— Нет.
— Думаю, если вам захочется как-нибудь пропустить стаканчик на ночь, вреда от этого не будет. Я выпишу вам витамины; можете приобрести их в любой городской аптеке…
Фрэн расхохоталась, и Джордж неуверенно улыбнулся.
— Я сказал что-нибудь смешное?
— Нет, просто звучит забавно — при нынешних обстоятельствах.
— О-о! Да, понимаю. Ну по крайней мере не будет жалоб по поводу высоких цен на лекарства, верно? И последнее, Фрэн. Вы когда-нибудь пользовались внутриматочными средствами?
— Нет, а что? — спросила Фрэн, а потом неожиданно подумала о своем сне: темный человек со своей вешалкой. Она вздрогнула и повторила: — Нет.
— Хорошо. Вот и все. — Он встал. — Не буду говорить, чтобы вы не волновались…
— Да, — согласилась она. Смешинки растаяли в ее глазах. — Этого говорить не стоит.
— Но попрошу вас свести все волнения к минимуму. Усиленное беспокойство матери может привести к расстройству деятельности желез. А это нехорошо для малыша. Я не любитель выписывать транквилизаторы беременным женщинам, но если вы считаете…
— Нет-нет, в этом нет нужды, — сказала Фрэн, но, выйдя на жаркое полуденное солнце, поняла, что всю вторую половину беременности ее будут преследовать мысли об умерших двойняшках миссис Уэнтворт.
29 августа прибыли три группы: одна — из двадцати двух человек, другая — из шестнадцати и третья — из двадцати пяти. Сэнди Дюшьен обошла всех семерых членов комитета и объявила им, что в Свободной Зоне теперь более тысячи жителей.
Теперь Боулдер не казался таким уж призрачным городом.
30-го вечером Надин Кросс стояла в подвале дома Гарольда, наблюдая за ним и чувствуя нарастающую тревогу.
Когда Гарольд не занимался с ней своего рода извращенным сексом, он, казалось, убегал в какой-то свой укромный уголок, где она не могла его контролировать. Оказываясь в этом уголке, он становился каким-то холодным; более того, он, казалось, испытывал презрение к ней и даже к самому себе. Единственное, что не менялось, — его ненависть к Стюарту Редману и прочим членам комитета.
В подвале стояла сломанная игра в хоккей, и Гарольд расположился на ее поле, утыканном отверстиями для мяча. Рядом с ним лежала раскрытая книга. На странице был нарисован какой-то чертеж. Он бросал взгляд на чертеж, потом смотрел на прибор, с которым работал, а потом что-то делал с ним. Под его правой рукой были аккуратно разложены инструменты из его мотоциклетной сумки. Маленькие кусочки проволоки валялись на хоккейном столике.
— Знаешь, — рассеянно произнес он, — тебе лучше пойти прогуляться.
— Почему? — Она почувствовала легкую обиду. Лицо Гарольда было напряженным, и он не улыбался. Надин понимала, почему Гарольд так часто улыбался: поскольку без улыбки он был похож на сумасшедшего. Она подозревала, что он и есть сумасшедший или близок к этому.
— Потому что я не знаю, насколько старый это динамит, — сказал Гарольд.
— Что ты хочешь сказать?
— Старый динамит течет, дорогуша, — ответил он и поднял на нее глаза. Она увидела, что все его лицо было залито потом, словно в подтверждение сказанного. — Точнее говоря, он выделяет жидкость. А жидкость эта — чистый нитроглицерин, одна из самых нестойких субстанций на свете. Поэтому, если он старый, есть очень хороший шанс, что этот маленький научный эксперимент зашвырнет нас на верхушку горы Флагстафф, а оттуда — аж до самой Страны Оз.
— Знаешь, тебе не обязательно так раздражаться по этому поводу, — сказала Надин.
— Надин? Ма chère?
— Что?
Гарольд взглянул на нее спокойно и без улыбки.
— Заткни свою ё…ю пасть.
Она послушалась, но не пошла прогуляться, хотя ей и хотелось. Разумеется, если такова воля Флагга (а дощечка сказала ей, что Гарольд исполняет волю Флагга относительно комитета), динамит не окажется старым. А если он все же старый, все равно не взорвется до назначенного часа… не так ли? Только насколько Флагг контролирует происходящее?
«Достаточно, — сказала она себе, — вполне достаточно». Но не была в этом уверена, и тревога ее росла. Она заходила еще раз к себе домой, но Джо исчез — на этот раз совсем исчез. Она навестила Люси, и, несмотря на холодный прием, пробыла там довольно долго, чтобы узнать: с тех пор как она переехала к Гарольду, Джо (Люси, разумеется, называла его Лео) «слегка откатился назад». Люси явно обвиняла в этом ее, но… если бы снежная лавина сорвалась с горы Флагстафф или землетрясение разорвало бы Перл-стрит пополам, Люси, по всей вероятности, стала бы и в этом обвинять ее. Правда, скоро и ее, и Гарольда будет в чем обвинять. И все же она испытала горькое разочарование от того, что ей не удалось еще раз повидаться с Джо и… поцеловать его на прощание.
«Брось, лучше совсем забудь о нем теперь, когда ты вся погрязла в этой непристойности. Ты лишь причинишь ему вред… а может, и самой себе, потому что Джо… многое видит, многое знает! