– Мистер, я ужасно голоден…
– Конечно, голоден. – На темном лице отразилось сочувствие, которое все росло, пока не стало совсем уж нелепым. – Господи Иисусе, крыса – это совсем не еда! Знаешь, что я съел на ленч? Сандвич из нежнейшего ростбифа с кровью на венском хлебе с колечками лука поверху, залитый горчицей «Гулденс спайс браун». Звучит неплохо?
Ллойд кивнул, из его лихорадочно блестящих глаз медленно текли слезы.
– Добавил к нему картошку по-домашнему и шоколадное молоко, а на десерт… О Господи, я тебя мучаю, так? Кто-то должен меня выпороть, вот что им следует сделать. Извини! Я прямо сейчас тебя выпущу, а потом мы пойдем куда-нибудь, и ты поешь, хорошо?
Ллойд обалдел до такой степени, что не смог даже кивнуть. Он уже решил, что этот человек с ключом, конечно же, дьявол или, что более вероятно, мираж, и мираж этот будет стоять у его камеры, пока он, Ллойд, не упадет замертво, стоять и весело болтать о Боге, и об Иисусе, и о горчице «Гулденс спайс браун», а черный камень в его руках будет при этом исчезать и появляться. Но теперь участие на лице незнакомца выглядело достаточно искренним, как и прозвучавший в голосе упрек самому себе. Черный камень вновь исчез в сжатом кулаке, а когда пальцы разжались, изумленным глазам Ллойда открылся плоский серебряный ключ с резной головкой, лежащий на ладони мужчины.
– Мой… дорогой… Боже! – прохрипел Ллойд.
– Тебе нравится? – спросил темный человек, довольный реакцией Ллойда. – Я научился этому трюку у одной милашки в массажном салоне Секокуса, штат Нью-Джерси, Ллойд. Секокуса, где находятся самые большие свинофермы мира.
Он наклонился и вставил ключ в замок камеры Ллойда. И это выглядело очень странно, потому что, если память не изменяла Ллойду (а на тот момент с памятью дело у него обстояло не очень), в этих камерах не было замочных скважин: замки открывались и закрывались с помощью электроники. Но Ллойд не сомневался в том, что серебряный ключ сработает.
Вставив ключ, Флэгг не повернул его, а посмотрел на Ллойда, лукаво улыбаясь, и тот почувствовал, как его вновь охватывает отчаяние. Опять трюк, ничего больше.
– Я тебе не представился? Моя фамилия – Флэгг, с двумя «г». Рад с тобой познакомиться.
– Взаимно, – прохрипел Ллойд.
– И знаешь, прежде чем я открою эту камеру и мы пойдем обедать, нам надо достигнуть определенного взаимопонимания, Ллойд.
– Само собой, – прохрипел Ллойд и заплакал.
– Я собираюсь сделать тебя моей правой рукой, Ллойд. Собираюсь поставить на одну доску со святым Петром. Открыв эту дверь, я собираюсь вручить тебе ключи от царства. Серьезное дело, так?
– Да, – прошептал Ллойд, его страх вновь начал нарастать. В коридоре и камере сгустилась темнота. Флэгг превратился в черный силуэт, Ллойд ясно и отчетливо видел только его глаза. Они словно светились в темноте, как глаза рыси, один слева от прута, который упирался в замковую коробку, второй – справа. Ллойд ощущал смесь ужаса и чего-то еще, чего-то, напоминающего религиозный экстаз. Радость. Радость быть избранным. Чувство, что он в конечном итоге добился… чего-то.
– Ты хочешь свести счеты с людьми, которые заперли тебя здесь, правильно?
– Еще как хочу! – Ужас мгновенно забылся. Ллойда разом поглотила вскормленная голодом ярость.
– Не только с этими людьми, но и со всеми, кто мог поступить с тобой точно так же, – уточнил Флэгг. – Это определенный тип людей, не правда ли? Для них такой человек, как ты, – просто мусор. Они думают, что у таких, как ты, нет права на жизнь.
– Именно так, – согласился с ним Ллойд. Жуткий физический голод, который он испытывал, превратился в другой голод. Превратился точно так же, как черный камень – в серебряный ключ. Этот человек только что выразил обуревавшие его сложные чувства несколькими простыми предложениями. Он хотел поквитаться не только с охранником-у-двери – ой, да это наш обалдуй с острым язычком, как жизнь, обалдуй, хочешь сказать что-нибудь умное? – потому что охранник-у-двери мало что значил. Охранник-у-двери держал в руке КЛЮЧ, это так, да только не он этот КЛЮЧ сделал. Кто-то вручил его охраннику-у-двери. Начальник тюрьмы, предполагал Ллойд, но сделал КЛЮЧ тоже не он. Ллойд хотел добраться до изготовителей и лжецов. Их, конечно же, не тронул грипп, и у него было к ним дело. Да, благое дело.
– Знаешь, что говорит Библия о таких людях? – ровным голосом спросил Флэгг. – Она говорит: кто возвышает себя, тот уничтожен будет[95], и могущественные будут низвергнуты, и те, кто ожесточает выю свою, внезапно сокрушатся[96]. А знаешь, что там говорится о таких людях, как ты, Ллойд? Там говорится, что блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. И там говорится, что блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное[97].
Ллойд кивал. Кивал и плакал. На мгновение на голове Флэгга возникла сверкающая корона, такая яркая, что глаза Ллойда выжгло бы дотла, если бы он смотрел на нее слишком долго. Потом она исчезла… словно ее и не было, и, наверное, не было, потому что Ллойд не ослеп.
– Конечно, ты не слишком умен, – продолжил Флэгг, – но ты первый. И у меня есть ощущение, что ты будешь хранить верность. Ты и я, Ллойд, мы далеко пойдем. Это хорошее время для таких людей, как мы. Мы в самом начале пути. Все, что мне нужно, так это твое слово.
– С-слово?
– Что мы будем держаться вместе, ты и я. Никаких разногласий. Никто не уснет на посту. Очень скоро появятся другие – они уже идут на запад, – но сейчас мы вдвоем. Я дам тебе ключ, если ты дашь мне обещание.
– Я… обещаю, – ответил Ллойд, и слова, казалось, повисли в воздухе, странным образом вибрируя. Склонив голову, он прислушивался к этой вибрации и буквально мог видеть эти два слова, темное свечение которых походило на отсвет полярного сияния в глазах мертвеца.
Потом он забыл о них, потому что ключ начал поворачиваться в замке. А в следующий момент замковая коробка упала к ногам Флэгга, из нее поднимались завитки дыма.
– Ты свободен, Ллойд. Выходи.
Не веря своему счастью, Ллойд осторожно прикоснулся к пруть ям решетки, словно они могли его обжечь. И действительно, оказалось, что они теплые. Но когда он толкнул дверь, она легко и бесшумно отъехала в сторону. Он посмотрел на своего спасителя, в эти горящие глаза.
Что-то легло ему на ладонь. Ключ.
– Теперь он твой, Ллойд.
– Мой?
Флэгг схватил его за пальцы, сомкнул их поверх ключа… и Ллойд почувствовал, как ключ шевелится в его руке, почувствовал, что он меняет форму. Хрипло вскрикнул и разжал пальцы. Ключ исчез, превратившись в черный камень с красной трещиной. Ллойд поднял его, гадая, что это такое, поворачивая из стороны в сторону. Красная трещина выглядела то как ключ, то как череп, то как налитый кровью полуоткрытый глаз.
– Мой, – ответил себе Ллойд. И на этот раз сам сомкнул пальцы, крепко сжав камень.
– Не пообедать ли нам? – спросил Флэгг. – Этим вечером нас ждет дальняя дорога.
– Пообедать? Хорошо.
– Так много предстоит сделать! – радостно воскликнул Флэгг. – И нам надо спешить.
Они вместе направились к лестнице, мимо мертвецов, лежащих в камерах. Когда Ллойд покачнулся от слабости, Флэгг схватил его за руку повыше локтя и поддержал. Ллойд повернулся и всмотрелся в улыбающееся лицо. В его взгляде читалась не просто благодарность. Он смотрел на Флэгга почти с любовью.
Глава 40
Ник Эндрос спал, беспокойно ворочаясь, на койке в кабинете шерифа Бейкера. В одних трусах, весь в поту. К утру он умрет – эта мысль мелькнула у него последней вчера вечером, перед тем как он уснул: темный человек, постоянно присутствующий в горячечных снах Ника, каким-то образом прорвет последний тонкий барьер и утащит его.
С ним творилось что-то странное. Глаз, который выдавил Рэй Бут, донимал его два дня. А на третий ощущение, будто огромные клещи сдавливают виски, уступило место тупой боли. Перед этим глазом теперь был только серый туман, и в этом сером тумане то ли двигались какие-то тени, то ли казалось, что двигаются. Но убивал Ника не травмированный глаз, а пуля, оставившая длинный след на ноге.
Он не продезинфицировал рану: глаз так сильно болел, что о царапине на ноге он и не вспомнил. Она протянулась вдоль правого бедра до колена. На следующий день он не без удивления заметил оставленную пулей дыру в джинсах. А днем позже, тридцатого июня, рана покраснела по краям и, казалось, заболели все мышцы ноги.
Он дохромал до приемной доктора Соумса и взял бутылку перекиси водорода. Вылил на царапину, длина которой составляла порядка десяти дюймов. Но увы. Поезд уже ушел. К вечеру вся правая нога пульсировала, как гнилой зуб, а под кожей появились красные полосы, радиально отходящие от раны, на которой только начали образовываться струпья, и свидетельствующие о заражении крови.
Первого июля он вновь пошел к Соумсу и перерыл всю его аптечку в поисках пенициллина. Нашел и после короткого колебания проглотил две таблетки. Он понимал, что может умереть от сильной аллергической реакции на антибиотик, однако подумал, что альтернативный вариант – та же смерть, только еще более мучительная. Пенициллин Ника не убил, но, похоже, и не помог.
К вчерашнему полудню у него поднялась высокая температура, и он подозревал, что немалую часть времени пролежал без сознания. Еды хватало, но есть он не хотел. Только чашку за чашкой пил воду из кулера, стоявшего в кабинете Бейкера. Вода почти что закончилась, когда он заснул (или отключился) прошлым вечером, и Ник понятия не имел, где ее взять. Но в том горячечном состоянии его это не волновало. Он не сомневался, что скоро умрет, и тогда все волнения останутся позади. Он не мечтал о смерти, однако мысль, что больше не будет ни боли, ни тревог, определенно была приятной. Нога пульсировала б