— Ты никому не звонил, — отрезала она. — Что-то не верится, что дело в твоей матери.
Он медленно вернулся к кровати.
— И тем не менее это так. Она уже в возрасте, но все еще подрабатывает. Мне кажется, сейчас она работает уборщицей.
— МНЕ кажется, что ты — не тот Ларри Андервуд, который поет на пластинке.
— Если не хочешь, можешь не верить. Я должен бежать.
— Ты гнусный мерзавец! — накинулась она на Ларри. — Что прикажешь мне делать со всей этой яичницей, которую я нажарила?
— Выброси в окно, — посоветовал Ларри.
Она издала звериный вопль и швырнула в него журналом. Журнал угодил точно в голову Ларри. Больно не было, но потом он почувствовал струящуюся по виску кровь.
Это привело его в ярость. Схватив журнал в руки, он крикнул:
— Сейчас я размозжу тебе этим голову, а потом заставлю сожрать!
Она разрыдалась:
— Конечно! А почему бы и нет? Ты ведь большая знаменитость. И ты торопишься! Я думала, ты славный мальчик, но ты оказался совсем не славным мальчиком.
Боже правый, подумал Ларри. Так и с ума недолго сойти!
— Мне нужно идти, — примирительно сказал он. Его белый пиджак висел на спинке кровати. Он взял его и перекинул через плечо.
— Нет, ты не славный мальчик! — кричала она ему вслед, когда он проходил через гостиную. — Я пошла с тобой только потому, что ты показался мне славным!
Он оглянулся. Она стояла в дверном проеме, растрепанная. На ноге у нее Ларри заметил царапину, которую она, вероятно, заработала, сбривая волосы на ногах.
— Слушай, позвони мне, — сказала вдруг она. — Я буду рада.
Он должен был пообещать ей это, но вместо этого его губы скривились в дурацкой усмешке, и он процедил:
— Ты пахнешь потом!
Она застыла от возмущения, и это дало возможность Ларри быстро и беспрепятственно сбежать по ступенькам. Уже у подножья лестницы он услышал ее безумные вопли:
— Ты — не милый мальчик! Ты…
Он хлопнул входной дверью и выскочил на улицу, немедленно окутавшую его вязким и жарким воздухом, наполненным ароматами весенних деревьев и выхлопных газов. Но после запаха комнаты Марии эти запахи были подобны лучшим духам в мире. Как хорошо, что он удрал оттуда! Было бы безумием…
Над его головой распахнулось и треснуло окно, и он точно знал, что за этим последует.
— Что б ты сдох! — донеслось сверху. — Что б ты попал под трамвай! Ты не певец! Ты импотент, и с тобой нечего делать в постели! Ты кретин! Лови же, болван! Отнеси это своей мамочке!
Из окна вылетела бутылка с молоком и, подобно бомбе, взорвалась при ударе об асфальт, расколовшись при этом на мелкие кусочки. Ларри едва успел уклониться. За молоком последовала бутылка виски и, наконец, полная сковорода яичницы с ветчиной.
Ларри бросился наутек. Этому безумию, казалось, не будет конца. Вслед ему несся торжествующий вопль с явными интонациями Бронкса:
— ПОЦЕЛУЙ МЕНЯ В ЗАД, КРЕТИН!
Ларри завернул за угол и только здесь смог немного отдышаться. Он вдруг рассмеялся, находясь почти на грани истерики.
— Ну что, дружок, неплохо для начала? — спросил он себя, не подозревая, что говорит вслух. — Да, парень, ты силен! Отличная сцена! Лучше не повторять такое, дружок. — Он вдруг понял, что вслух разговаривает с самим собой, и очередной приступ смеха заставил его согнуться пополам. В животе заныло.
Ты не славный мальчик.
Ошибаешься, детка!
Он принялся высматривать такси. Наконец увидев свободную машину, он помахал водителю рукой и только тут вспомнил о струйке крови на виске. Вот черт, забыл вытереть! Он открыл заднюю дверцу и влез в машину, даже не спрашивая, устраивает ли это водителя.
— Манхеттен, — распорядился он.
Такси стронулось с места.
— У вас порез на виске, мистер, — заметил таксист.
— Девушка запустила в меня журналом, — пояснил Ларри.
Таксист посмотрел на него удивленным взглядом и фальшиво улыбнулся. Затем он отвернулся, предоставив Ларри обдумать, как объяснить матери события сегодняшней ночи.
11
Ларри подъехал к многоэтажному зданию, в котором работала его мать. У выглядящей устало чернокожей женщины в вестибюле он узнал, что Элис Андервуд делает уборку на двадцать четвертом этаже. Он вызвал лифт и поднялся наверх, стараясь держаться к остальным пассажирам лифта боком, чтобы они не заметили царапины на лице. Кровь уже перестала сочиться, но смыть ее было пока негде.
На двадцать четвертом этаже размещался офис какой-то японской компании. Ларри около двадцати минут бродил по коридорам в поисках матери, пока наконец не столкнулся с ней у двери в туалет.
— Привет, мам! — сказал он.
Она удивленно замерла:
— Итак, Ларри? Ты начинаешь завоевывать город заново?
— А как же! — Он переминался с ноги на ногу. — Я должен попросить у тебя прощения. Мне следовало позвонить и…
— Да. Это было бы неплохо.
— Я задержался с Бадди. Мы… ну… мы гуляли. Осматривали город.
— Не сомневаюсь, что именно этим вы и занимались. Этим или чем-нибудь другим вроде этого.
— Она стояла с тряпкой в одной руке и пылесосом в другой, необычно маленькая и постаревшая.
