Противостояние — страница 40 из 64

Павел четко видел, что все идет к разделу страны на восточную и западную, что предсказывал Берия и что еще предстояло Германии. (Там события шли так же, как и в его мире, с поправкой на те же проклятые двадцать восемь дней. Мир был подписан десятого апреля, но объявлен в Москве одиннадцатого[46].) «Что же, — думал Павел, — поборемся и здесь». Советский Союз, в отличие от союзников, мирного договора с Северороссией не подписал, ограничившись лишь соглашением о прекращении огня. Однако Павел надеялся, что, когда дело дойдет до фактического признания социалистической Северороссии, все формальности будут улажены. Сейчас ему было даже интересно вести экономическое единоборство с Алексеем и уже на этом фронте доказать, что социализм имеет больший потенциал и в их мире проиграл только из-за тупости и головотяпства некоторых должностных лиц.

* * *

Из задумчивости его вывел громкий голос секретаря:

— Проходите, товарищ Сергеев.

Вскочив как ужаленный и судорожно поправив галстук, Павел четким, почти строевым шагом прошел в кабинет.

С того момента, как он был здесь в последний раз, в кабинете ничего не изменилось. Лишь сам хозяин заметно постарел и поседел и в форме маршала, в кителе с погонами, мерил шагами его пространство.

— Здравия желаю, товарищ Сталин, — произнес Павел, проходя в середину кабинета и вытягиваясь в струнку.

— Здравствуйте, товарищ Сергеев, — проговорил Сталин. — Как здоровье? Как семья?

— Всё хорошо, товарищ Сталин, — ответил Павел. — Старшая дочь Роза на днях выходит замуж за сотрудника МГБ товарища Утевского.

— Это хорошо, — не останавливая шаг, проговорил Сталин. — Поздравляю. Желаю счастья молодым.

— Спасибо, товарищ Сталин. — Павел чуть смутился от хозяйского внимания. На душе потеплело — вождь лично поздравил его, дочь и зятя.

— Как оцениваете положение в нашей оккупационной зоне в Северороссии? — осведомился Сталин.

— Работаем, товарищ Сталин, — отрапортовал Павел. — Местное население постепенно привыкает к нам. Большое спасибо за поставки зерна, которые в столь трудные для Советского Союза годы советское правительство сочло возможным…

— А скажите мне, товарищ Сергеев, — перебил его Сталин, — почему тогда население из восточных областей стремится переселиться на запад?

— В Германии Британия и США не приветствуют беженцев из восточных областей, — проговорил Павел, — и все равно многие немцы бегут с востока на запад, — возразил Павел. — В Северороссии сложнее. Татищев развернул большую программу помощи беженцам. Британские и американские оккупационные власти ему не препятствуют. Я полагаю, работает еще старый стереотип, последствия двадцатилетней антикоммунистической пропаганды. Мы боремся с этим явлением.

— Плохо боретесь, — обронил вождь. — Товарищ Абакумов докладывает, что в среднем в день около полутора тысяч граждан Северороссии переходят в оккупационные зоны Британии и США. Мы очень нехорошо выглядим перед всем миром. Получается, что от нас бегут.

— Ясно, товарищ Сталин. — Павел чуть не покраснел от того, что вождь выразил неудовлетворение его работой. — Примем меры.

— Скажите, — продолжил вождь, — как вы оцениваете возможные последствия будущих президентских выборов в Северороссии?

— Я полагаю, — произнес Павел, — если на выборах пройдет буржуазный кандидат, наше влияние в стране уменьшится.

— Вы правильно полагаете, — проговорил Сталин. — Вашингтон и Лондон настаивают на том, что после общенациональных выборов оккупационный режим в Северороссии будет не нужен. Тогда нам придется передать все рычаги управления в своей зоне североросской администрации. В этом случае мы получим на своих северо-западных границах недружественное, буржуазное государство, очевидно союзника американцев. Этого допускать нельзя. Мы тут, в Политбюро, посовещались и пришли к выводу, что на пост президента Северороссии необходимо выдвинуть своего кандидата. Мы много думали о том, кем бы мог быть этот человек, и пришли к выводу, что вы — наиболее удачная кандидатура. Что скажете?

Вождь остановился и, прищурившись, посмотрел на Павла.

— Но, товарищ Сталин, — в замешательстве проговорил Павел, — я ведь был осужден Североросским судом еще в девятнадцатом. Когда мена обменивали, мне было запрещено появляться на ее территории. Это может быть поводом для снятия моей кандидатуры Верховным судом Северороссии…

— Буржуазное правосудие не обеспечивает беспристрастного рассмотрения дел, — произнес вождь. — Но, я думаю, мы сможем заставить их посмотреть на ситуацию объективно. А вы пока готовьте речь к объединительному съезду коммунистической партии Северороссии, североросской крестьянской партии и североросского рабочего союза. Он ведь начинается послезавтра в Новгороде? Я думаю, что вы достойны председательствовать на нем.

* * *

Василий Леонтьев прошел в президентский кабинет. Про себя он отметил, что за те два года, которые здесь царит Татищев, обстановка стала много строже, чем при Оладьине. Исчезли екатерининские столы и кресла. На их место пришла современная, более удобная и практичная мебель. Да и сам президент… Леонтьев был очень рад, что Татищев просто работает над возрождением экономики, а не ставит все в подчинение идее создания великой Северороссии. «Может, так она и вправду станет великой», — подумал он.

— Здравствуй, Василий, — поднялся ему навстречу Алексей.

На «ты» они перешли еще в сорок четвертом, после долгих бессонных ночей, проведенных над проектом экономической реформы.

— Приветствую, — отозвался премьер, отвечая на рукопожатие и усаживаясь в кресло напротив Алексея. — У меня две новости.

— Одна хорошая, другая плохая? — ухмыльнулся Алексей.

— Нет, обе плохие. Хотя нет, вру. Есть одна хорошая. По нашим расчетам, с первого июля сможем отменить карточки на мясо, а с первого сентября — на хлеб.

— И то и другое надо провести с первого мая, — жестко произнес Алексей.

— А где ресурсы? — поднял брови Леонтьев.

— Обратись к американцам, — бросил Алексей. — Они должны понять. Перед выборами надо поднять рейтинг.

— Понятно, — кивнул Леонтьев.

— Ну, давай, огорчай, — откинулся на спинку кресла Алексей.

— Советы перекрыли выезд из своей зоны, — произнес Леонтьев. — Въезд — пожалуйста, выезд — только со штампом комендатуры. А этот штамп просто никому не ставят. Был случай, когда человек из соседней деревни пришел, больного брата навестить, а обратно не выпускают. Заодно расставили войска по всей разделительной линии. Раньше многие хоть лесными тропами проходили.

— Понятно, — вздохнул Алексей. — Заявим протест.

— Много им дела до наших протестов?

— Еще древние римляне говорили: «Горе побежденному», — ответил Алексей. — А мы — страна побежденная. Я распоряжусь, чтобы и с нашей стороны были пограничные части. На ту сторону пусть всех пропускают, но предупреждают о последствиях. Обратно… Даже если дойдет до рукопашной с советскими войсками, пусть вытаскивают граждан, пытающихся пересечь разделительную линию.

— А если не рукопашная? — тревожно спросил Леонтьев.

— Первыми огонь открывать не будем, — задумчиво проговорил Алексей. — А там… Все равно, ценнее человеческой жизни и свободы ничего нет. Ясно?

— Ясно, — откинулся в кресле Леонтьев. — Только вот пограничники… Не признаем ли мы тем самым раздел страны?

— У пограничников в этих делах больше опыта, чем у полевых частей, — возразил Алексей. — Что до раздела… Конечно, мы его не признаем до конца. Но ты же понимаешь… Не считаться с реалиями — как минимум глупо. Что у тебя еще?

— Объединительный съезд коммунистической партии Северороссии, североросской крестьянской партии и североросского рабочего союза объявил о создании североросской единой народной партии.

— Следовало ожидать, — ухмыльнулся Алексей. — Я давно говорил, что они постараются создать противовес нам в политике.

— А генеральным секретарем партии избран ваш старый знакомый Павел Сергеев.

— Вот как! — Алексей поднял брови. — У юноши блестящая карьера. Надо послать поздравление.

— Есть еще одно обстоятельство, — проговорил Леонтьев. — Съезд выдвинул кандидатуру Сергеева на президентские выборы.

— Ого! — Алексей даже присвистнул. — Неглупый ход. Только одно не учли. Сергеев осужден в девятнадцатом, а в двадцать втором выслан с запретом…

— Есть загвоздка, — прервал его Леонтьев. — Вы, наверное, забыли, что под давлением Советов в феврале сорок четвертого были отменены все приговоры по некоторым политическим делам. И по этому делу в том числе. Иначе они отказывались подписать соглашение о прекращении огня.

— Ясно. — Алексей шумно выпустил воздух из легких. — Какой у нас расклад?

— В советской зоне оккупации около сорока процентов избирателей. Можно не сомневаться, что Советы обеспечат там нужный результат. Опыт подтасовки результатов выборов и запугивания избирателей у них еще с сорокового года богатый. Твоим противником выступает еще социал-демократ Баранов. Свою кандидатуру он не снимет ни при каких условиях. Они, видите ли, считают, что сотрудничество с СССР — меньшее зло, чем реализация нашей экономической программы. Не дай бог, убедятся в обратном на практике. Если будет второй тур, а голоса социалистов перейдут Сергееву, у него будут неплохие шансы.

— Ясно, — вздохнул Алексей. — Значит, снова будем драться.

* * *

Петербургское небо за окном президентского кабинета постепенно начало голубеть. Белая ночь уступала место утру. В кабинете Алексея кроме него находились: премьер-министр Леонтьев, председатель Верховного суда Лоттер, главнокомандующий североросской армией Маклай, командующий британскими оккупационными войсками Экстли, командующий американскими оккупационными войсками О'Нейл. Все молчали, напряженно вглядываясь в циферблат часов. Казалось, охватившее всех волнение зримо висело в воздухе.