических деталей покрытиями, устойчивыми к агрессивным средам. В эту пору Елян, обычно покупавший себе на рынке свежую баранину для шашлыка, начал приглядываться к работе цыгана-лудильщика, несколько раз отдавал цыгану для лужения какие-то посудины, привозил их на завод и отправлял в лабораторию. Потом привез на завод и самого цыгана с его инструментами, отвел ему закуток в цехе, приставил к нему технологов и предложил за хорошее вознаграждение поделиться секретами цыганской лудильной кухни. Режимщики были возмущены тем, что Елян без допуска от органов привез на секретный завод какого-то цыгана. А цыган темнил, боясь, что этот ловкий армянин составит ему конкуренцию через «левую» лудильню, которую, видимо, решил создать со своими дружками прямо на заводе. Пришлось Амо Сергеевичу показаться перед цыганом в форме, и тот был польщен вниманием генерала с геройской звездой на груди, по-кавказски обаятельного и простого. А главное – цыгана убедила простая логика генерала:
– На базаре мы тебе подножку устраивать не будем. Так что, пожалуйста, друг любезный, поделись своими секретами с государством. Заодно хорошо заработаешь.
После ухода Еляна никому на заводе не могла прийти мысль, что освободившуюся его бывшую квартиру мог занять кто-нибудь другой. Она оставалась «квартирой Амо», и новый директор завода лишь в особых случаях предлагал остановиться в ней приезжавшим на завод высоким начальникам. Такое же внимание было оказано и мне, как личному посланцу Еляна и во исполнение просьбы Амо Сергеевича: «Прими его, как принимал бы самого меня».
…Завершив свои дела по командировке на «еляновский» завод, я уже собирался выехать в Москву вечерним поездом. Но директор завода и службы ГВФ получили команду отправить меня в Москву ближайшим самолетом. Со сказочной быстротой я оказался в кабинете главного конструктора Павла Ивановича Куксенко на подмосковном полигоне КБ-1, где проходили испытания экспериментальных образцов станции наведения зенитных ракет. Здесь кроме Куксенко были начальник КБ-1 Елян, зам. главного конструктора Расплетин, несколько немцев из разработчиков координатных блоков и русские специалисты.
После моего появления Павел Николаевич сказал:
– Давайте начнем. Сначала послушаем господина Айценбергера… Где переводчик? Разыщите переводчика.
Кто-то сказал:
– Обойдемся. Герр Фаульштих отлично знает русский язык.
Все рассмеялись. Герр Фаульштих настолько овладел русским языком, что работавшие с ним наши специалисты совсем отвыкли считать его немцем.
Герр Айценбергер, руководитель группы немецких специалистов, – видимо, не в первый раз, а теперь уже специально обращаясь к герру доктору оберст-лейтенанту Кисунько, – объяснил, что при испытаниях первого образца станции Б-200 обнаружились искажения формы пачек сигналов, поступающих на координатные блоки. Это приводит к ошибкам в определении координат целей, и особенно ракет. Искажения вносятся вращающимися антенно-волноводными узлами – так называемыми «запитками».
– Теперь вы поняли, что ваши запитки г…иные? – обратился ко мне Расплетин.
– А вы поняли, что они точно сделаны по вашему г…иному техническому заданию? Что заказали – то и получили.
– Не будем препираться, товарищи, – примирительно вмешался Павел Николаевич, чтобы прекратить начавшийся обмен явно ненаучными выражениями между своим замом и «герром доктором оберст-лейтенантом». – Скажите, Григорий Васильевич, как этот дефект можно устранить.
– Вот принципиальная схема новой конструкции узла запитки, которая не будет иметь этого дефекта, – сказал я, рисуя схему мелом на доске. – Если бы нам сразу задали правильно требования…
– А сколько времени потребуется, чтобы сделать новые запитки? – спросил Елян.
– Трудно сказать. Потребуется изготовление и проверка лабораторных макетов, инженерам лабораторий и конструкторам придется дневать и ночевать в цеху и экспериментировать с вариантами изделий. Придется вводить специальную систему газонаполнения волноводного тракта, чтобы исключить пробои на высоком уровне мощности. Без этого новые требования выполнить не удастся.
– Тогда по машинам – и поедем в КБ дневать и ночевать, – сказал Елян. – И предлагаю новые узлы называть распределителями.
В этот момент я ощутил в себе жуткий холодок от мысли о том, что на заводе, откуда я только что прибыл, к моему приезду фактически были уже готовы «запитки» на всю серию системы «Беркут», и моя роль свелась к утверждению эталонов гальванопокрытий для военной приемки. Я представил себе состояние заводских умельцев, когда они узнают, что все эти изделия теперь надо выбросить в утиль, а перед тем снять с них гальванопокрытия из драгоценных металлов. С какими глазами я снова покажусь на заводе, чтобы закручивать дела по новой конструкции «запиток» – или распределителей – вместо выброшенных на свалку? Какое им дело до того, что мне было выдано неправильное техническое задание? А может быть, кто-нибудь увидит в этом и очередной факт вредительства антенщиков.
Глава десятая
И был приказ, и был сооружен
Ракет зенитных первый наш заслон
От смертоносных атомных гостей —
Летающих заморских крепостей.
В самом разгаре работ над новой конструкцией волноводных распределителей в один из поздних вечеров меня вызвал к себе в кабинет Амо Сергеевич Елян. В кабинете уже находился ведущий конструктор станции Б-200 Владимир Эммануилович Магдесиев. Елян возвышался над письменным столом своей могучей фигурой в генеральском кителе со звездочкой Героя Социалистического Труда, с медалью лауреата Сталинской премии и с депутатским значком. Лукаво сощурив один глаз, покручивая кончик уса и добродушно улыбаясь, он словно бы пристреливался озорным взглядом то к Магдесиеву, то ко мне.