— Ну я лично думаю, что все это просто смехотворно, — вставил Гарольд. — Так мы не успеем глазом моргнуть, как вы уже будете подбираться к Эдгару Кейсу и переселению душ.
Он произнес «Кейс» вместо «Кейси», и, когда я поправила его, он выдал мне самый страшный вариант НАХМУРИВШЕГОСЯ ГАРОЛЬДА. Он не из тех ребят, кто осыпает вас благодарностями, когда вы указываете на их маленькие проколы!
— Когда происходят какие-то паранормальные события, — сказал Глен, — единственное объяснение, которое согласуется с его внутренней логикой, — теологическое. Вот почему психология и религия всегда шли рука об руку, вплоть до ваших самых современных делителей.
Гарольд что-то проворчал, но Глен продолжал:
— Я нутром чувствую, что каждый человек наделен определенным даром ясновидения, но… он так глубоко въелся в нас, что мы очень редко его замечаем. Причем дар этот в основном носит предупредительный характер, и это тоже делает его незаметным.
— Почему? — спросила я.
— Потому что это — негативный фактор, Фрэн. Вы когда-нибудь читали исследования Джеймса Стантона 1958 года о железнодорожных и воздушных катастрофах? Они первоначально были опубликованы в социологическом журнале, но то и дело на них теперь ссылаются низкопробные газеты.
Мы все дружно покачали головами.
— А надо бы, — сказал он. — Джеймс Стантон был, как выразились бы мои студенты двадцатилетней давности, «светлой головой», кабинетным социологом с мягкими манерами, изучавшим оккультные науки в качестве хобби. Прежде чем перейти к оригинальным исследованиям, он написал несколько статей на общие темы.
Гарольд засопел, но Стю и Марк ухмылялись. Боюсь, что и я тоже.
— Так расскажите нам про поезда и самолеты, — попросила Пери.
— Так вот, Стантон собрал статистические данные по пятидесяти авиакатастрофам начиная с 1925-го и более чем по двумстам железнодорожным — с 1900-го и ввел все данные в компьютер. В основном он соотносил три фактора: число пассажиров на транспорте, потерпевшем аварию, число погибших и количество посадочных мест на транспортном средстве.
— Не понимаю, что он хотел доказать, — сказал Стю.
— Чтобы понять это, вы должны знать, что потом он ввел в компьютер еще одну серию данных — на этот раз показатели по равному числу самолетов и поездов, не потерпевших аварию.
Марк кивнул.
— Контрольная группа и экспериментальная группа, — сказал он. — Довольно обстоятельно.
— То, что он обнаружил, было довольно просто, но поразительно по своему смыслу. Стыд и позор, что пришлось пробиваться через шестнадцать таблиц, чтобы добраться до простейшего статистического факта.
— Какого факта? — спросила я.
— Полные самолеты и поезда реже терпят крушение, — сказал Глен.
— Да что за ё…я ЧУШЬ! — Гарольд почти орал.
— Вовсе нет, — спокойно возразил Глен. — Такова была теория Стантона, и компьютер подтвердил ее. В случаях, когда самолеты и поезда разбивались, их загруженность пассажирами равнялась шестидесяти одному проценту, а когда не разбивались — семидесяти шести процентам. Такая разница в пятнадцать процентов в большом компьютерном расчете просто потрясает. Стантон указывает на то, что, с точки зрения статистики, расхождение даже в три процента уже является пищей для размышлений, и он прав. Это аномалия размером с Техас. Стантон делает вывод, что люди знают, какие самолеты и поезда потерпят крушение… что они подсознательно предсказывают будущее.
У вашей тетушки Салли начинает сильно болеть живот как раз перед рейсом № 61 из Чикаго в Сан-Диего. И, когда самолет разбивается в Невадской пустыне, все говорят: «О тетя Салли, ваш разболевшийся живот — поистине милость Господня». Но пока не появился Джеймс Стантон, никому в голову не приходило, что на самом деле было тридцать человек с разболевшимися животами… или головами… или просто особенным чувством, какое бывает в ногах, когда тело пытается сообщить голове, что что-то готово вот-вот выйти из строя.
— Я просто не могу в это поверить, — заявил Гарольд, сокрушенно качая головой.
— А знаете, — сказал Глен, — через неделю после того, как я впервые прочел статью Стантона, самолет компании «Маджестик эйрлайнз» разбился в аэропорту Логана. Все на борту погибли. Так вот, когда шумиха уже немного улеглась, я позвонил в офис «Маджестик» в Логане и назвался репортером из манчестерского «Юнион лидер» — вполне невинная ложь. Я сказал, что мы составляем специальную колонку об авиакатастрофах, и спросил, нельзя ли узнать, сколько человек не явилось из тех, которые должны были лететь этим рейсом. Голос у того, с кем я говорил, был слегка удивленный, поскольку, по его словам, персонал на авиалинии уже начал поговаривать об этом. Он назвал цифру шестнадцать. Шестнадцать неявившихся. Я спросил его, сколько человек в среднем отказываются от полетов на. «Боинге-747» по маршруту Денвер — Бостон, и он ответил — трое.
— Трое, — повторила как зачарованная Перион.
