— Мы победили, брат! Знай это и покойся с миром, — один из Лутовых закрыл глаза мертвого младшего брата.
Подняв голову, огляделся: большая группа всадников, прижатая к стене, отчаянно защищалась. Но их число таяло с каждой секундой. Десятки, если не сотни, раненых стонали под грудой тел, что были над ними.
— Богдан, — дотронулся до руки гиганта, — если можешь, прости меня с братьями. Это моя вина: Будимир умер, спасая мне жизнь.
Богдан словно очнулся: аккуратно опустив голову убитого брата на землю, он поднялся, встав передо мной:
— Макс Са, я и мои братья сами выбрали этот путь. Если бы умер Ты, а не мой брат — он не выполнил бы своего долга. Будимир был лучшим воином среди нас, хотя и малой. Потому и приставил к Тебе во время боя, чтобы не отходил. Господь дал ему жизнь, Господь ее забрал, когда наш брат защищал Его Посланника. Разве может быть более славная смерть для воина?
Слова Богдана меня морально убили: с трудом сдержавшись, чтобы не зареветь, отвернулся в сторону. Сдержать слезы, текшие из глаз ручьем, сил у меня не нашлось.
Глава 20. Травля кабана
Преследование Дитриха с остатками его войск шло третий день. Давно миновали поляну, на которой по-прежнему стояли испорченные громадные немецкие пушки. Отряд мстителей из пятидесяти восьми всадников третьи сутки шел по следам бежавшего войска.
— Макс Са, здесь они останавливались, — соскочив с коня, Баск приложил руку к углям, — ещё теплые, ушли совсем недавно.
Решение о преследовании Дойчей принял по итогам дня после боя, после подсчета трупов павших врагов. Но главная причина заключалась в другом — кровь Будимира требовала отмщения. Сражение, произошедшее перед рассветом, с полным правом можно было назвать самым кровопролитным. Общее количество трупов превысило шесть сотен: сто сорок девять Русов отдали свои жизни в ту ночь, защищая свободу и наши жизни. С учетом ранее убитых Дойчей получалось, что у Дитриха едва ли наберется больше полутора сотен воинов. И это с учетом личной охраны и вспомогательного персонала.
Сразу после сражения, когда из стен крепости сумели вырваться около двадцати всадников и пара десятков пеших, мы нанесли удар по вражескому лагерю, отправив на тот свет ещё около сорока воинов Дитриха. Но и наши возможности были небезграничными: всего восемь десятков воинов осталось в строю, число раненых приближалось к сотне. Нанеся жалящий укол Дитриху в его лагере, пришлось отступить перед превосходящими силами противника.
Ночью, пользуясь темнотой и разложив обманные костры, остатки армии Дитриха снялись с лагеря. Если бы не дождь, начавшийся поздно ночью, костры привели бы к масштабным лесным пожарам. Можно было праздновать победу, но смерть полутора сотен Русов и Будимира ранила душу.
Идею о преследовании врага Русы восприняли с воодушевлением. Если враг бежит — он слабее; значит, его надо догнать и уничтожить.
Шестьдесят всадников, возглавляемых мной, отправились в погоню. Первое столкновение произошло в сумерках второго дня. Немцев оказалось куда больше. На мой взгляд, их число приближалось к двум сотням. Внезапная атака и агрессивность принесла свои плоды: мы сумели убить больше трех десятков из арьегарда колонны, потеряв двоих.
Дитрих извлек урок из случившегося: теперь его колонна передвигалась в боевом порядке. Наша малочисленность не позволяла вступить в открытый бой: но мы гнали этого кабана, кусая его за ляжки. Любой немец, удалившийся от стоянки дальше двадцати метров, становился нашей добычей. Стоило конному разъезду оторваться от основной массы, как мы вихрем налетали и собирали кровавую жертву. Если немцы отправляли своих фуражиров на охоту, на добычу провианта — мы выслеживали и уничтожали всех.
Сегодня заканчивался третий день преследования: при потере в два человека, мы умудрились уменьшить количество немцев больше чем на три десятка.
Остатки воинов Дитриха остановились на ночлег, выбрав очень удачное место: огромный крутой овраг с двух сторон делал невозможным подход к стоянке Дойчей. С двух других сторон были выставлены усиленные посты. Лежа на промокшей земле на подушке листьев вместе с Баском внимательно осматривал лагерь немцев.
В этот раз Дойчи выставили охранение грамотно: до их часовых около ста метров чистой поляны без деревьев и кустов. Видимость отличная — три четверти Луны и звезды, густо усеянные по небу, давали неплохую видимость.
— Поступим, как они: атакуем их на самом рассвете.
Мы отползли назад, чтобы вернуться к своим. Отговорить Богдана от участия в карательной операции не удалось. Будимира и павших Русов похоронили на новом кладбище, которое я назвал кладбищем Героев. Шрама в экспедицию не взял: он был ранен, кроме того, требовалось срочно восстановить часть обрушенной стены. Два взрыва, что я слышал, были результатом немецкой диверсии. Оставшись без пушек, Дитрих использовал порох для подрыва стены в районе первых ворот. Не выдержав двойного взрыва, перекрытие ворот и часть крепости обрушились, калеча Русов и немцев, сражавшихся на самой стене.
План Дитриха, — мне пришлось много размышлять на эту тему после боя, — был блестящим. Он разделил свои силы на три отряда. Первый — численностью около тридцати человек, который тихо пересек озеро и частично — болота, сумел высадиться в тылу города. Они атаковали южные ворота, перебив стражу из восьми человек. Именно с ними схватился мой отряд, когда эти черти вынырнули из ночного тумана.
Второй отряд численностью около ста человек высадился на восьми плотах именно там, где я и предполагал — у южного конца стены, уходившей в озеро. Допрос оставшихся в живых раненых дал понять, как немцы умудрились пересечь озеро бесшумно. Они не использовали весла. Гребли руками, стараясь не шуметь. Нарм и его пушкари увидели плот только в паре метров от берега. Пушки успели сделать по выстрелу, дальше завязалась рукопашная, где за счет численного превосходства и малого плацдарма у немцев мы нанесли им поражение.
Третий отряд, состоявший из части пехотинцев и всей оставшейся кавалерии, атаковал стену. Часть пехотинцев подобралась к крепости вплотную под прикрытием темноты и тумана, вступив в бой с Русами на верху. Тем временем группе подрывников удалось доставить и взорвать две самодельные мины. Обрушившийся проход в стене позволил оставшимся пехотинцам и почти трем сотням кавалеристов проникнуть внутрь, где развернулось самое ожесточенное сражение. Девяносто процентов наших потерь было именно в этом боестолкновении, где первый удар на себя принял отряд Гурана.
Конечно, при такой плохой видимости и мы, и немцы могли зачастую попадать в своих. Не будь у моих воинов повязки на головах, наши потери могли быть выше. Пара десятков раненых были безнадежны: в Мехике имелся лекарь по имени Арбик. Поручил ему заниматься легкоранеными, оставив безнадежных.
— Макс Са, когда нападем? — поинтересовался Богдан, когда мы вернулись к своим.
— Перед рассветом. Сейчас часовые бдительны и успеют поднять тревогу. Дадим им успокоиться, перед рассветом внимание притупляется — вот тогда и нападем. Пока отдыхайте, времени ещё много.
Наша временная стоянка находилась примерно в двух километрах от стоянки Дойчей.
Расположившись в густом лесу, мы не опасались нападения: через такой подлесок бесшумно не пройти. Негромко переговариваясь, парни грели себе еду, чтобы плотно поужинать перед предстоящим боем.
— Макс Са, — Баск протянул кусок поджаренного мяса, — покушай, ты за целый день ничего не ел.
Бакс был прав: все три дня, что прошли после ночного сражения и смерти Будимира, мне просто кусок не лез в горло. Без аппетита что-то жевал только потому, что надо. Пару раз откусив, протянул мясо обратно:
— Поешь сам, Баск, я наелся. Разбуди меня, когда Луна пройдет половину пути.
От прелых листьев несло сыростью. Завернувшись в шкуру, попытался уснуть. Стоило закрыть глаза, как перед глазами снова и снова вставала сцена смерти Будимира: фонтан крови из перерезанной шеи и медленно оседающий гигант…
Проснулся от первого прикосновения Баска: ночное небо подавало первые признаки, что скоро начнет светать. Все воины были готовы: копыта лошадей обмотаны тряпками, а морды надежно укутаны.
— Мы с Баском, Гураном и ещё с тремя воинами подползем к часовым и попробуем их тихо снять. Остальные ждут сигнала, и лишь потом пересекают открытое пространство. Всем ясно?
Поймав взгляд Богдана, решительно отмел его невысказанную просьбу:
— Надо ползти сто метров, с твоими ребрами это — не вариант. Жди сигнала!
Возражать гигант не решился, лишь недовольно засопел.
Дойдя до границы деревьев, мы распластались на земле. Когда двинулся вперед, понял, что бесшумно подобраться не удастся. Высохшая пожухлая трава и листья под телом шелестели так, что мне казалось: слышно за сотню метров. Я видел лишь одну фигуру спящего часового, растянувшегося у практически потухшего костра. Остальных с моего места не видно. Несколько раз останавливался, чтобы прислушаться, нет ли тревоги во вражеском лагере. Убедившись, что все тихо, продолжал ползти.
Когда до спящего часового оставалось порядка десяти метров, решился: вскочив на ноги, быстро метнулся и вонзил нож в тело, прикрытое шкурой. Дойч не издал ни единого звука. Оглянувшись, увидел ещё одного часового, которого остервенело бил ножом Гуран. Скинув шкуру с убитого мной часового, увидел бледное лицо уже мертвого человека. Причем умершего как минимум несколько часов тому назад.
— Стой! — остановил Гурана. — Он мертв.
Шатер Дитриха стоял на своем месте, обуреваемый плохими предчувствиями, прошел мимо потухших костров: охрана у входа отсутствовала. Как и внутри, как вообще не было ни единой души в огромном лагере. Нацистский ублюдок обвел нас вокруг пальца: оставив мертвых воинов, разложив костры и установив шатер, он ушел ночью, пока мы ждали предрассветного часа для нападения.
— Макс Са, они ушли давно, — Баск пощупал и осмотрел следы копыт при свете горящей ветки из костра.