– Я не очень-то тебя понимаю, – медленно ответил Ларри. – Ты можешь сказать мне, чего ты боишься?
– В этом все и дело… я не знаю, чего именно. – Она посмотрела на него, в ее глазах стояли слезы. – Лучше я расскажу тебе то, что могу, Ларри. Я должна с кем-то поговорить. Бог свидетель, не могу больше держать это в себе, а Стью… возможно, Стью – не тот человек, которому следует все это услышать. Во всяком случае, первым.
– Хорошо, Фрэнни. Выкладывай.
И она рассказала ему все, начав с того июньского дня, когда Гарольд заехал на подъездную дорожку ее дома в Оганквите на «кадиллаке» Роя Брэннигана. Пока она говорила, остатки яркого дня сменились синеватыми тенями. Влюбленные потянулись из парка. В небе появился тонкий серпик луны. В кондоминиуме на другой стороне бульвара зажглись несколько ламп Коулмана. Она рассказала ему о надписи на крыше амбара, о том, как спала, когда Гарольд рисковал жизнью, чтобы написать ее имя на самой нижней строке. О встрече со Стью в Фабиане, о резкой – отвали от-моей-косточки – реакции Гарольда на Стью. Она рассказала ему о своем дневнике, об отпечатке пальца на одной из страниц. Закончила в десятом часу вечера, когда уже стрекотали цикады. А потом, мучаясь нехорошим предчувствием, ждала, пока Ларри нарушит затянувшуюся паузу. Но он сидел, с головой уйдя в свои мысли.
Наконец посмотрел на нее:
– Ты уверена насчет отпечатка пальца? Ты уверена, что его оставил Гарольд?
Если она и запнулась, то лишь на мгновение.
– Да. Я знала, что это отпечаток пальца Гарольда, как только увидела его.
– Этот амбар с надписью на крыше… Помнишь вечер, когда мы впервые встретились и я сказал тебе, что Гарольд вырезал свои инициалы на опорной балке?
– Да.
– Он вырезал не только свои инициалы. Твои тоже. В сердце. Будто влюбленный маленький мальчик на школьной парте.
Она вытерла руками глаза.
– Какой кошмар!.. – У нее сел голос.
– Ты не несешь ответственности за действия Гарольда Лаудера, девочка. – Он взял ее руку в свои и сжал. – Это говорю тебе я, в прошлом пофигист и раздолбай. Ты не должна винить в этом себя. Потому что если будешь винить, – он так сильно сжал Фрэнни руку, что она почувствовала боль, но его лицо оставалось добрым, – если будешь винить, действительно сойдешь с ума. Со своими-то проблемами трудно справиться, не говоря уже о чужих.
Он отпустил ее руку, и какое-то время они молчали.
– Ты думаешь, Гарольд затаил на Стью смертельную обиду? – наконец спросил Ларри. – Ты действительно думаешь, что все так далеко зашло?
– Да, – кивнула Фрэн. – Я действительно думаю, что такое возможно. Может, не только на Стью, но и на весь комитет. Только я не знаю, что…
Его рука легла на ее плечо и крепко сжала, заставив замолчать. В темноте он напрягся, его глаза широко раскрылись, губы беззвучно двигались.
– Ларри! Что?..
– Когда он пошел вниз, – пробормотал Ларри. – Пошел вниз за штопором или за чем-то еще.
– Чем?
Ларри медленно повернулся к ней, словно его голова вращалась на заржавевшем шарнире.
– Знаешь, есть шанс найти ответ. Я ничего не могу гарантировать, потому что не заглядывал в эту книгу, но… все так красиво сходится… Гарольд читает твой дневник и черпает оттуда не только информацию, но и идею. Черт, он, возможно, заревновал, потому что она пришла к тебе первой. Разве все лучшие писатели не вели дневники?
– Ты говоришь, что у Гарольда есть дневник?
– Он спустился в подвал, в тот самый день, когда я пришел к нему с бутылкой вина, а я остался в гостиной один и оглядывался. Он сказал, что собирается обставить гостиную мебелью из хрома и кожи, и я пытался представить себе, как она будет выглядеть. И тут я заметил у камина шатающуюся плиту…
– ДА! – воскликнула Фрэнни так громко, что он подпрыгнул. – В тот день, когда я проникла в дом… и пришла Надин Кросс… я сидела у камина… я помню шатающуюся плиту. – Она вновь посмотрела на Ларри. – Опять то же самое. Словно кто-то вел нас за нос, направлял к…
– Совпадение… – Но голос Ларри звучал очень уж неуверенно.
– Неужели? Мы оба побывали в доме Гарольда. Мы оба заметили шатающуюся плиту. И теперь мы оба сидим здесь. Это совпадение?
– Не знаю.
– И что лежало под плитой?
– Гроссбух, – медленно ответил он. – По крайней мере это слово было на обложке. Внутрь я не заглядывал. В тот момент я подумал, что этот гроссбух вполне мог принадлежать как Гарольду, так и прежнему хозяину дома. Но если бы он принадлежал преж нему хозяину, разве Гарольд не нашел бы его? Мы оба заметили шатающуюся плиту. Так что давай предположим, что он находит этот гроссбух. Даже если бы парень, который жил в этом доме до эпидемии гриппа и заполнял гроссбух своими секретами – заносил в него суммы, укрытые от налогообложения, расписывал свои педофилические сексуальные фантазии, – эти секреты не могли быть секретами Гарольда. Ты это понимаешь?
– Да, но…
– Не прерывай инспектора Андервуда, когда он разъясняет, что к чему, смешливая девчонка. Поэтому, если эти секреты не были секретами Гарольда, с чего ему хранить гроссбух под плитой? Да с того, что это его собственные секреты. Под плитой лежал дневник Гарольда.
