дразню тебя, верно? Меня же стоит огреть за это кнутом, вот что. Прости. Я сейчас тебя выпущу, а потом мы пойдем чего-нибудь поедим, идет?
Ллойд так оцепенел, что даже не мог кивнуть. Он решил, что человек с ключом и вправду был дьяволом, а скорее даже миражом и что мираж будет стоять у его камеры снаружи, радостно болтая про Господа Иисуса и гульденовский соус, играя при этом своим странным черным камнем, до тех пор, пока Ллойд не рухнет замертво. Но теперь сострадание на лице пришельца казалось вполне реальным, и слова его звучали так, будто он страшно недоволен собой. Черный камень снова исчез в его зажатом кулаке. А когда кулак разжался, Ллойд в изумлении уставился на ладонь незнакомца, на которой лежал толстый серебряный ключ с витиеватой ручкой.
— Господи… Боже… мой! — выдавил Ллойд.
— Тебе это нравится? — довольно спросил темный человек. — Знаешь, Ллойд, я обучился этому фокусу у одной массажисточки в салоне красоты в Секокесе, штат Нью-Джерси. Секокес — родина самых больших свиноферм в мире.
Он нагнулся и вставил ключ в замок камеры Ллойда. И это было странно, потому что, насколько Ллойд помнил (а память у него сейчас работала совсем плохо), у этих камер не было замочных скважин — они открывались и закрывались с помощью электроники. Но он не сомневался, что серебряный ключ сработает.
Как только ключ скользнул в скважину, Флагг замер и взглянул на Ллойда с хитрой усмешкой, и Ллойд снова ощутил, как его захлестывает отчаяние. Все это было лишь трюком.
— Кажется, я забыл представиться? Меня зовут Флагг — с двумя «г» на конце. Рад познакомиться.
— Взаимно, — прохрипел Ллойд.
— И я полагаю, прежде чем я открою эту камеру и мы пойдем пообедаем, нам следует достичь определенного взаимопонимания, верно, Ллойд?
— Попятное дело, — выдавил Ллойд и снова стал плакать.
— Я сделаю тебя своей правой рукой, Ллойд. Возведу тебя в ранг святого Петра. Открыв эту дверь, я вручу тебе ключи от всего царства. Неплохая сделка, не правда ли?
— Ага, — прошептал Ллойд, вновь охваченный страхом. Было уже почти темно. Флагг вырисовывался лишь смутной тенью, но его глаза по-прежнему были хорошо видны. Казалось, они сверкали в темноте, как глаза рыси: один — справа от прута решетки, упиравшегося в замок, другой — слева. Ллойд испытывал ужас, но и еще своего рода религиозный экстаз. Наслаждение. Наслаждение быть избранным. Чувство, что он прошел через все эти испытания… для чего-то.
— Ты бы хотел разобраться с теми, кто оставил тебя здесь, не так ли?
— Ну еще бы, — произнес Ллойд, мгновенно забыв о своем страхе. Страх потонул в жуткой, снедающей его злобе.
— Не только с кем-то конкретно, но и со всеми, кто мог бы сделать что-нибудь подобное, — продолжал Флагг. Это определенный тип людей, верно? Для этого типа людей человек вроде тебя просто мусор. Потому что они наверху. Они не признают за такой личностью, как ты, право на жизнь.
— Это точно, — сказан Ллойд. И его великий голод вдруг сменился голодом иного рода. Он трансформировался точно так же, как черный камень превратился в серебряный ключ. Этот человек выразил все сложнейшие ощущения, которые испытывал Ллойд, лишь парой фраз. Он хотел разобраться не только с тем охранником — эй, а вот и опять наш умник-говнюк, слушай, говнюк, может, скажешь что-нибудь умное? — потому что дело было не в нем. Да, у охранника был КЛЮЧ, это верно, но не охранник придумал КЛЮЧ. Кто-то дал его ему. Начальник тюрьмы, прикинул Ллойд, но начальник тоже не придумывал КЛЮЧА. Ллойд желал найти истинных изобретателей и создателей. Они не подвержены гриппу, и у него есть к ним одно дельце. О да, неплохое дельце.
— Ты знаешь, что сказано в Библии про таких людей? — тихо спросил Флагг. — Там сказано, что возвысившиеся будут унижены, могущественные низложены, а гордецы сломлены. А знаешь, что там сказано про таких, как ты, Ллойд? Там сказано: блаженны скромники, ибо они унаследуют землю. И еще: блаженны нищие духом, ибо они узрят Господа.
Ллойд кивал. Кивал и плакал. На мгновение ему показалось, что голову Флагга венчает сверкающая корона, и сияние ее было таким ярким, что если бы Ллойд долго смотрел на нее, глаза бы у него обуглились. Потом она исчезла… словно ее никогда и не было, а скорее всего ее действительно не было, потому что Ллойд еще не утратил свою способность видеть в темноте.
— Ты, конечно, умом не блещешь, — сказал Флагг, — но ты — первый. И у меня такое чувство, что ты можешь быть очень преданным. Ты и я, Ллойд, мы с тобой далеко пойдем. Сейчас хорошее время для таких, как мы. Для нас все только начинается. Все, что мне нужно, это твое слово.
— С-слово?
— Обещание, что мы будем держаться друг друга — ты и я. Никаких отказов. Никакого сачкования на посту. Очень скоро появятся и другие — они уже держат путь на запад, но пока есть только мы. Я дам тебе ключ, если ты дашь мне слово.
