Ник вытащил из-под кровати таз и поставил рядом с ней. Но она заметалась, и таз упал на пол с глухим стуком, которого Ник, разумеется, не услышал. Он поднял таз и, держа его в руках, глядел на Джейн.
— Джонни! — закричала она. — Я не могу найти мою шкатулку для шитья! Ее нет в шкафу!
Он налил стакан воды из кувшина на ночном столике и поднес к ее губам, но она снова заметалась и чуть не выбила стакан у него из рук. Ник поставил его так, чтобы до него было легко дотянуться, когда она успокоится.
Никогда он так горько не сожалел о своей немоте, как в эти последние два дня. Методистский священник Брейсман был у нее 23-го числа, когда пришел Ник. Он читал ей Библию в гостиной, но заметно нервничал и, похоже, хотел поскорее уйти отсюда. Ник догадывался почему. От жара ее лицо светилось розовым, прямо-таки девичьим румянцем, что никак не соответствовало постигшему ее горю. Возможно, священник боялся, что она заразит его. Впрочем, скорее всего ему не терпелось собрать свою семью и двинуться полями прочь из города. В таких маленьких городках новости распространяются быстро, и уже многие решили покинуть Шойо.
С того времени как сорок восемь часов назад Брейсман вышел из гостиной Бейкеров, события стали разворачиваться как в кошмарном сне. Миссис Бейкер становилось все хуже, настолько хуже, что Ник опасался, как бы она не умерла еще до захода солнца.
Ситуация осложнялась еще и тем, что он не мог находиться возле нее постоянно. Он принес ленч трем вверенным ему заключенным, но Винс Хоуган есть был не в состоянии. Он бредил. Майк Чилдресс и Билли Уорнер просились на волю, но Ник не мог заставить себя выпустить их. Не потому что боялся — вряд ли они стали бы терять время на то, чтобы сводить с ним счеты. Как и другим, им захотелось бы поскорее убраться из Шойо. Но он не мог нарушить свои обязательства. Он дал обещание человеку, который уже умер. Разумеется, рано или поздно патрульная служба займется этим и заберет их отсюда.
В нижнем ящике стола Бейкера он нашел лежавший в кобуре 45-й калибр и после минутного колебания надел на себя портупею. Деревянная рукоять револьвера смотрелась нелепо на его тощем бедре, но тяжесть оружия успокаивала.
В полдень 23-го числа он отпер камеру Винса Хоугана, чтобы положить ему на лоб, грудь и шею пакеты со льдом. Винс открыл глаза и посмотрел на Ника с такой молчаливой и отчаянной мольбой, что Ник вновь пожалел о своей немоте, как он пожалел об этом два дня спустя у постели миссис Бейкер. Ему хотелось сказать какие-нибудь слова, которые могли бы принести хотя бы минутное облегчение бедному парню. Сейчас было бы достаточно самых простых слов вроде «С тобой все будет в порядке» или «Похоже, жар спадает».
Пока он возился с Винсом, Билли и Майк кричали ему. Когда Ник склонялся над больным, это не имело для него никакого значения. Но стоило ему поднять голову, как он видел их перепуганные лица и губы, выкрикивающие фразы, суть которых сводилась к одному: «Пожалуйста, выпусти нас». Ник старался держаться от них подальше. Несмотря на свою молодость, он по собственному жизненному опыту знал, что паника делает людей опасными.
В тот день он без конца сновал туда и обратно по почти безлюдным улицам, каждый раз опасаясь найти мертвого Винса Хоугана на одном конце своего маршрута или мертвую Джейн Бейкер — на другом. Он высматривал машину доктора Соумза, но так и не увидел ее. В тот день несколько магазинов и бензозаправочная станция еще работали, но он все больше убеждался в том, что город постепенно пустел. Люди уходили лесными тропами и просеками, может быть, даже переправлялись по реке Шойо, которая протекала через Смаковер и в конце концов доходила до города Маунт-Холли. Ник подумал, что с наступлением темноты город покинет еще больше людей.
Солнце уже село, когда он добрался до дома Бейкеров и увидел, что Джейн, закутанная в банный халат, пошатываясь, передвигалась по кухне. Она хотела заварить чай. Джейн благодарно взглянула на вошедшего Ника, и он заметил, что жар у нее спал.
— Я хочу поблагодарить тебя за твою заботу обо мне, — сказала она спокойно. — Я чувствую себя гораздо лучше. Будешь пить чай? — спросила она и тут же расплакалась.
Он подошел к ней, опасаясь, как бы она не потеряла сознание и не упала прямо на раскаленную плиту.
Она оперлась на его руку, чтобы не потерять равновесие, и склонила голову ему на грудь. Ее темные волосы рассыпались по голубому халату.
— Джонни, — проговорила она в сгущающихся сумерках. — Мой бедный Джонни.
«Если бы я мог говорить», — горько подумал Ник. Но он мог только поддержать ее и помочь дойти через всю кухню до стула, стоявшего возле стола.
— Чай…
Ник указал на себя и заставил ее сесть.
— Ладно, — сказала она. — Я действительно чувствую себя лучше. Значительно лучше. Это просто… просто… — Она закрыла лицо руками.
Ник налил им обоим горячего чая и поставил чашки на стол. Какое-то время они пили чай молча. Она держала чашку обеими руками, как ребенок. Наконец она поставила ее на стол и сказала:
— И сколько еще народу в городе подхватили это, Ник?
