– и глубоко вдохни.
Он так и поступил – и запах вернулся, вонь стала еще ядренее, чем раньше, и его хот-доги и вишневый пирог вновь начали подниматься одним большим тошнотворным пузырем, и он метнулся к двери и свежему воздуху за ней и успел – на самом пределе – удержать содержимое желудка на положенном месте.
Это селективное восприятие, думал теперь Ларри, и она даже тогда знала, о чем речь, пусть понятия не имела, как это называется. Не успела мысль окончательно сформироваться в его мозгу, как он услышал голос матери: Просто скажи себе: «Я собираюсь вновь унюхать, как в ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ пахнет Боулдер». И точно, он тут же ощутил, как пахнет город. Унюхал то, что находилось за закрытыми дверями, и задернутыми шторами, и опущенными жалюзи, унюхал запах медленного разложения, которое продолжалось даже в этом месте, которое умерло почти опустевшим.
Ларри ускорил шаг, еще не побежал, но дело к этому шло, ощущая сильный сладковатый запах, который он – и все остальные – перестал сознательно улавливать, потому что запах этот был везде, проникал всюду, пропитывал твои мысли, и ты не задергивал шторы, даже занимаясь любовью: за задернутыми шторами лежали мертвые, а живые все еще хотели смотреть на мир.
Содержимое желудка вновь попросилось наружу, на этот раз не хот-доги и вишневый пирог, а вино и шоколадный батончик «Пейдей». И поскольку Ларри находился в таком большом обезьяннике, что не мог из него выйти, разве что перебраться на остров, где никто никогда не жил, он понял, что его сейчас вырвет, пусть он по-прежнему терпеть не мог бле…
– Ларри! С тобой все в порядке?
– Ой! – вскрикнул Ларри, подпрыгнув от удивления.
На бордюрном камне сидел Лео. В трех кварталах от дома Гарольда. Он где-то раздобыл шарик для пинг-понга и теперь бросал его на мостовую и ловил при отскоке.
– Что ты здесь делаешь? – спросил Ларри. Сердце начало замедлять ход, возвращаясь к нормальному ритму.
– Я хотел вернуться с тобой, – робко ответил Лео, – но не хотел заходить в дом этого парня.
– Почему? – спросил Ларри, усаживаясь рядом.
Лео пожал плечами и уставился на прыгающий шарик. Со звуком «чпок» он отскакивал от мостовой и возвращался в руку мальчика.
– Я не знаю.
– Это очень важно для меня, Лео. Потому что мне нравится Гарольд… и не нравится. У меня к нему двойственное отношение. Ты когда-нибудь относился к человеку двойственно?
– Относительно него я чувствую только одно.
Чпок! Чпок!
– Что же?
– Страх, – просто ответил Лео. – Мы можем пойти домой к моей маме Надин и маме Люси?
– Конечно.
Какое-то время они молча шли по Арапахоу, Лео бросал шарик на мостовую и подхватывал на лету.
– Извини, что заставил тебя так долго ждать, – нарушил тишину Ларри.
– Это ничего.
– Нет, если б я знал, то ушел бы раньше.
– Мне было чем заняться. Нашел вот это на чьей-то лужайке. Это шарик для понг-пинга.
– Пинг-понга, – машинально поправил его Ларри. – Почему, по-твоему, Гарольд держит ставни закрытыми?
– Думаю, чтобы никто не мог заглянуть внутрь, – ответил Лео. – Чтобы он мог делать что-то тайное. Это как мертвые люди, да?
Чпок! Чпок!
Они пошли дальше, добрались до перекрестка с Бродвеем, повернули на юг. Теперь на улицах появились и другие люди. Женщины смотрели на платья в витринах, какой-то мужчина возвращался откуда-то с киркой на плече, другой мужчина сортировал снасти для рыбалки в разбитой витрине магазина спортивных товаров. Ларри увидел Дика Воллмана, который пришел в Боулдер в его группе. Тот катил на велосипеде на север и помахал рукой Ларри и Лео. Они ответили тем же.
– Что-то тайное, – повторил Ларри, словно размышлял вслух, безо всякого намерения вытянуть из мальчика новую информацию.
– Может, он молится темному человеку, – спокойно сказал Лео, и Ларри вздрогнул, словно его ударили током. Лео ничего не заметил. Теперь он бросал шарик так, чтобы тот ударялся сначала о тротуар, потом о кирпичную стену, вдоль которой они шли, и ловил после второго отскока.
– Ты действительно так думаешь? – спросил Ларри, стараясь не выдать волнение.
– Не знаю. Но он не такой, как мы. Он много улыбается. Но я думаю, что внутри его живут черви, которые заставляют его улыбаться. Большие белые черви, пожирающие его мозг. Как опарыши.
– Джо… то есть Лео…
Глаза Лео – темные, отстраненные, китайские – внезапно прояснились. Он улыбнулся:
– Посмотри, это Дейна. Она мне нравится. Эй, Дейна! – закричал он и замахал руками. – У тебя есть жвачка?
