не хотел. Пока не хотел. Сначала надеялся убедиться в своей правоте. Тогда я не догадывался, что человек очень многое не может знать наверняка, независимо от своих желаний. Он говорит: «Хэнк Уильямс – один из лучших. Я люблю музыку придорожных ресторанов». А потом говорит: «Я еду в Новый Орлеан, буду гнать всю ночь, отсыпаться весь завтрашний день, потом всю ночь буду играть. Он остался прежним? Новый Орлеан?» Я говорю: «В каком смысле – прежним?» Он мне отвечает: «Ты знаешь». И я говорю: «Да, конечно, это юг. Хотя там, у моря, гораздо больше деревьев». Это его рассмешило. И он говорит: «Может, еще увидимся». Но мне не хотелось видеться с ним вновь, Фрэнни. Потому что его глаза говорили: он слишком долго смотрел в темноту и, возможно, даже начал что-то там различать. Думаю, если я когда-нибудь увижу этого Флэгга, его глаза будут такими же.
Стью покачал головой, они перевели велосипеды через дорогу и прислонили к стене дома.
– Я думал об этом, собирался купить несколько его пластинок, но не стал. Его голос… это хороший голос, но от него у меня по коже бегут мурашки.
– Стюарт, о ком ты говоришь?
– Помнишь рок-группу «Дорз»? В ту ночь на заправочную станцию в Арнетте заезжал Джим Моррисон. Я в этом уверен.
У нее от удивления вытянулось лицо.
– Но он умер! Умер во Франции! Он… – И тут она замолчала. Потому что о смерти Моррисона много чего писали. Словно с ней были связаны какие-то секреты. – Ты действительно так думаешь?
Они уже сидели на ступеньках у двери своего дома, плечом к плечу, как маленькие дети, ожидающие команды матери идти ужинать.
– Да, – ответил он. – Да, думаю. И до этого лета я всегда думал, что моя встреча с ним – самое необычное событие моей жизни. Ох, как же я ошибался!..
– И ты никому не говорил? – В голосе Фрэнни слышалось изумление. – Ты видел Моррисона через годы после его смерти – и никому не сказал?! Стюарт Редман, Богу следовало дать тебе вместо рта кодовый замок перед тем, как посылать тебя в этот мир.
Стью улыбнулся:
– Видишь ли, годы катились, как пишут в книгах, и если я думал о той ночи – а я время от времени думал, – у меня крепла уверенность, что я все-таки ошибся. Просто видел человека, похожего на него. И перестал к этому возвращаться. Но в последние недели меня вновь стал мучить этот вопрос. И теперь я склоняюсь к тому, что это был Моррисон. Черт, да он, возможно, все еще жив. Отменная получилась бы шутка, правда?
– Если он жив, то здесь его нет, – отметила Фрэнни.
– Нет, – согласился Стью. – Я бы и не ожидал его появления здесь. Я видел его глаза.
Она положила руку ему на плечо.
– Та еще история.
– Да, и, вероятно, двадцать миллионов людей в этой стране могли бы рассказать такую же… только об Элвисе Пресли и Говарде Хьюзе.
– Уже нет.
– Да… уже нет. Гарольд сегодня дал прикурить, верно?
– Как я понимаю, это называется сменой темы.
– Я уверен, что ты права.
– Да, это точно.
Он улыбнулся озабоченности в ее голосе и морщинке, которая появилась на лбу.
– Тебя это тревожит, да?
– Да, но я не собираюсь об этом говорить. Теперь ты на стороне Гарольда.
– Ты несправедлива, Фрэн. Меня это тоже тревожит. Мы провели два предварительных заседания… вроде бы все обмусолили… во всяком случае, мы так думали… и тут приходит Гарольд. Пара слов здесь, пара слов там, и говорит: «Разве вы не это имели в виду?» А мы отвечаем: «Да, спасибо, Гарольд, разумеется, это». – Стью покачал головой. – Предложение проголосовать общим списком… Как вышло, что мы даже не подумали об этом, Фрэн? Идеальное же решение, а мы его даже не обсуждали.
– Никто из нас не знал наверняка, в каком они придут настроении. Я думала – особенно после ухода матушки Абагейл, – что они будут мрачные, даже злые. Да еще этот Импенинг, каркающий, как какой-то ворон смерти…
– Любопытно, нельзя ли ему как-нибудь заткнуть рот? – задумчиво сказал Стью.
– Но ничего такого не было и в помине. Они так… ликовали только потому, что собрались вместе. Ты это почувствовал?
– Да, конечно.
– Все это напоминало проповедь… почти что. Я не думаю, что Гарольд это спланировал. Просто воспользовался моментом.
– Я просто не знаю, как к нему относиться, – признался Стью. – В тот вечер, после поисков матушки Абагейл, я действительно его жалел. Когда появились Ральф и Глен, он выглядел таким подавленным, казалось, может упасть в обморок или что-то такое. Но сейчас, когда мы уходили с лужайки и все его поздравляли, он раздулся, как жаба. Словно улыбался нам, а про себя думал: «Видите, чего стоит ваш комитет? Жалкая кучка идиотов!» Он напоминает те головоломки, с которыми ничего не получается. Вроде китайских ловушек для пальцев или трех металличе ских колец, которые можно разъединить, только разместив их определенным образом.
Фрэн вытянула ноги и посмотрела на них.
– Если уж речь зашла о Гарольде, ты не замечаешь чего-то необычного в моих ногах, Стюарт?
Стью задумчиво оглядел их.
– Нет. Разве что ты носишь эти забавные «земные» туфли[178] из магазина на нашей улице. А они, разумеется, такие большие…
Фрэн стукнула его.
– «Земные» туфли очень хороши для ног. Так говорят все популярные журналы. И у меня, чтоб ты знал, седьмой размер. Один из самых маленьких.
– А при чем тут твои ноги? Уже поздно, дорогая. – Стью встал, взялся за руль велосипеда. Она пристроилась рядом.
– Наверное, ни при чем. Просто Гарольд все время смотрел на них, когда после собрания мы сидели на траве и болтали. – Фрэнни покачала головой. Чуть нахмурилась. – И почему Гарольда Лаудера так заинтересовали мои ноги?
Домой Ларри и Люси шли вдвоем, держась за руки. Лео свернул в тот дом, где жил с мамой Надин.
Когда они подходили к двери, Люси начала:
– Какое получилось собрание. Я никогда не думала… – Она не договорила, потому что темная фигура выступила из тени на их крыльце.
Ларри почувствовал, как внутри жарким огнем полыхнул страх. Это он, прострелила голову дикая мысль. Он пришел, чтобы забрать меня… сейчас я увижу его лицо.
И тут же удивился, как он только мог такое подумать, потому что с крыльца спустилась Надин Кросс в длинном платье из какого-то синевато-серого материала, с распущенными волосами, падающими на плечи и рассыпанными по спине, черными волосами с белоснежными прядями.
Рядом с ней Люси напоминает подержанную машину на автостоянке скупщика, подумал он, прежде чем успел глазом моргнуть, и возненавидел себя за это. Так всегда говорил прежний Ларри… прежний Ларри? С тем же успехом можно сказать, что так говорил старина Адам…
– Надин?.. – Голос Люси дрожал, она приложила руку к груди. – Как же ты меня напугала. Я подумала… ох, я даже не знаю, что подумала…
Надин на Люси и не посмотрела.
– Могу я поговорить с тобой? – спросила она Ларри.
– Что? Сейчас? – Он искоса глянул на Люси – или подумал, что глянул… потому что потом не мог вспомнить, как выглядела Люси в тот момент. Словно ее полностью накрыла тень, как при затмении.
– Сейчас. Именно сейчас.
– Слушай, утром…
– Сейчас, Ларри. Или никогда.
Он вновь посмотрел на Люси и теперь увидел ее, увидел смирение, написанное на ее лице, когда она переводила взгляд с Ларри на Надин и обратно. Увидел обиду.
– Я сейчас приду, Люси.
– Нет, ты не придешь, – мертвым голосом возразила она. Ее глаза заблестели от слез. – Нет, я в этом сомневаюсь.
– Десять минут.
– Десять минут, десять лет. Она пришла, чтобы забрать тебя. Ты принесла ошейник и намордник, Надин?
Для Надин Люси Суонн не существовало. Ее глаза не отрывались от Ларри, темные, широко расставленные глаза. Для Ларри они навсегда останутся самыми странными, самыми прекрасными глазами, которые он когда-либо видел, глазами, которые возвращаются к тебе, когда тебе больно, или у тебя большая беда, или ты, возможно, вот-вот сойдешь с ума от горя.
– Я приду, Люси, – машинально сказал он.
– Она…
– Иди.
– Да, пожалуй, пойду. Она пришла. Я свободна.
Люси взбежала по ступенькам, споткнулась на последней, устояла на ногах, распахнула дверь, с силой захлопнула ее за собой, заглушив звук рыданий в тот самый момент, когда они вырвались из груди.
Надин и Ларри долго смотрели друг на друга как зачарованные. «Именно так это бывает, – подумал он, – когда ты ловишь чей-то взгляд – и навсегда запоминаешь эти глаза, или когда на дальнем конце перрона подземки замечаешь человека, который выглядит твоим двойником, или когда слышишь на другой стороне улицы смех, неотличимый от смеха девушки, которая была у тебя первой…»
Но во рту вдруг появился горький привкус.
– Пройдемся до угла и обратно, – тихим голосом предложила Надин. – На это ты согласишься?
– Я лучше пойду к ней. Ты выбрала чертовски неудачное время, чтобы прийти сюда.
– Пожалуйста! Только до угла и обратно! Я встану на колени и буду умолять тебя, если хочешь. Вот! Видишь?
И, к его ужасу, она действительно опустилась на колени, приподняв юбку, чтобы это сделать, показав ему свои голые ноги, и он вдруг осознал, что под юбкой ничего нет. Почему он так решил? Ларри не знал. Она не сводила с него глаз, отчего голова у него пошла кругом и появилось тошнотворное осознание вовлеченности в происходящее какой-то неведомой силы, которая заставила ее встать перед ним на колени, чтобы ее рот оказался на одном уровне с…
– Встань! – хрипло рявкнул он. Схватил Надин за плечи и рывком поднял на ноги, стараясь не смотреть, как юбка вздернулась еще выше, прежде чем опуститься, однако заметив, что бедра у нее цвета сливок, белые, но не мертвенно-бледные, а крепкие, здоровые, притягательные. – Пошли, – добавил он, едва владея собой.
Они пошли на запад, в направлении гор, которые смутно угадывались в ночи – черные треугольники, закрывающие звезды, высыпавшие после дождя. Когда он шагал в темноте к этим горам, ему всегда становилось как-то не по себе, но возникало ощущение, что впереди его ждут какие-то приключения, а теперь, когда Надин шла рядом, чуть касаясь его локтя, эти чувства только обострились. Ему часто снились яркие сны, и три или четыре ночи назад приснились эти горы и живущие в них тролли, отвратительные существа с ярко-зелеными глазами, огромными головами гидроцефалов и могучими рук