— Точно. Но на этом дело не кончилось. Парень разговорился и сказал, что пятнадцать человек сняли свою броню на этот рейс, тогда как в среднем больше восьми отмененных заказов не бывает. Таким образом, хотя заголовки газет после этой истории кричали: В АВИАКАТАСТРОФЕ В ЛОГАНЕ 94 ЖЕРТВЫ, они могли с тем же успехом заявить: 31 ЧЕЛОВЕК ИЗБЕЖАЛ СМЕРТИ В КАТАСТРОФЕ В ЛОГАНСКОМ АЭРОПОРТУ.
Ну вот… Было еще много всего сказано про психические дела, но разговор ушел довольно далеко в сторону от предмета наших снов и того, исходили ли они от Большого Праведника на небе. Единственным, что имело к этому хоть какое-то отношение (после того как Гарольд с явным отвращением на физиономии побрел прочь), был вопрос, который Стю задал Глену:
— Если уж мы такие ясновидцы, как же тогда получается, что мы не чувствуем момента смерти нашего любимого человека, или что наш дом вот-вот снесет ураган, или что-нибудь еще вроде этого?
— Бывают случаи именно такого рода, — ответил Глен, — но сразу признаюсь, они происходят совсем не так часто… и их не так легко доказать при помощи компьютера. Это интересный вопрос. У меня есть теория…
(А они у него есть на каждый случай, верно, дневник?)
…которая имеет отношение к эволюции. Знаете, когда-то люди, вернее, их предшественники, имели хвосты и сплошь покрытое волосами тело, а их чувства были гораздо острее. Почему у нас всего этого больше нет? Ну, быстро, Стю! У вас есть шанс стать первым учеником в классе и все такое.
— Ну как, потому же, почему люди, сидящие за рулем, уже не носят защитные очки и пыльники. Порой вырастаешь из каких-то вещей, и наступает момент, когда они тебе больше не нужны.
— Точно. А какой толк в ясновидении, если оно бесполезно в практическом смысле? Какая польза вам будет от того, что, сидя у себя в офисе, вы вдруг узнаете, что ваша жена погибла под колесами автомобиля, когда возвращалась с рынка? Ведь кто-то так или иначе позвонит вам по телефону и скажет об этом, верно? Этот дар, быть может, атрофировался давным-давно, если вообще был у нас. Он мог исчезнуть вместе с нашими хвостами и шкурами.
Что мне интересно в этих снах, — продолжал он, — так это то, что они, кажется, предвещают какую-то будущую борьбу. До нас словно доходят туманные изображения главного героя… и его противоположности, противника, если вам угодно. Коли так, то это все равно что смотреть на самолет, на котором мы должны лететь… и ощущать боль в животе. Быть может, нам даются какие-то образы, чтобы помочь определить свое будущее. Что-то вроде свободной воли из четвертого измерения: возможность выбора перед грядущими событиями.
— Но мы не знаем, что означают эти сны, — возразила я.
— Да, мы не знаем. Но мы можем узнать. Не берусь судить, означает ли этот маленький проблеск ясновидения нашу божественную природу; есть множество людей, признающих чудо предвидения без всякой веры в то, что это предвидение доказывает существование Бога, и я — один из них, но я верю, что эти сны представляют собой некую созидательную силу, несмотря на все пугающее в них. И вследствие этого у меня возникли кое-какие мысли насчет веронала. Принимать его — это все равно что глотать пептобисмол от боли в животе, а потом лезть в тот самый самолет.
Что надо запомнить. Спад производства, дефициты, модель «форд-гроулер», которому одного галлона бензина хватило бы на шестидесятимильный путь. Чудесная машина. Вот и все, я заканчиваю. Если я не научусь сокращать вводные части, мой дневник станет длиннее «Унесенных ветром» еще до того, как появится Одинокий Странник (только, пожалуйста, не на белом коне по кличке «Сильвер»).
Да, еще кое-что надо запомнить. Эдгар Кейси. Никак не могу его забыть. Он в своих снах мог видеть будущее.
16 июля, 1990
Только две записи, и обе по поводу снов (см. запись два дня назад). Первое: Глен Бейтман был последние два дня очень бледен и молчалив, а сегодня вечером я видела, как он принял очень большую дозу веронала. Мое подозрение: он придержал две последние порции, и результатом явились ОЧЕНЬ плохие сны. Это беспокоит меня. Я хотела бы найти способ раскрутить его, но ничего не могу придумать.
Второе: мои собственные сны. Позапрошлой ночью (после нашей дискуссии) — ничего, спала как младенец и ничегошеньки не могу вспомнить. А прошлой ночью мне впервые приснилась старая женщина. Кроме уже сказанного, мне нечего добавить, разве что она, похоже, излучает ауру ПРИЯТНОСТИ и ДОБРОТЫ. Я думаю, что теперь мне понятно, почему Стю настроен ехать в Небраску, пусть даже на него обрушится весь сарказм Гарольда. Этим утром я проснулась свежая как огурчик с мыслью о том, что, если мы сумеем добраться до этой старухи Матушки Абагейл, все будет не просто оʼкей, а гораздо лучше. Я надеюсь, она и на самом деле там. (Кстати, я совершенно уверена, что городок называется Хемингфорд-Хоум.)
Что надо запомнить. Матушка Абагейл!