Дейна, смазывавшая звездочки изящного десятискоростного велосипеда, подняла голову и улыбнулась Лео. Сунула руку в нагрудный карман рубашки, вытащила пять пластинок «Джуси фрут», развернула веером, словно карты. С радостным смехом Лео побежал к ней, с длинными волосами, летящими за спиной, с шариком для пинг-понга, зажатым в руке, оставив Ларри смотреть ему вслед. Идея белых червей за улыбкой Гарольда… и где только Джо (нет, Лео, он Лео) взял такую образную идею – и жуткую? Раньше мальчик находился в полутрансе. И не только он; сколько раз за короткое время, проведенное здесь, Ларри видел людей, которые вдруг останавливались на улице, несколько секунд тупо смотрели в никуда, а потом шли дальше… Жизнь менялась. Диапазон человеческого восприятия, похоже, чуть расширился.
Это ужасно пугало.
Ларри вышел из ступора и направился к тому месту, где Дейна делилась с Лео жвачкой.
В тот день Стью застал Фрэнни за стиркой в маленьком дворике за их домом. Она наполнила низкую ванну водой, высыпала в нее почти половину пачки «Тайда» и размешивала воду рукояткой швабры, пока не поднялась пена. Фрэн сомневалась, что все делает правильно, но не собиралась идти к матушке Абагейл и демонстрировать собственное невежество. Она загрузила в воду – холодную как лед – их одежду, с мрачным видом залезла в ванну и начала топтать вещи ногами, будто сицилиец, мнущий в чане виноград. Ваша новая модель «Мейтэг-5000», думала она. Метод двуногого взбалтывания, идеальный для блузок ярких цветов, нежного нижнего белья и…
Тут она повернулась и увидела своего мужчину, который стоял у калитки и, улыбаясь, наблюдал за ней. Фрэнни прекратила топтаться, слегка запыхавшись.
– Ха-ха, как смешно. Давно стоишь, весельчак?
– Пару минут. И как ты это называешь? Брачным танцем дикой утки?
– Снова ха-ха. – Она холодно смотрела на него. – Еще одна шуточка – и ночь ты проведешь на диване. Или на Флагштоковой горе со своим дружком Гленом Бейтманом.
– Слушай, я не хотел…
– Тут и твоя одежда, мистер Стюарт Редман. Ты можешь быть отцом-основателем и все такое, но и ты иногда оставляешь след от говна на своих трусах.
Улыбка Стью становилась все шире, пока он не рассмеялся.
– Что так грубо, дорогая?
– Сейчас я не склонна к вежливости.
– Ладно, вылези на минутку. Мне надо с тобой поговорить.
Она с радостью вылезла, хотя и понимала, что придется мыть ноги перед тем, как вновь залезть в ванну. Сердце билось учащенно, но не радостно, а как-то уныло, словно надежная машина, которую кто-то от недостатка здравого смысла использовал не по назначению. «Если так приходилось стирать белье моей прапрапрабабушке, – подумала Фрэнни, – возможно, она имела право на комнату, которая со временем стала гостиной моей матери. Может, она полагала, что это ее плата за вредность. Или что-то в таком роде».
Она посмотрела на ступни и голени. Их покрывал слой серой пены. Фрэнни стряхнула ее.
– Когда моя жена стирала вручную, – подал голос Стью, – она пользовалась… как это называется? Думаю, стиральная доска. Я помню, что у моей матери их было три.
– Это я знаю, – раздраженно ответила Фрэнни. – Мы с Джун Бринкмейер обошли полгорода в поисках стиральных досок. Не нашли ни одной. Технический прогресс наносит ответный удар.
Он вновь заулыбался.
Фрэнни подбоченилась.
– Ты собираешься вывести меня из себя, Стюарт Редман?
– Нет, мэм. Просто подумал, что знаю, где бы ты могла найти стиральную доску. И Джуни тоже, если у нее осталось такое желание.
– Где?
– Позволь мне сначала убедиться, что она там есть. – Улыбка исчезла, он обнял Фрэнни, прижался лбом к ее лбу. – Я благодарен тебе за то, что ты стираешь мою одежду, беременная женщина, и мне понятно, что ты лучше мужчины знаешь, что тебе можно делать, а чего – нет. Но, Фрэнни, зачем?
– Зачем? – Она в недоумении уставилась на него. – А что ты собираешься носить? Или так и будешь ходить в грязном?
– Фрэнни, в магазинах полно одежды. И размер у меня самый ходовой.
– Как, выбрасывать ношеную одежду только потому, что она грязная?
Стью неуверенно пожал плечами.
– Никогда, – покачала головой Фрэнни. – Так жил старый мир. Коробочки для биг-мака и одноразовые бутылки. Нечего снова ступать на тот путь.
Он легонько ее поцеловал.
– Хорошо. Только в следующий раз стирать буду я, слышишь?
– Конечно. – Она лукаво посмотрела на него. – И как долго это будет продолжаться? Пока я не рожу?
– Пока мы не восстановим подачу электроэнергии, – ответил Стью. – А потом я привезу тебе самую большую, самую сверкающую стиральную машину, какую ты когда-либо видела, и сам ее подключу.
– Предложение принято. – И она крепко поцеловала его, а он ее, его сильные руки без устали зарывались в ее волосы. В результате по телу Фрэнни разлилось тепло («жар, чего уж скромничать, меня всегда бросает в жар, когда он так делает»), от которого сначала набухли соски, а потом заполыхало в нижней части живота.
– Тебе бы лучше остановиться, – выдохнула она, – если ты пришел только для того, чтобы поговорить.
– Может, мы поговорим позже.
– Одежда…
– Замачивание помогает справиться с въевшейся грязью, – серьезно ответил он. Она начала смеяться, и он оборвал смех поцелуем. Увлек к дому. Она чувствовала на плечах теплые лучи солнца и гадала: