Противостояние лучших — страница 28 из 63

Волосы. Они его завораживали. Он работал с твердыми материалами и мог воспроизвести плоть и другие органы, но волосы у него не получались.

Красавица бросила на него один взгляд, потом посмотрела еще раз, что уже само по себе могло быть посланием.

Он принялся изучать ее более внимательно — изучать ее овальное лицо, чувственную фигуру, вызывающую позу, с которой она опиралась о стойку бара и разговаривала по мобильному телефону…

Его ужасно раздражало, что ее внимание направлено на какого-то ублюдка, сидящего в десяти или ста милях отсюда. Ее улыбка завораживала. Но она предназначалась не Верлену.

«Мона Лиза», — подумал он. Вот кого она ему напомнила. Впрочем, в его системе ценностей это не было комплиментом. Джим Боб считал девку да Винчи ухмыляющейся сучкой. И, видит Бог, ее портрет сильно переоценивают!

Эй, посмотри сюда, Мона!

Но брюнетка больше не обращала на него внимания.

Верлен подозвал бармена и сделал заказ. Как всегда, здесь и в других клубах, которые он посещал, Джеймс пил неразбавленный бурбон, потому что девушки любят, когда мужчины пьют алкоголь, не испорченный фруктовым соком. Пиво — напиток для детей, а вино — для спальни, после совокупления.

Мона еще раз посмотрела в его сторону. Но не стала встречаться с ним взглядом.

Он начал злиться. Проклятье, с кем она разговаривает?

Еще один взгляд. Маленькое черное платье говорит о трусости — его надевают женщины, которые боятся сделать заявление. Но Джим простил его Моне. Шелк платья падал и парил в тех местах, где следовало, и ткань, точно латекс, обтягивала роскошную фигуру.

А какие руки! Длинные пальцы с черными ногтями!

Волосы всегда вызывали трудности, но самым главным вызовом для скульптора являлись руки. Микеланджело был настоящим гением рук, он создавал идеальные ладони, пальцы и ногти из сердца мрамора.

И Джеймс Роберт Верлен, который считал себя потомком — если не по крови, то по мастерству — великого мастера, создавал ту же магию, пусть и в металле, а не в камне.

А это было несравнимо труднее.

В «Расте» сидели типичные для этого времени посетители — артистичные особы, которые на самом деле работали менеджерами в рекламных агентствах, ботаники, бывшие художниками, хипстерами и жалким образом цепляющимися за уходящую молодость, как за спасательный круг, игроки с Уолл-стрит. Народу было полно. А скоро станет еще больше.

Наконец Джеймсу Роберту удалось перехватить взгляд Моны, и его охватила уверенность, что он ей понравился. Почему бы и нет? У него было худощавое хищное лицо, превосходные густые темные волосы и узкие бедра в обтягивающих черных джинсах, к тому же он выглядел моложе своих сорока лет. Да еще и тратил много времени, чтобы придать себе вид контролируемой непокорности, и его глаза напоминали лазеры. Верлен был в фирменной рубашке «Донна Карен», но не новой, с пятнами в нужных местах и расстегнутыми верхними пуговицами, открывавшими всему миру его мощные грудные мышцы. Он любил поднимать железо — в его студии накопилось множество болванок и стальных брусьев, которые он собирал на свалках, где находил материалы для своей работы. Были там и баллоны с кислородом, пропаном и ацетиленом.

Еще один взгляд на Мону. Скульптор уже начал терять контроль над собой, знакомое ощущение поднималось от паха к груди.

Прихватив бокал с виски, он направился к брюнетке. Для этого ему требовалось пройти сквозь группу молодых бизнесменов в костюмах, которые полностью его проигнорировали. Верлен их ненавидел, он презирал конформизм, самодовольство и полное отсутствие культуры. Эти люди судили об искусстве по ярлыку с ценой: Джеймс не сомневался, что мог бы вытереть холстом задницу, побрызгать сверху лаком и поставить цену в сто тысяч долларов — и обыватели изо всех сил старались бы перекричать друг друга на аукционе «Кристи».

Дерьмо в искусстве.

Он принялся проталкиваться сквозь толпу молодых людей.

— Эй, — пробормотал один из них. — Ублюдок, ты разлил мою…

Верлен резко обернулся и бросил на мужчину испепеляющий взгляд, словно полил его из перцового баллончика. Бизнесмен, который был выше и плотнее его, застыл. Его друзья зашевелились, но решили остаться в стороне и вернулись к прерванному разговору о матче.

Когда стало очевидно, что мистер «Брукс бразерс»[25] не собирается совершать глупых поступков, которые могли бы привести к сломанным пальцам, разбитому лицу или чему-нибудь похуже, Джим удостоил его снисходительной улыбки и двинулся дальше.

Приблизившись к Моне, он завис неподалеку от нее. Скульптор не собирался играть с ней в игру «будем-игнорировать-друг-друга». Для этого он был слишком заведен.

— У меня есть одно преимущество по сравнению с тем, с кем ты сейчас разговариваешь, — прошептал он и кивнул на телефон.

Женщина замолчала и повернулась к нему.

Верлен усмехнулся:

— Я могу угостить тебя выпивкой, а он — нет.

Мона напряглась. Станет ли она с ним разговаривать?