– Ты думаешь, он по-прежнему там?
– Возможно. Я думаю, нам лучше пойти и посмотреть.
– Сейчас?
– Завтра. Он будет с похоронной командой, а Надин во второй половине дня помогает на электростанции.
– Хорошо. Думаешь, мне сказать об этом Стью?
– Почему бы нам не подождать? Какой смысл поднимать шум, если нет уверенности, что дело важное? Мы можем и не найти гроссбух. Или окажется, что Гарольд записывал в него намеченные дела. А может, мы найдем в нем невинные байки. Или блестящий политический план, который вознесет Гарольда на вершину Зоны. Или выяснится, что записи зашифрованы.
– Я об этом не подумала. А что мы будем делать, если окажется, что в дневнике… что-то важное?
– Тогда, полагаю, нам придется поставить в известность постоянный комитет. Еще одна причина действовать быстро. Мы встречаемся второго числа. Пусть этот вопрос решит комитет.
– А он решит?
– Да, думаю, да, – ответил Ларри, но при этом он помнил, что сказал о комитете Лео.
Фрэнни соскользнула с края эстрады на землю.
– Мне как-то полегчало. Спасибо, что пришел, Ларри.
– Где мы встретимся?
– В маленьком парке напротив дома Гарольда. Скажем, завтра, в час дня?
– Отлично, – кивнул Ларри. – Там и увидимся.
Фрэнни пошла домой с легким сердцем. Ларри свел возможные варианты к минимуму. Гроссбух мог доказать беспочвенность всех их опасений. Но если бы он доказал обратное…
Что ж, в этом случае решение примет комитет. Как напомнил ей Ларри, следующее заседание намечалось вечером второго сентября, в доме Ника и Ральфа, который находился в самом конце Бейзлайн-роуд.
Когда она пришла домой, Стью сидел в спальне с фломастером в одной руке и увесистым томом в кожаном переплете в другой. Она прочитала название книги, вытисненное золотом на обложке: «Введение в Уголовный кодекс штата Колорадо».
– Тяжелая работа. – Фрэнни поцеловала Стью в губы.
– Это точно. – Он швырнул книгу через комнату, и она с грохотом приземлилась на комод. – Эл Банделл притащил. Он и его законодательная комиссия развили бурную деятельность. Послезавтра он хочет выступить на заседании постоянного комитета Свободной зоны. А чем занималась ты, прекрасная дама?
– Говорила с Ларри Андервудом.
Он долго и пристально смотрел на нее.
– Фрэн… ты плакала?
– Да, – она встретилась с ним взглядом, – но теперь мне лучше. Гораздо лучше.
– Это связано с ребенком?
– Нет.
– Тогда с чем?
– Я скажу тебе завтра вечером. Поделюсь с тобой всеми своими мыслями. А до этого – никаких вопросов. Идет?
– Дело серьезное?
– Стью, я не знаю.
Он долго, долго смотрел на нее.
– Хорошо, Фрэнни. Я тебя люблю.
– Знаю. И я тоже люблю тебя.
– В кровать?
Она улыбнулась:
– Кто быстрее разденется?
Первый день сентября выдался серым и дождливым, скучным и незапоминающимся, но он навсегда остался в памяти всех жителей Свободной зоны. Именно в этот день в домах Северного Боулдера вновь появилось электричество… пусть и на короткое время.
Без десяти двенадцать в пультовой электростанции Брэд Китчнер посмотрел на Стью, Ника, Ральфа и Джека Джексона, которые стояли у него за спиной. Нервно улыбнулся и сказал:
– Святая Мария, прояви милосердие. Помоги мне выиграть эту гонку.
После чего резко опустил вниз два больших рубильника. В гигантском, похожем на пещеру зале под ними завыли два пробных генератора. Пятеро мужчин подошли к окну во всю стену и посмотрели вниз, туда, где собралось около сотни мужчин и женщин, все – по приказу Брэда – в защитных очках.
– Если мы сделали что-то не так, я предпочитаю сжечь два генератора, а не пятьдесят два, – чуть раньше объяснил своим гостям Брэд.
Вой генераторов усилился.
Ник ткнул локтем Стью и указал на потолок. Стью поднял голову и заулыбался. Под полупрозрачными панелями начали светиться флуоресцентные лампы. Генераторы набирали мощь, вышли на устойчивое высокое гудение, и звук этот уже не менялся. Внизу толпа ремонтников зааплодировала, некоторые при этом морщились: ладони болели от многочасового натягивания и накручивания медной проволоки.
Флуоресцентные лампы теперь ярко светились, совсем как и прежде.
Ник испытал чувство, прямо противоположное тому, что накрыло его в Шойо, когда погас свет: там он внезапно оказался в могиле, здесь – воскрес.
Два генератора поставляли энергию в небольшую часть северного Боулдера – на Северную улицу. Люди, которые там жили, ничего не знали о пробном пуске, намеченном на это утро, и многие из них в страхе выбежали из домов.
Треща помехами, включались телевизоры. В доме на Еловой улице ожил блендер, пытаясь размешать смесь яиц и сыра, давно уже засохшую. Мотор блендера вскоре перегрелся и взорвался. В пустом гараже завыла дисковая пила. Засветились конфорки электрических плит. Марвин Гэй запел из громкоговорителей музыкального магазина «Музей восковых фигур», специализировавшегося на старых песнях. Быстрые слова и ритм казались ожившей грезой о прошлом: «Давай потанцуем… давай покричим… давай разберемся, что здесь такое… давай потанцуем… давай покричим»