Не знаю, — написал Ник. — Но все очень плохо.
— Ты видел доктора?
Только утром.
— Эм доведет себя, если не будет осторожен, — сказала Джейн. — Он ведь будет осторожен, правда, Ник? Он не свалится?
Ник кивнул и попытался улыбнуться.
— А что с узниками Джона? Патруль забрал их?
Нет. Хоуган очень болен. Я делаю, что могу. Остальные хотят, чтобы я отпустил их, пока Хоуган их не заразил, — написал Ник.
— Не отпускай их! — проговорила она с жаром. — Надеюсь, у тебя и в мыслях этого нет.
Нет, — написал Ник, а через минуту добавил: — Вы должны вернуться в постель. Вам нужен отдых.
Она улыбнулась ему, а когда повернула голову, Ник увидел у нее под нижней челюстью темные пятна и с тревогой подумал, можно ли считать, что опасность уже миновала.
— Да, пожалуй. Я собираюсь проспать двенадцать часов кряду. Хотя есть что-то ненормальное в том, что я сплю, когда Джон мертв… Знаешь, я никак не могу в это поверить. Я все время натыкаюсь на эту мысль, как на вещь, которую забыла убрать. — Он сжал ее руку. Она измученно улыбнулась. — Может, со временем появится что-то другое, ради чего стоило бы жить… Ник, ты отнес арестованным ужин?
Ник покачал головой.
— Ты должен это сделать. Почему бы тебе не взять машину Джона?
Я не умею водить, но все равно спасибо. Я дойду до закусочной пешком. Это недалеко. Я навещу вас утром, если позволите, — написал Ник.
— Да, — сказала она. — Отлично.
Он поднялся и строго показал на чашку.
— До последней капли, — пообещала она.
Он уже направлялся к выходу, когда почувствовал, как она нерешительно дотронулась до его руки.
— Джон… — начала было она, но остановилась, а потом усилием воли заставила себя продолжить: — Надеюсь, они… до погребения поместили его тело в морг Кертиса. Оттуда всегда хоронили всех его и моих родственников. Как ты думаешь, они все сделали как надо?
Ник кивнул. По ее щекам побежали слезы, и она вновь начала всхлипывать.
Выйдя от нее, он сразу же отправился в закусочную на стоянке грузовиков. На окне криво висела табличка ЗАКРЫТО. Он обогнул здание и подошел к жилому автофургону на заднем дворе, но в нем не горел свет и он был заперт. На стук Ника никто не ответил. Учитывая обстоятельства, он решил, что вправе совершить взлом и проникнуть внутрь — в кассе шерифа хватит денег, чтобы возместить ущерб.
Он разбил стекло возле замка и вошел в закусочную. Место выглядело мрачно даже с зажженным светом: темный, безжизненный музыкальный автомат, ни души перед бильярдным столом и игровыми автоматами, никого за столиками и у стойки. Гриль был накрыт чехлом.
Ник прошел на кухню, поджарил на газовой плите несколько гамбургеров и сложил их в пакет. К ним он добавил бутылку молока и половину яблочного пирога, который, накрытый пластиковой крышкой, лежал на стойке. Потом он отправился в тюрьму, оставив на стойке записку, объясняющую, кто сюда проник и почему.
Винс Хоуган был мертв. Он лежал на полу своей камеры посреди разбросанного тающего льда и мокрых полотенец. У него была расцарапана шея, словно перед смертью он сопротивлялся какому-то незримому душителю. Кончики его пальцев были в крови. Над ним с жужжанием кружились мухи. Его шея почернела и раздулась до размеров автомобильной камеры, которую какой-то безголовый ребенок накачал до такой степени, что еще немного, и она бы лопнула.
— Ну теперь-то ты нас выпустишь? — спросил Майк Чилдресс. — Он помер. Теперь ты доволен, немой ублюдок? Что, отомстил? Теперь и он подцепил это. — Он указал на Билли Уорнера.
Билли выглядел перепуганным. Его шея и щеки покрылись красными лихорадочными пятнами, рукав рубашки, которым он беспрестанно утирал нос, задубел от соплей.
— Это ложь! — истерично заголосил он. — Ложь, ложь, поганая ложь! Это л… — Он неожиданно начал чихать, согнувшись пополам и исходя слюной и слизью.
— Вот видишь? — спросил Майк. — А? Доволен, малохольный немой ублюдок? Выпусти меня отсюда! Оставь его здесь, если хочешь, а меня выпусти. Это же убийство чистой воды! Хладнокровное убийство!
Ник покачал головой, и Майк забился в истерике. Он со всей силы бросался на прутья решетки, разбивая в кровь лицо и костяшки пальцев. Он дико выкатывал глаза каждый раз, когда ударялся лбом о решетку.
Ник подождал, пока тот не выдохнется, а потом с помощью швабры протолкнул подносы с едой в щель над полом камер. Билли Уорнер с минуту тупо смотрел на него, затем начал есть.
Майк швырнул свой стакан молока в решетку. Стакан разбился, и молоко брызнуло во все стороны. Он запустил оба гамбургера в испещренную надписями заднюю стену камеры. Один из них припечатался к стене посреди разлетевшихся фейерверком горчицы, кетчупа и соуса. Получилась гротескно живописная картина, что-то вроде творений Джексона Поллока. Он стал топтать свой яблочный пирог, танцуя на нем буги-вуги и расшвыривая во все стороны куски от него. Белая пластиковая тарелочка треснула.