Так был предрешен вопрос о создании экспериментальной радиолокационной установки РЭ-3 на Камчатке. Из экономических соображений мы не могли позволить себе то, что сделали США на атолле Кваджелейн в Тихом океане: развернуть полный полигонный комплекс ПРО в районе падения своих МБР.
Глава шестнадцатая
Со стартовых наших площадок
Ракеты уходят в полет,
На стартовых – полный порядок:
Обстрелян, и не подведет
Обветренный степью народ.
Все началось с того, что по линии ПВО вплоть до правительственного уровня прошел сигнал воздушной тревоги. Командование ПВО доложило Хрущеву, что это была ложная тревога, выданная по ошибке дежурным одной из радиолокационных станций внешнего кольца ПВО Москвы. Хрущев приказал Рябикову лично с необходимыми специалистами разобраться в этом деле и доложить. Рябиков вызвал к себе инженер-капитана Остапенко – он еще в ТГУ курировал работы по созданию радиолокаторов обнаружения системы С-25, был председателем рабочей комиссии по приемочным проверкам локаторов на объектах.
– Собирайтесь, поедете со мной на объект. Там уже один капитан сидит на гауптвахте за объявление ложной тревоги, и вы сможете составить ему хорошую компанию, – с напускной строгостью встретил Рябиков Остапенко.
На объекте в кабинете главного инженера провинившийся инженер-капитан подтвердил, что он видел на экране отметку цели, которая то появлялась, то исчезала, но он уверен, что это была настоящая отметка от самолета-нарушителя. Он видит свою ошибку в том, что долго присматривался к экрану и объявил тревогу с включением передачи данных на вышестоящий КП уже тогда, когда цель вышла из зоны станции. Поэтому все начальники решили, что тревога была ложной.
– А вы включали фоторегистрацию? – спросил Остапенко.
– Не помню.
Проверка показала, что фоторегистратор сработал, и зарегистрированные им отметки после нанесения на планшет штриховыми отрезками выстроились в четкую прямую линию в направлении на Москву.
– Почему же сигнал такой рваный? – спросил главный инженер.
– Потому что самолет шел на большой высоте, у изрезанной кромки антенного луча. Но самолет был, – ответил Остапенко.
– Значит, самолет был вне зоны ответственности станции, – как бы оправдываясь, отметил главный инженер.
– Нет, товарищ полковник, это станция оказалась вне вашей личной ответственности, – отрезал Рябиков. – Выходит, что он, стервец, побывал над Москвой. Сошло безнаказанно, – значит, прилетит еще. Придется вам, Николай Кузьмич, остаться здесь на несколько дней, помочь товарищам подкараулить кузькиного сына.
– Но ведь я – тоже кузькин сын? – пошутил Остапенко.
– Ты от другого Кузьки.
Караулить пришлось недолго. На экране радиолокатора повторилась та же картина, но на этот раз по тревоге своевременно включились все радиолокаторы московской, а затем ленинградской ПВО. По их данным был прочерчен маршрут самолета-нарушителя: на Москву, затем на северо-запад через Боровичи, Ленинград и дальше за финскую границу.
Узнав об этом, разгневанный Хрущев вызвал к себе Главкома ВВС, Главкома ПВО и Рябикова.
– У меня к вам, уважаемые главкомы, только один вопрос: почему не сбили?
– Очень большая высота, Никита Сергеевич. Поднимали истребители, они видели нарушителя, но добраться до него на высоте не смогли, – ответил Главком ВВС. Его поддержал маршал артиллерии, замещавший отсутствующего в Москве Главкома ПВО.
– А зенитная артиллерия? Зенитные ракеты? Вы же сами принимали их на вооружение, ордена получали.
– Для зенитной артиллерии это выше всякого их потолка. Что же касается зенитных ракет…
Маршал замялся, и вместо него на вопрос Хрущева ответил Рябиков:
– Система С-25 запросто сняла бы этого нарушителя.
– Но система С-25 находится на опытном дежурстве, – оправдывался маршал артиллерии.
– А что такое – опытное дежурство? – спросил Хрущев.
– На стартах боекомплект ракет обозначен несколькими изделиями без заправки горючим и с весовыми макетами вместо боевых частей…
– При таком опытном дежурстве вы действительно наберетесь опыта продежуривать вражеские самолеты. Приказываю немедленно заступить системой С-25 на боевое дежурство и доложить об этом в Президиум ЦК. А с авиацией, видно, придется разбираться отдельно.
Выходя из здания Совмина, Рябиков ехидно бросил насупившемуся маршалу артиллерии:
– Товарищ маршал, поздравляю с боевым дежурством. И скажите спасибо дяде Туайнингу, – командующему ВВС НАТО, – за то, что помог вашим войскам расстаться с потешным дежурством.
По вопросам авиации Хрущев собрал широкое совещание с участием конструкторов, министров и военачальников. Во вступительном слове он вспомнил одну из своих бесед с иностранными корреспондентами в Лондоне, где он был по случаю коронации Елизаветы Второй. Ответив на вопросы корреспондентов, он сказал:
– А теперь вы ответьте на мой единственный вопрос: почему ваши самолеты летают над территорией СССР? Что им там нужно?