— Я… обещаю, — произнес Ллойд, и слова его, казалось, повисли в воздухе, странно дрожа. Склонив голову набок, он прислушался к этой вибрации и смог почти разглядеть те два слова, мерцавшие так же тускло, как северное сияние, отраженное в глазу мертвеца.
Потом он забыл о них, стоило только бороздкам ключа повернуться в замочной скважине. Мгновением позже весь блок запорного устройства упал к ногам Флагга; вверх от него потянулись струйки дыма.
— Ты свободен, Ллойд. Давай выходи.
Не веря своим глазам, Ллойд так опасливо дотронулся до прутьев решетки, словно они могли обжечь его; они и в самом деле оказались теплыми. Но когда он толкнул дверь, та скользнула в сторону легко и бесшумно. Он уставился на своего спасителя, прямо в его жгущие глаза.
Что-то очутилось в его руке. Ключ.
— Теперь он твой, Ллойд.
— Мой?
Флагг схватил его пальцы, сомкнул их вокруг предмета, и… Ллойд почувствовал, как он шевельнулся в его кулаке, как он менялся. Ллойд издал хриплый вопль и резко разжал пальцы. Ключ исчез — на его месте лежал черный камень с красным пятном. Он поднес его к глазам и стал вертеть то так, то эдак. Красное пятно становилось похоже то на ключ, то на череп, то снова на кровавый полузакрытый глаз.
— Мой, — ответил сам себе Ллойд. И уже без посторонней помощи свел пальцы в кулак, изо всех сил сжав камень.
— Пойдем пообедаем? — предложил Флагг. — Вечером нас ждет длинная дорога.
— Обедать, — сказал Ллойд. — Ладно.
— Столько всего предстоит сделать, — радостно сообщил Флагг. — И нам надо очень спешить.
Они вместе пошли к лестнице, мимо мертвых людей в камерах. Когда Ллойд пошатнулся от слабости, Флагг ухватил его за руку повыше локтя и не дал упасть. Ллойд обернулся, посмотрел на эту ухмыляющуюся физиономию, и в его взгляде мелькнуло нечто большее, чем благодарность. В его глазах светилось что-то вроде любви.
Глава 40
Ник Андрос спал беспокойным сном на койке в офисе шерифа Бейкера. Он был в одних шортах, и тело его блестело от пота. Засыпая, он подумал, что к утру умрет; темный человек, постоянно преследовавший его в мучительных кошмарах, каким-то образом преодолеет последний тонкий барьер сна и унесет его.
Это было странно. Глаз, который Рей Буд погрузил во тьму, болел два дня. Потом, на третий день, ощущение гигантских шурупов, ввинчивающихся в голову, ослабло, перейдя в тупую боль. Теперь, когда он смотрел покалеченным глазом, перед ним простирался лишь туман, в котором двигались или казалось, что двигаются, какие-то тени. Но убивал его не изувеченный глаз, а пулевая царапина на ноге.
Он не продезинфицировал ногу. У него так сильно болел глаз, что он вообще забыл про царапину, тянувшуюся по правому бедру до колена; на следующий день он с некоторым удивлением осмотрел дырку от пули в штанах. А еще через день, 30 нюня, рана покраснела по краям, и все мышцы ноги начали болеть.
Он доковылял до офиса доктора Соумза, отыскал бутылочку с перекисью водорода и вылил ее всю на ранку длиной в десять дюймов. Это было все равно что запирать дверь стойла, когда лошадь уже украдена. К вечеру вся его правая нога ныла и дергалась, как гнилой зуб, а под кожей проступили предательские красные полоски заражения, разбегающиеся в разные стороны от ранки, которая только было начала затягиваться.
1 июля он снова пошел в офис доктора Соумза и стал рыться в аптечке, ища пенициллин. Найдя немного, он секунду колебался, а потом проглотил сразу две таблетки. Он прекрасно понимал, что умрет, если его организм отрицательно прореагирует на антибиотик, но подумал, что в противном случае его ждет еще более мучительная смерть. Инфекция распространялась все дальше и дальше. Пенициллин не убил его, но и не принес заметного улучшения.
Вчера днем у него поднялась высокая температура, и он подозревал, что долгое время провел в бреду. У него было полно еды, но есть он совершенно не хотел; все, что ему хотелось, так это пить чашку за чашкой дистиллированную воду из холодильника, стоявшего в кабинете Бейкера. Вчера вечером, к тому времени, как он заснул (или отключился), вода уже почти вся вышла, и Ник понятия не имел, где ему достать еще. Но при том лихорадочном состоянии, в котором он находился, его это мало заботило. Он скоро умрет, и тогда вообще ни о чем не надо будет беспокоиться. Он не жаждал смерти, но мысль о том, что на этом кончится боль, а заодно и все тревоги, была большим облегчением. Нога у него болела, дергалась и вся горела словно в огне.
Сон его в те дни и ночи, которые наступили после того, как он убил Рея Буда, вообще мало походил на сон. Видения обрушивались на него нескончаемым потоком. Казалось, все, кого он знал, решили навестить его под занавес. Руди Спаркман, указывавший на белый лист бумаги: «Ты — вот эта чистая страница». Его мать, похлопывавшая по линиям и кружочкам, которые она помогла ему нарисовать на другом белом листе бумаги, нарушив его чистоту: «Это значит — Ник Андрос, мой родной. Это ты». Джейн Бейкер, лежавшая на подушке, отвернув лицо в сторону, и приговаривавшая: