Противостояние — страница 143 из 258

Пожалуйста, Туз!

Одинокий Туз промолчал и еще крепче сжал руку вырывающегося Гека. Молчание вполне сошло за ответ. Гектор Дроугэн вновь начал кричать. Его по-прежнему тащили к фонтану.

За ним, словно в торжественной похоронной процессии, шли трое мужчин: Уитни Хоргэн с большим саквояжем, Рой Хупс со стремянкой и Мигун Уинкс, лысый, с постоянно подергивающимися глазами. Мигун нес папку с зажимом и листом бумаги, на котором был напечатан текст.

Гека подтащили к основанию креста. От него расходились волны жуткого запаха страха. Глаза закатились, показывая мутные белки, напоминая глаза лошади, оставленной в грозу под открытым небом.

– Эй, Мусорище! – прохрипел он, когда Рой Хупс поставил стремянку у него за спиной. – Мусорный Бак! Скажи им, дружище, пусть прекратят. Скажи им, я избавлюсь от этой привычки. Скажи им, что такой испуг действует лучше всех этих гребаных реабилитационных клиник. Скажи им, чел!

Мусорный Бак смотрел себе под ноги. Голову он наклонил так, что черный камень отлепился от груди и попал в поле зрения. Красная щель в форме глаза пристально смотрела на него снизу вверх.

– Я тебя не знаю, – пробормотал он.

Краем глаза Мусорный Бак увидел, что Белый опустился на одно колено. Из уголка его рта свешивалась сигарета, левый глаз прищурился от едкого дыма. Он уже открыл саквояж и доставал из него острые деревянные гвозди. Объятому ужасом Мусорнику они показались огромными, как колышки палатки. Белый положил гвозди на землю и вытащил из саквояжа большой деревянный молоток.

Несмотря на шум голосов, слова Мусорного Бака, похоже, пробили туман паники, застилавший разум Гектора Дроугэна.

– Как это ты не знаешь меня?! – пронзительно выкрикнул он. – Два дня тому назад мы вместе завтракали! Ты назвал вот этого парня мистер Туз! Как это ты меня не знаешь, трусливый врун?

– Я совершенно тебя не знаю, – ответил Мусорник чуть окрепшим голосом. И почувствовал облегчение. Он видел перед собой незнакомца, причем отдаленно незнакомец этот напоминал Карли Ейтса. Рука поднялась к камню и сжала его. Идущий от камня холод придал ему еще большую уверенность.

– Ты лжец! – прокричал Гек. Вновь принялся вырываться. Мышцы натягивались и раздувались, пот тек по груди и рукам. – Ты лжец! Ты знаешь меня! Ты знаешь, лжец!

– Нет, я не знаю тебя. Я не знаю тебя и не хочу тебя знать!

Гек опять начал кричать. Четверо мужчин с огромным трудом удерживали его, тяжело дыша.

– Давайте! – приказал Ллойд.

Гека потащили назад. Один мужчина подставил ногу, и Ге к повалился на спину, наполовину приземлившись на крест. Тем временем Мигун начал зачитывать текст с листа, закрепленного на папке, его пронзительный голос прорезал вопли Гека, как визг циркулярной пилы.

– Внимание, внимание, внимание! По приказу Рэндалла Флэгга, Лидера народа и Первого гражданина, этот человек по имени Гектор Алонсо Дроугэн приговаривается к смертной казни – распятию на кресте. Таково наказание за употребление наркотиков.

– Нет! Нет! Нет! – в смертельном ужасе прокричал Гек. Его левая рука, скользкая от пота, вырвалась из пальцев Одинокого Туза.

Инстинктивно Мусорник упал на колени и схватил руку, приложив кисть к перекладине креста. Секундой позже Белый уже стоял на коленях рядом с ним с деревянным молотком и двумя гвоздями. Сигарета по-прежнему свисала из уголка его рта. Он напоминал человека, который собирается что-то починить у себя во дворе.

– Да, хорошо, так его и держи, Мусорник. Я его пришпилю. Не займет и минуты.

– Употребление наркотиков запрещено в Народном союзе, поскольку наркотики уменьшают способность человека служить Союзу, – вещал Мигун. Он говорил быстро, как аукционист, его веки пребывали в непрерывном движении. – В данном конкретном случае у обвиняемого Гектора Дроугэна найдено оборудование для приема наркотиков и большое количество кокаина.

Теперь крики Гека достигли пика, стали такими пронзительными, что могли бы разрушить кристалл. Его голова моталась из стороны в сторону. На губах выступила пена. Кровь текла по рукам шестерых человек, включая Мусорного Бака, когда они поднимали крест и устанавливали его основание в бетонное гнездо. На фоне неба появился силуэт кричащего от боли Гектора Дроугэна с запрокинутой головой.

– …делается во благо Народного союза, – продолжал вещать Мигун. – Это сообщение заканчивается серьезным предупреждением и наилучшими пожеланиями людям Лас-Вегаса. Пусть этот список истинных фактов будет прибит над головой преступника, и пусть его скрепит печать Первого гражданина, имя которого РЭНДАЛЛ ФЛЭГГ.

– Господи, как же БОЛЬНО! – кричал над ними Гектор Дроугэн. – О Господи, Господи, Господи, Господи!

Толпа оставалась на месте почти час, никто не решался уйти первым. На многих лицах читалось отвращение, на некоторых – нервное возбуждение… и на всех без исключения – страх.

Мусорный Бак страха не испытывал. С чего ему было бояться? Он не знал этого человека.

Совершенно его не знал.


Вечером того же дня, в четверть одиннадцатого, Ллойд пришел в комнату Мусорного Бака. Оглядел его.

– Ты одет. Хорошо. Я думал, ты уже мог лечь спать.

– Нет, – ответил Мусорный Бак. – Я не ложился. А что?

Ллойд понизил голос:

– Время пришло, Мусорище. Он хочет видеть тебя. Флэгг.

– Он?..

– Да.

– Где он? – взволнованно спросил Мусорный Бак. – Я готов отдать за него жизнь, да!

– На верхнем этаже, – ответил Ллойд. – Вернулся, пока мы хоронили тело Дроугэна. С побережья. Уже был у себя, когда мы с Белым приехали с кладбища. Никто не видит, как он уходит и приходит, Мусорник, но все знают, на месте он или нет. Пошли.


Четырьмя минутами позже кабина лифта остановилась на последнем этаже, и Мусорный Бак вышел из нее. На его лице читалось благоговение, глаза сияли. Ллойд остался в лифте.

Мусорник повернулся к нему:

– Разве ты?..

Ллойд попытался улыбнуться, но получилась кислая гримаса.

– Нет. Он хочет видеть тебя одного. Удачи тебе, Мусорник.

И, прежде чем тот успел что-либо ответить, двери лифта захлопнулись, отсекая Ллойда.

Мусорный Бак осмотрелся. Он стоял в просторном, роскошном вестибюле. Здесь было две двери… и одна, в дальнем конце, медленно открывалась. За ней царила темнота. Но Мусорник видел силуэт в дверном проеме. И глаза. Красные глаза.

Сердце медленно стучало в его груди, во рту пересохло. Мусорный Бак направился к силуэту. С каждым шагом воздух вокруг него становился все холоднее. Мурашки побежали по сожженным солнцем рукам. Где-то глубоко внутри труп Дональда Мервина Элберта перевернулся в могиле и закричал.

Потом угомонился.

– Мусорный Бак, – сказал тихий и обаятельный голос, – как хорошо, что ты пришел. Очень хорошо.

Слова с трудом слетали с его губ.

– Моя… я готов отдать за тебя жизнь.

– Да, – обволакивающим голосом ответил силуэт у двери. Губы разошлись в улыбке, обнажив белые зубы. – Но, думаю, до этого не дойдет. Заходи. Дай мне взглянуть на тебя.

С по-прежнему сияющими глазами, с расслабленным, как у лунатика, лицом Мусорный Бак переступил порог. Дверь закрылась, их окружил сумрак. Невероятно горячая рука сомкнулась на ледяной руке Мусорного Бака… и внезапно он ощутил умиротворенность.

– У меня есть для тебя работа в пустыне, Мусорник. Великая работа. Если ты захочешь.

– Готов на все, – прошептал Мусорный Бак. – Готов на все.

Рэндалл Флэгг обнял его сутулые плечи.

– Ты у меня будешь поджигать. Пошли, выпьем чего-нибудь и поговорим об этом.

И да, речь пошла о великом пожаре.

Глава 49

Люси Суонн проснулась за пятнадцать минут до полуночи, судя по часам «Пульсар», которые она носила на левой руке. На западе, где высились горы – Скалистые горы, с трепетом отметила она, – бесшумно сверкали зарницы. До этого путешествия она не бывала западнее Филадельфии, где жил брат ее мужа. Раньше жил.

Вторая половина двойного спального мешка пустовала. Она подумала о том, чтобы просто перекатиться на другой бок и снова заснуть – он вернется, когда сочтет нужным, – но потом встала и тихонько пошла туда, где рассчитывала его найти, в западную часть лагеря. Люси двигалась бесшумно, никого не тревожа. За исключением, разумеется, Судьи. Он нес вахту с десяти вечера до полуночи, и не было случая, чтобы Судья Феррис задремал на посту. Ему уже перевалило за семьдесят, и он присоединился к ним в Джольете. Теперь их стало девятнадцать: пятнадцать взрослых, трое детей и Джо.

– Люси? – шепотом позвал Судья.

– Да. Вы видели?..

Тихий смешок.

– Конечно. Он на шоссе. Так же, как и прошлой ночью, и позапрошлой.

Она подошла ближе и увидела у него на коленях раскрытую Библию.

– Судья, вы сломаете глаза.

– Ерунда. Для чтения Библии лучше звездного света не сыскать. Может, только при этом свете ее и следует читать. Как насчет этого? «Не определено ли человеку время на земле, и дни его не то же ли, что дни наемника? Как раб жаждет тени, и как наемник ждет окончания работы своей, так я получил в удел месяцы суетные, и ночи горестные отчислены мне. Когда ложусь, то говорю: «когда-то встану?», а вечер длится, и я ворочаюсь досыта до самого рассвета»[154].

– Круто, – без энтузиазма прокомментировала Люси. – Действительно мило, Судья.

– Это не мило, это Иов. Нет ничего действительно милого в Книге Иова, Люси. – Он закрыл Библию. – «Я ворочаюсь досыта до самого рассвета». Это твой мужчина, Люси. Это Ларри Андервуд. Без прикрас.

– Я понимаю, – вздохнула она. – Если бы я только знала, что с ним не так.

Судья мог бы высказать свои соображения на этот счет, но предпочел промолчать.

– Это не сны, – продолжила Люси. – Никто их больше не видит, за исключением разве что Джо. А Джо… другой.

– Да. Это точно. Бедный мальчик.

– И все здоровы. По крайней мере с тех пор, как умерла миссис Воллман. – Через два дня после того, как к ним присоединился Судья, в их компанию влились мужчина и женщина, представившиеся как Дик и Салли Воллман. Люси сильно сомневалась, что «супергрипп» мог пощадить одновременно мужа и жену, и подозревала, что их брак нигде не зарегистрирован, а семейная жизнь началась совсем недавно. Им обоим было за сорок, и, несомненно, они очень любили друг друга. Потом, неделю назад, в доме старой женщины в Хемингфорд-Хоуме Салли Воллман заболела. Они оставались там два дня, беспомощно ожидая, выздоровеет она или умрет. Она умерла. Дик Воллман по-прежнему оставался с ними, но стал другим человеком – молчаливым, ушедшим в себя, бледным.