— Отлично, — сказала Надин. — Я здорово завелась. Это все равно как отправляться в поход!
Она улыбнулась ему, но Ларри не смог ответить ей улыбкой. Рита Блейкмур сказала что-то очень похожее на эти слова, когда они покидали Нью-Йорк. Она сказала это за два дня до своей смерти.
Они остановились перекусить в Эпсоме, поели поджаренную ветчину из банки и выпили апельсиновый сок под тем самым деревом, где Ларри заснул, а Джо стоял над ним с ножом. Ларри с облегчением отметил, что езда на мотоциклах оказалась не такой уж страшной; на большинстве отрезков пути их ничто не задерживало, и, даже проезжая через деревни, им приходилось лишь сбавлять скорость и двигаться по тротуарам, не слезая с мотоциклов, хотя и в пешеходном темпе. Надин была очень осторожна, всегда снижала скорость на крутых поворотах и даже на прямых участках шоссе не требовала от Ларри ехать быстрее тридцати пяти миль в час. Он считал, что при хорошей погоде они смогут добраться до Стовингтона к 19 июля.
Поужинать они остановились чуть восточнее Конкорда, где Надин объявила, что они могут срезать путь Лодера и Голдсмит, отправившись прямиком на северо-запад по скоростной региональной трассе 1–89.
— Там будет полно автомобильных заторов, — с сомнением сказал Ларри.
— Мы сможем лавировать между ними, — с убежденностью возразила она, — и пользоваться узкими улочками. Самое худшее, что может случиться, — это если нам придется вернуться к началу шоссе и двинуться в объезд.
Они ехали по этой дороге в течение двух часов после ужина и действительно наткнулись на заблокированный участок. Прямо перед Уорнером поперек дороги стояла машина с прицепом-трейлером; шофер и его жена, умершие несколько недель назад, валялись, как мешки с зерном, на переднем сиденье «электры».
Втроем они сумели перетащить свои мотоциклы через трос, соединявший машину с трейлером. После этого они слишком выдохлись, чтобы ехать дальше, и ночью Ларри не задумывался, идти ли ему к Надин, которая расстелила свои одеяла в десяти футах от того места, где он постелил свои (мальчик улегся между ними). Этой ночью он слишком устал, чтобы у него оставались силы еще на что-нибудь, кроме сна.
К середине следующего дня они наткнулись на препятствие, которое не смогли объехать. Путь им преграждал перевернутый грузовик с прицепом, а за ним валялось еще с полдюжины разбитых машин. К счастью, они были лишь в двух милях от дороги в Энфилд. Они вернулись к развилке, свернули с шоссе, а потом, усталые и разочарованные, остановились в энфилдском городском парке, чтобы отдохнуть минут двадцать.
— Что вы делали раньше, Надин? — спросил Ларри. Он думал о том выражении ее глаз, когда Джо впервые заговорил (мальчик уже добавил в свой активный словарь слова «Ларри», «Надин», «пасибо» и «иду вану»), и теперь на основании всего этого высказал свою догадку: — Были учительницей?
Она взглянула на него с удивлением:
— Да. Как вы догадались?
— У малышей?
— Верно. В первых и вторых классах.
Это объясняло кое-что в ее твердом нежелании оставить Джо. По умственному развитию парнишка застрял где-то на семилетнем уровне.
— Как вы догадались? — повторила она.
— Давным-давно у меня была приятельница — логопед с Лонг-Айленда, — сказал Ларри. — Я понимаю, это звучит как начало навязшего в зубах нью-йоркского анекдота, но это правда. Она работала по школьной программе «Оушн Вью». Занималась с учениками младших классов, имеющими речевые дефекты и физические изъяны типа расщелины нёба, заячьей губы, глухоты. Она часто повторяла, что исправлять речевые дефекты у ребят — значит просто показывать им иной способ добиться, правильного звука. Показываете, потом произносите. Показываете — произносите. Снова и снова, пока что-то не щелкнет в голове у ребенка. И она говорила об этом щелчке в голове с таким же выражением лица, какое было у вас в тот момент, когда Джо произнес «Пожалста».
— Правда? — Она грустновато улыбнулась. — Я любила малышей. С некоторыми из них было непросто, но в этом возрасте не бывает неисправимо испорченных. Малыши — единственные хорошие человеческие существа.
— Слегка романтическая идея, вам не кажется?
Она пожала плечами.
— Дети действительно хорошие. И если вы работаете с ними, вы становитесь романтиком. Это не так уж плохо. Разве та ваша подруга, логопед, не была счастлива?
— Да, ей это правилось, — согласился Ларри. — Вы были замужем? Раньше? — Опять оно прозвучало, это простое вездесущее слово. Раньше. Слово всего из двух слогов, но какой всеобъемлющий смысл оно приобрело теперь.
— Замужем? Нет. Никогда. — Она снова занервничала. — Я натуральная старая дева — школьная учительница, моложе, чем выгляжу, но старше, чем себя ощущаю. Мне тридцать семь. — Он не успел сдержать себя и скользнул взглядом по ее волосам, и она, словно услышав его немой вопрос, сказала абсолютно будничным тоном: — Это ранняя седина. Моя бабушка к сорока была совершенно седой. Думаю, я продержусь лет на пять дольше.
— Где вы преподавали?
— В маленькой частной школе в Питсфилде. Очень изысканной. Стены, увитые плющом, новейшее игровое оборудование. К черту экономический спад — полный вперед. Автомобильный парк школы состоял из двух «тандербердов», трех мерседесов-бенц, пары «линкольнов» и «крайслера-империала».
— Наверное, вы были очень хорошим специалистом.
— Думаю, да, — просто сказала она и улыбнулась. — Теперь это мало что значит.
Он обнял ее. Она слегка выпрямилась, и он почувствовал, как напряглось ее тело. Ее рука и плечо были теплыми.
— Мне бы не хотелось, чтоб вы так делали, — смущенно сказала она.
— Вы не хотите?
— Не хочу.
Сбитый с толку, он убрал руку. Дело было в том, что она хотела его; он чувствовал, как желание исходило от нее спокойными, но ясно ощутимыми волнами. Она очень сильно покраснела и с отчаянием смотрела на свои руки, сложенные на коленях, как пара раздавленных паучков. Ее глаза блестели, словно она вот-вот расплачется.
— Надин… (родная, ты ли это?)
Она подняла на него глаза, и он увидел, что она справилась со слезами. Она готова была заговорить, когда к ним приблизился Джо, держа в одной руке футляр с гитарой. Они виновато посмотрели на него, словно он застал их за чем-то более интимным, чем обычный разговор.
— Леди, — лаконично сообщил Джо.
— Что? — спросил Ларри изумленно, не очень понимая, что происходит.
— Леди! — повторил Джо и ткнул большим пальцем назад, через свое плечо.
Ларри и Надин взглянули друг на друга.
И вдруг раздался четвертый голос — высокий, звенящий, задыхающийся от волнения, невероятный, как голос самого Господа.
— Слава Богу! — донеслось до них. — О, слава Богу!
Они встали и посмотрели на женщину, которая почти бежала к ним по улице. Она улыбалась и одновременно плакала.
— Как я рада вас видеть, — сказала она. — Господи, как же я рада вас видеть…
Она покачнулась и упала бы в обморок, если бы Ларри не успел поддержать ее. Постепенно она справилась с дурнотой. На вид ей было лет двадцать пять. Она была одета в джинсы и простую белую хлопковую блузку. Лицо ее было бледным, а голубые глаза как-то неестественно неподвижны. Эти глаза уставились на Ларри так, словно хотели довести до сознания своей владелицы, что это не галлюцинация, что трое людей, которых она видит перед собой, настоящие.
— Меня зовут Ларри Андервуд, — сказал он. — Эта леди — Надин Кросс. Мальчика зовут Джо. Мы очень рады, что встретили вас.
Женщина без звука смотрела на него еще мгновение, а потом медленно пошла от него к Надин.
— Я так счастлива… — начала она. — Так счастлива, что повстречала вас… — Она слегка запнулась. — О Господи, но вы настоящие люди?
— Да, — сказала Надин.
Женщина приникла к Надин и всхлипнула. Надин обняла ее. Джо стоял на улице возле разбитого пикапа, держа в одной руке футляр с гитарой и засунув большой палец другой в рот. В конце концов он подошел к Ларри и поднял на него глаза. Ларри протянул ему руку. Так, вдвоем, они и стояли, печально глядя на женщин. Вот так они повстречали Люси Суонн.
Она с радостью согласилась ехать с ними, когда они сказали ей, куда направляются, и сообщили, что надеются найти там по меньшей мере еще двоих людей, а может, и больше. Ларри отыскал для нее средних размеров рюкзак в энфилдских «Спортивных товарах», а Надин сходила вместе с ней к ее дому на окраине города, чтобы помочь собраться… Две смены одежды, немного белья, запасная пара туфель, плащ. И фотографии ее покойного мужа и дочери.
Переночевали они в городке под названием Кечи, уже за границей штата — в Вермонте. Люси Суонн рассказала свою историю, короткую, простую и не слишком отличавшуюся от тех, которые им предстояло услышать от других. Горе стало неотъемлемой частью ее существа, как и шок, приведший ее почти на грань безумия.
Ее муж заболел 25 июня, а дочь — на следующий день. Она ухаживала за ними, как могла, не сомневаясь, что и сама скоро свалится от хрипов, как называли эту болезнь в том уголке Новой Англии, где она жила. К 27-му, когда ее муж впал в кому, Энфилд был уже почти отрезан от остального мира. Трансляция телепрограмм велась нерегулярно и шла с большими помехами. Люди умирали как мухи. На прошлой неделе оставшиеся в живых могли наблюдать странные перемещения войск вдоль шлагбаумов и въездов в город, но войскам нечего было делать в таком маленьком городишке, как Энфилд, штат Нью-Хэмпшир. Рано утром 28 июня умер ее муж. Дочери, казалось, стало чуть лучше 29-го, но к вечеру состояние ее резко ухудшилось. Она умерла около одиннадцати часов. К третьему июля в Энфилде умерли все, кроме нее и старика по имени Билл Даддз. Билл, по словам Люси, переболел, но потом, похоже, полностью выздоровел. А утром в День Независимости она нашла Билла мертвым на Главной улице — он почернел и весь распух, как и все остальные.
— Я похоронила своих родных и Билла тоже, — рассказывала она, когда они сидели вокруг потрескивающего костра. — На это ушел целый день, но я похоронила их всех. А потом подумала, что лучше пойду в Конкорд, где жили мои мать и отец. Но я… так и не пошла туда. — Она взглянула на них умоляюще. — Это было неправильно? Вы думаете, они могли быть живы?