— Ты еще что-нибудь хочешь сказать мне? — спросила она после долгой паузы, глядя ему в глаза.
— Ну… разве что еще раз извиниться. Было свинством с моей стороны не позвонить тебе.
— Да, — кивнула она. — Хотя, конечно, ты взрослый и имеешь право жить, как захочешь. Я отлично усвоила это.
Он вздрогнул:
— Мама, послушай…
— У тебя идет кровь. Тебя кто-то избил на улице?
— Я же сказал — извини! — громко и настойчиво повторил Ларри. — Он постепенно начинал выходить из себя.
— Да. Это ты сказал. — Она принялась водить пылесосом по стенам.
— Мама, послушай! Меня никто не побил. Эта царапина — от корешка журнала.
— Да? — Она повернулась к нему, удивленно подняв кверху брови.
— Да. От корешка журнала.
— Кто-нибудь хотел устроить из твоей головы журнальный столик? Могу представить только, что за ночь вы с Бадди провели, осматривая город!
Он решил, что будет лучше, как и всегда, рассказать правду.
— Это была девушка, ма. Она запустила в меня журналом.
— Наверное, была зла на тебя, как черт, — констатировала Элис Андервуд.
— Мама, ты не сердишься на меня?
Она отвернулась, и ее спина задрожала.
— Не сердись, — прошептал он. — Ладно? А?
Она повернулась к нему, и он увидел в ее глазах… неужели слезы?
— Ларри, — ласково сказала она. — Ларри, Ларри, Ларри…
Ему показалось, что она ничего больше не скажет; ему даже хотелось бы, чтобы так и было.
— Это все, что ты скажешь мне? «Не сердись, мама?» Я часто слушаю тебя по радио и каждый раз горжусь, что это поет мой сын, хотя мне и не нравится твоя песня. Люди спрашивают меня, действительно ли это поет мой сын, и я говорю — да, это Ларри. Я говорю им, что ты всегда пел, и я не лгу, верно?
Он покачал головой, не поднимая на нее глаз.
— Я говорю им, что у тебя настоящий талант, Ларри. Правда, ты сам об этом знаешь. То, что ты не пришел ночевать сегодня, меня не удивило. Такова природа вещей в этом мире. Молодой мужчина и молодая женщина, они всегда уходят вместе. Иногда это раздражает, но это естественный процесс. Теперь ты вернулся. Нет, — нет, не сейчас. Ты вернулся в город. Это тоже о чем-то говорит.
— У меня нет никаких неприятностей, — быстро вставил он.
— Уверена, что есть. Я знаю это по некоторым признакам. Я уже давно твоя мать, Ларри, и ты не обманешь меня.
Он смотрел на нее, желая сказать что-нибудь, но зная, что если раскроет рот, то сможет сказать только одно: «Не плачь, мамочка, ладно?»
— Думаю, ты вернулся домой, потому что тебе некуда было больше идти. Ты не знал, куда еще можно приткнуться. Я никогда и никому не сказала о тебе дурного слова, Ларри, даже когда ты поступал некрасиво по отношению ко мне, но тебе я могу сказать все, что думаю. Я думаю, что ты умеешь только брать. Ты всегда был таким. Ты не плохой, я не это имею в виду. В тех местах, где нам пришлось жить после смерти твоего отца, ты обязательно стал бы плохим, если бы в тебе это было заложено. Мыслишь ты правильно, Ларри, и это самое ужасное. Ты знаешь, что такое плохо, но тем не менее не всегда поступаешь так как надо. Ты привык брать, вот и все. И ты пришел ко мне, потому что знал, что я могу отдать, отдать себя. Никому другому не отдала бы, но тебе — да.
— Я уеду, — сквозь зубы процедил он. — Сегодня же.
— Не нужно, — тихо сказала она. — Мне бы не хотелось, чтобы ты уезжал, Ларри. Я специально для тебя купила кое-какие продукты. Наверное, ты это заметил. И я надеялась, что завтра, может быть, мы поиграем в «вист».
— Ма… — оттаивая, он умолк. — Мы обязательно поиграем в «вист».
— По пенни за вист, и я легко обыграю такого младенца, как ты.
— Да, если я дам тебе выиграть.
— Так как же, Ларри?
— Все в порядке, — сказал он. Впервые за сегодняшний день он почувствовал себя хорошо. Тихий голосок внутри него подсказывал, что нельзя утрачивать свободу, но Ларри его не слушал. То, что она сказала, — правда, хотя ему и было тяжело это выслушать. — Вот что я скажу тебе. Я куплю билеты на этот матч, 4 июля. И я обставлю тебя в карты сегодня вечером.
— Тебе нужно умыться, — она улыбнулась. — Этажом ниже мужской туалет. Почему бы тебе не смыть с лица кровь? Потом можешь взять у меня в кошельке десять долларов и сходить в кино. Здесь неподалеку приличный кинотеатр. Не хуже, чем на Бродвее.
— Скоро я сам буду давать тебе деньги, — гордо сказал Ларри. — На этой неделе моя песня перескочила на восемнадцатое место. Скоро я получу чек от Сэма Гуди.
— Чудесно. Тогда, если ты скоро заработаешь, почему бы тебе не купить парочку видеокассет, вместо того, чтобы сидеть в кинотеатре?
Внезапно к горлу Ларри подступил комок. Он прокашлялся, но комок не исчезал.
— Ладно, ерунда, — сказала Элис. — Я болтаю глупости. Начав бежать, нужно бежать, пока не устанешь. Тебе это известно. Возьми не десять, а пятнадцать долларов, Ларри. Думаю, так или иначе, я сумею получить их назад.