В ответ корреспонденты из стран НАТО дружно расхохотались. И этот смех прозвучал как наглый вызов: а вы, мол, сделайте так, чтобы не могли летать.
– А что изменилось в этом деле с тех пор? – продолжал Хрущев. – Если раньше самолеты-нарушители летали над Закавказьем и Прибалтикой, то сейчас начали среди бела дня летать над Москвой, и наши истребители, оказывается, не могут их достать. Что же это такое творится с нашей авиацией, которая, как говорят, летает выше всех, дальше всех и быстрее всех? – спросил Хрущев.
Министр авиационной промышленности понял, что этот вопрос к нему.
– Такой трюк, не имеющий никакого военного значения, сделать нетрудно. Снять с самолета все, что можно, взять в обрез горючего, раздеть летчика до трусов…
– Насчет летчика в трусиках в стратосфере – это вы оставьте для другой компании, – оборвал министра Хрущев. – Вы рассуждаете о военной стороне дела, но не понимаете ни военного, ни политического значения того факта, что чужой самолет, как у себя дома, летает над Москвой.
Немного поостыв, Хрущев продолжал:
– А что скажут по этому вопросу наши прославленные конструкторы? Например, товарищ Яковлев?
– Наши истребители не хуже американских как летательные аппараты, но их параметры сводятся на нет весами и габаритами бортовой радиоаппаратуры, – начал А.С. Яковлев. Далее он рассказал о ведущихся в его КБ новых разработках, иллюстрируя свой доклад таблицами, графиками, плакатами. Но выступивший затем военный тоже на плакатах и таблицами доказывал, почему предлагаемые Яковлевым характеристики новых машин не устраивают ВВС. Хрущев подытожил оба выступления следующим образом:
– Мне говорили, но как-то не верилось, что авиаконструктор Яковлев стал больше работать на детиздат, чем на авиацию. Теперь я вижу, что Александру Сергеевичу пора окончательно определиться в этом вопросе. Да, товарищ Яковлев, нам нужны не вот эти ваши плакаты, а самолеты, которые закрыли бы наше небо от любых нарушителей.
И все же в выступлениях почти всех остальных ораторов на этом совещании подчеркивалось, что наша самолетная радиоаппаратура намного хуже американской по весам, габаритам и энергопотреблению. Выступивший по этому вопросу министр Калмыков сказал:
– Никита Сергеевич, такое положение объясняется разобщенностью радиолокационных НИИ и КБ по разным министерствам: оборонной промышленности, авиационной промышленности, судостроительной промышленности. Получается кустарщина вместо единой продуманной научно-технической политики. Я полагаю, что назрела необходимость объединить все это в одном министерстве.
Сидевший рядом со мной главный инженер КБ-1 Лукин при этих словах Калмыкова заулыбался, наклонился ко мне, вполголоса сказал:
– Силен Валерий Дмитриевич: из допотопных электрорадиоэлементов, выпускаемых его министерством, никакие конструктора не сделают хорошую аппаратуру, а чтобы они не рыпались – забрать их под свою министерскую руку. И продолжать клепать допотопную радиолокацию.
Уловив приближение полосы больших реорганизаций, Калмыков продолжал подбрасывать эту свою идею Хрущеву, поддакивая хрущевским идеям передачи заводов в совнархозы, а НИИ и КБ – в госкомитеты. И когда контуры большой реорганизации прояснились, то в наметках калмыковского госкомитета оказалось и КБ-1. Об этом узнали Лукин, Расплетин, Чижов и я на совещании в Кремле, которое проводил Хрущев. По возвращении в КБ-1 я пошутил:
– Все ясно: Калмыков выиграл нас в пинг-понг у Хрущева на крымской госдаче, на отдыхе.
– А если без шуток, – что будем делать? – спросил Лукин.
– Если нельзя оставаться у Устинова, то в любой госкомитет, но только не к Калмыкову, – ответил я.
Расплетин промолчал. Лукин сказал:
– Решение еще не принято, и в деталях, кого куда переводить, возможны уточнения. Хрущев объявил, что министерства и ведомства могут дать свои предложения к проекту постановления. Может быть, попросить Устинова, чтобы внес поправку?
– Устинов сейчас взят на заметку как министр сталинского толка, к тому же имевший неосторожность где-то невпопад высказаться об идее совнархозов. Поэтому не надо ставить его в затруднительное положение, – возразил я Лукину. – Будет лучше, если предложение пойдет к Хрущеву снизу, от КБ-1, но при этом, конечно, нельзя говорить в лоб, что мы не хотим к Калмыкову. И тем более не называть, к кому мы хотим.
– Как же это можно никого и ничего не называть? – спросил Лукин.
– Я бы мог, как главный конструктор по тематике ПРО, написать на имя Хрущева свои соображения о том, что в разработках ПРО все очень тесно взаимосвязано, и поэтому основные разработчики системно-электронной и ракетной частей должны быть в одном и том же госкомитете. В любом, но одном. Тогда мы наверняка попадем не к Калмыкову, а к ракетчикам. В этом духе можно было бы подготовить и соображения для Рябикова, с которым Хрущев, надо полагать, будет советоваться по реорганизации оборонных отраслей.