– Привет, крошка, – мягко поздоровался он.
Она взяла его за руку. В темноте ее лицо напоминало бледный диск.
– Сильно болит? – спросил Стью.
– Не очень. Я приняла эдвил. Только не торопи меня.
Он помог ей вылезти из кабины, и Ральф взял ее за другую руку. Оба заметили, как она морщится.
– Хочешь, чтобы я тебя донес? – спросил Стью.
– Сама дойду. Просто поддерживай меня, хорошо?
– Конечно.
– И иди медленно. Мы, бабульки, быстро не можем.
Они обошли пикап Ральфа сзади, скорее волоча ноги, чем шагая. Когда добрались до тротуара, увидели, что Глен и Ларри стоят в дверях, наблюдая за ними. Освещенные сзади, они напоминали фигурки, вырезанные из черной бумаги.
– И что ты об этом думаешь? – прошептала Фрэнни.
Стью покачал головой:
– Я не знаю.
Они подошли к ступеням, ведущим к двери. Чувствовалось, что у Фрэнни сильно болит спина, и Ральф на пару со Стью помогли ей подняться. Ларри, как и Глен, казался бледным и встревоженным. На нем были линялые джинсы, рубашка навыпуск, застегнутая не на те пуговицы, и дорогие мокасины на босу ногу.
– Я очень сожалею, что пришлось тащить вас сюда, – сказал он. – Я сидел с ней, дремал, время от времени просыпался. Мы дежурили у кровати. Вы понимаете?
– Да, я понимаю, – кивнула Фрэн. По каким-то причинам слово «дежурили» заставило ее подумать о материнской гостиной… и увидеть ее в более мягком, более прощающем свете, чем прежде.
– Люси уже час как спала. Я проснулся, будто от толчка, и… Фрэн, могу я тебе помочь?
Фрэн покачала головой и натужно улыбнулась:
– Все хорошо. Продолжай.
– …и она смотрела на меня. Говорить она могла только шепотом, но я разобрал каждое ее слово. – Ларри сглотнул слюну. Они впятером стояли в прихожей. – Она сказала, что на рассвете Господь собирается забрать ее домой, но она должна поговорить с теми из нас, кого Господь не забрал раньше. Я спросил, что она имела в виду, и она ответила, что Господь забрал Ника и Сюзан. Она знала. – Ларри со всхлипом вдохнул и провел руками по длинным волосам.
В конце коридора появилась Люси.
– Я сварила кофе. Если хотите…
– Спасибо, любимая, – ответил Ларри.
На лице Люси читалась неуверенность.
– Мне зайти с вами? Или разговор будет не для посторонних ушей, как заседание комитета?
Ларри взглянул на Стью, который спокойно ответил:
– Заходи. Я думаю, что с тайнами покончено.
По коридору они направились в гостиную, медленно, чтобы не доставлять Фрэнни излишней боли.
– Она нам скажет, – внезапно нарушил общее молчание Ральф. – Матушка все нам скажет. Волноваться не о чем.
Они вошли вместе, и сверкающий взгляд умирающей матушки Абагейл ошеломил их.
Фрэн знала о физическом состоянии старой женщины, но увиденное все равно потрясло ее. От матушки Абагейл не осталось ничего, кроме жесткой кожи и сухожилий, связывающих кости. В комнате даже не пахло гниением и надвигающейся смертью – ощущался только сухой чердачный запах… нет, запах гостиной. Половина иглы для внутривенных инъекций торчала снаружи, потому что втыкаться было некуда.
Однако ее глаза не изменились. Остались добрыми и человечными. От этого на душе стало чуть легче, но Фрэн все равно не отпускало что-то вроде ужаса… не совсем страх, что-то, возможно, более священное… благоговейный трепет. Трепет? Чувство чего-то, нависшего над ними. Не рока, но какой-то жуткой ответственности, подвешенной над их головами, как камень.
Человек предполагает, а Бог располагает.
– Маленькая девочка, присядь, – прошептала матушка Абагейл. – Тебе больно.
Ларри подвел Фрэнни к креслу, и она села, с облегчением выдохнув, хотя знала, что и в сидячем положении боль через какое-то время вернется.
Матушка Абагейл по-прежнему не спускала с нее этих ярких глаз.
– Ты беременна, – прошептала она.
– Да… как…
– Ш-ш-ш…
В комнате установилась полная тишина. Зачарованная, загипнотизированная, Фрэн смотрела на умирающую старую женщину, которая сначала вошла в их сны, а потом – в их жизни.
– Посмотри в окно, маленькая девочка.
Фрэн повернулась лицом к окну, у которого два дня назад стоял Ларри и смотрел на собравшихся на улице людей. И увидела не подступившую тьму, а ровный свет. Не отражение гостиной – по ту сторону стекла было утро. Фрэн смотрела на едва различимое, чуть искаженное отражение веселой детской с клетчатыми занавесками в оборочках. Она видела кроватку – но пустую. Манеж – но пустой. Мобиль из ярких пластмассовых бабочек – но в движение его приводил только ветер. Ужас холодными руками сдавил ее шею. Другие заметили этот ужас на лице Фрэн, но не понимали, в чем дело. За окном они видели только часть лужайки, освещенную уличным фонарем.
– Где ребенок? – хрипло спросила Фрэн.
– Стюарт – не отец твоего ребенка, маленькая девочка. Но его жизнь в руках Стюарта и Господа. У этого парня будет четыре отца. Если Господь позволит ему сделать хоть один вдох.
– Если позволит…
– Господь скрыл это от моих глаз, – прошептала матушка Абагейл.
Пустая детская исчезла. Теперь Фрэн видела только темноту. Ужас заставил ее руки сжаться в кулаки, между которыми колотилось ее сердце.
– Сын Сатаны призвал свою невесту и собирается обрюхатить ее. Позволит ли он твоему сыну жить?
– Перестаньте!.. – простонала Фрэн. Закрыла лицо руками.
Тишина, глубокая тишина накрыла комнату, как снег. Лицо Глена Бейтмана застыло. Правая рука Люси то медленно поднималась к воротнику халата, то медленно опускалась. Ральф держал в руках шляпу, рассеянно дергая за перышко, заткнутое под ленту. Стью смотрел на Фрэнни, но не мог подойти к ней. Сейчас не мог. Он подумал о женщине на собрании, той, что быстро провела руками по глазам, ушам и рту при упоминании темного человека.
– Мать, отец, жена, муж, – прошептала матушка Абагейл. – Им противостоит князь горных вершин, владыка утренних сумерек. Мой грех – гордыня. И ваш тоже, и ваш грех – гордыня. Разве вы не слышали, что сказано: не надейтесь на владык и князей этого мира?
Они все смотрели на нее.
– Электрический свет – это не решение, Стью Редман. Си-би-радио – тоже не решение, Ральф Брентнер. Социологией с этим не покончишь, Глен Бейтман. Твое раскаяние за содеянное в прошлой жизни этого не остановит, Ларри Андервуд. И твой мальчик тоже не остановит, Фрэн Голдсмит. Плохая луна поднялась. Вам нечего предложить Господу.
По очереди она оглядела их всех.
– Бог поступает, как считает нужным. Вы не гончары, а гончарная глина. Возможно, этот человек на западе – колесо, которое вас раздавит. Мне не дозволено знать.
Слеза, удивительная для этой умирающей пустыни, выскользнула из уголка ее левого глаза и покатилась по щеке.
– Матушка, что же нам делать? – спросил Ральф.
– Придвиньтесь ближе, вы все. Мое время истекает. Я ухожу домой к блаженству, и не было на земле человека, более готовому к этому, чем я сейчас. Придвиньтесь ко мне.
Ральф опустился на край кровати. Ларри и Глен встали в ногах. Фрэн с гримасой боли поднялась, и Стью поставил ее кресло рядом с Ральфом. Она вновь села и взяла Стью за руку своими холодными пальцами.
– Бог свел вас вместе не для того, чтобы создать комитет или сообщество, – продолжила матушка Абагейл. – Он свел вас вместе, чтобы послать дальше, в поход. Он хочет, чтобы вы попытались уничтожить этого Князя Тьмы, этого человека дальних дорог.
Тишина, нарушаемая биением сердец. И наложившийся на нее вздох матушки Абагейл.
– Я думала, вас поведет Ник, но Он забрал Ника к себе – хотя, как мне кажется, Ник еще не совсем покинул нас. Нет, не совсем. Но теперь вести должен ты, Стюарт. И если Бог решит забрать Стью, дальше поведешь ты, Ларри. Если он заберет и тебя, тогда ты, Ральф.
– Похоже, что я – всего лишь балласт, – начал Глен. – Что…
– Вести? – холодно спросила Фрэн. – Вести? Вести куда?
– Естественно, на запад, маленькая девочка, – ответила матушка Абагейл. – На запад. Ты не пойдешь. Только эти четверо.
– Нет! – Она поднялась, несмотря на боль. – Что вы такое говорите? Эти четверо должны отдать себя в его руки? Сердце, душу и волю Свободной зоны? – Глаза Фрэн полыхнули. – Чтобы он смог повесить их на крестах, а следующим летом просто прийти сюда и всех убить? Я не допущу, чтобы моего мужчину принесли в жертву вашему Богу-убийце. Да пошел Он на хер!
– Фрэнни! – ахнул Стью.
– Бог-убийца! Бог-убийца! – выплюнула она. – Миллионы – может, миллиарды – погибли в эпидемию. Еще миллионы – после. Мы даже не знаем, будут ли теперь рождаться здоровые дети. Этого Ему мало? Все так и будет продолжаться, пока земля не достанется крысам и тараканам? Он – не Бог. Он – демон, а вы – Его ведьма!
– Прекрати, Фрэнни.
– Нет проблем. Я закончила. Я хочу уйти. Отвези меня домой, Стью. Не в больницу, а домой.
– Мы должны послушать, что она скажет.
– Прекрасно. Ты послушаешь за нас обоих. Я ухожу.
– Маленькая девочка.
– Не зовите меня так!
Рука матушки Абагейл вытянулась, пальцы сжали запястье Фрэнни. Та застыла. Ее глаза закрылись. Голова откинулась назад.
– Не-е-ет… О ГОСПОДИ… СТЬЮ…
– Эй! Эй! – проревел Стью. – Что вы с ней делаете?
Матушка Абагейл не ответила. Мгновение, казалось, растянулось на века, а потом старуха отпустила руку девушки.
Медленно, ошеломленно Фрэн начала массировать запястье, которое сжимали пальцы матушки Абагейл, хотя на нем не осталось ни следа. А потом глаза Фрэнни широко раскрылись.
– Милая? – озабоченно спросил Стью.
– Ушло, – пробормотала Фрэн.
– Что?.. О чем ты говоришь? – Стью, недоумевая, оглядел остальных. Глен только покачал головой. Он побледнел еще сильнее, но на его напряженном лице не было недоверия.
– Боль… хлыстовая травма… растяжение мышц спины. Ушло. – Фрэн посмотрела на Стью, в ее глазах застыло изумление. –