Потом красавица оглядела его. Медленно. Уже не улыбаясь.

— Мне пора, — сказала она в трубку.

Щелк!..

Он пальцем подозвал бармена и опять посмотрел на нее:

— Что ж, меня зовут Джеймс.

Естественно, теперь он изображал скромность. Брюнетка что-то сказала. Он не расслышал. В «Расте» играли группы двадцатилетней давности, худшие из «CBGB»,[26] и уровень шума наверняка превышал сто децибел.

Он наклонился ближе и уловил сладкий цветочный аромат, который источала ее кожа.

Да, он ее хотел. Он хотел ее связать. Хотел, чтобы она вспотела. Хотел, чтобы плакала.

— Что ты сказала? — спросил Верлен.

— Я спросила, чем ты занимаешься, Джеймс?

Конечно, это же Манхэттен! Неизменный вопрос номер один.

— Я скульптор, — ответил мужчина.

— Правда?

У женщины был легкий бруклинский акцент. С этим он мог смириться, а вот со скептицизмом в ее глазах — нет.

В его руках тут же появился смартфон. Он повернул его к ней экраном и стал показывать фотографии.

— Господи, ты и вправду скульптор! — воскликнула Мона.

Потом она посмотрела куда-то мимо Джима. Он проследил за ее взглядом и увидел высокую рыжую женщину, которая пробиралась к ним сквозь толпу. Настоящая красавица. Верлен мгновенно оценил ее: лицо, грудь, зад… И его совершенно не беспокоило, что она перехватила его взгляд.

Такая же вкусная, как Мона.

И никакого маленького черного платья. Кожаная мини-юбка и темно-синяя, расшитая блестками блузка без бретелек.

Красотка отбросила великолепные волосы за плечи, блестящие от пота, и поцеловала Мону в щеку. А потом улыбнулась Верлену.

— Это Джеймс, — сказала брюнетка. — Он настоящий скульптор. Знаменитый.

— Круто, — сказала рыжая дама, и ее глаза широко раскрылись от удивления — Джим Боб любил, когда женщины реагировали на него именно так.

Он пожал им руки.

— Как вас зовут? — спросил Верлен у рыжей.

— Амелия.

Мону же, как оказалось, звали Лили.

Он заказал Амелии «Пино Гри»,[27] а для себя — очередную порцию бурбона.

Разговор блуждал. Этого требовал протокол, и Верлену пришлось поиграть немного дольше, прежде чем у него появилась возможность повернуть беседу в нужную сторону. Тут приходилось соблюдать осторожность. Можно испортить весь вечер, если действовать поспешно. Когда девушка одна, ее можно напоить, а потом, не прикладывая особых усилий, предложить «что-нибудь другое» у него дома.

Но две сразу? Здесь требуется более серьезная работа.

На самом деле он не был уверен, что сумеет довести дело до конца. Проклятье, они казались слишком умными и сообразительными! Для них будет недостаточно, если он просто скажет: «Я могу открыть вам новый мир».

Нет, пожалуй, вечер следует признать неудачным. Ничего не выйдет.

Но именно в тот момент, когда Верлен об этом подумал, Лили наклонилась к нему и прошептала:

— Так чем ты увлекаешься, Джеймс?

— Тебя интересует мое хобби? — удивился скульптор.

Женщины переглянулись и рассмеялись.

— Да, хобби. У тебя есть хобби? — снова спросила брюнетка.

— Конечно. У кого его нет?

— А если мы признаемся тебе, какое у нас хобби, ты расскажешь о своем?

Когда страстная черноволосая красотка в маленьком черном платье задает тебе такой вопрос, ответ может быть только один:

— Ясное дело!

Рыжая открыла сумочку и вытащила наручники.

Ладно, возможно, в этот вечер все сложится совсем неплохо!


Амелия Сакс вынуждена была признать, что Джеймс Роберт Верлен обладал определенным обаянием.

Он довольно странно одевался — «Полуночный ковбой» под руку с «Версаче», — и к тому же у него было больше лосьонов для волос, чем у нее. Несмотря на это, полностью и без остатка его интересовали только она и Лили.

Линкольн Райм являлся ее романтическим и профессиональным партнером, поэтому Амелия была свободна от безумия мира свиданий. Однако в прошлом она провела множество вечеров в ресторанах и барах с мужчинами, озабоченными чем угодно, кроме нее. Их мысли постоянно возвращались к сотовым телефонам или смартфонам, лежавшим в карманах их пиджаков, к новым сделкам, к подружкам или к женам, о которых они забывали упомянуть…

Женщина всегда знает, с нею сейчас мужчина или нет.

А вот Джим Боб — Амелии понравилась кличка, которую дал ему Лукас Дэвенпорт, — определенно оставался с ними. Его глаза снайпера вглядывались в их с Лили глаза, он прикасался к их рукам, задавал вопросы, шутил… Он ими интересовался.

Конечно, это не был типичный разговор во время знакомства в баре — о семье, бывших женах и мужьях, о «Метс» и «Никс»,[28] политике и последних голливудских фильмах. Нет, они обсуждали такие эзотерические вопросы, как типы веревки, которыми ему нравится связывать «девушек», магазины, где лучше покупать кляпы, виды хлыстов и тростей, которые причиняют максимум боли, но оставляют минимум следов.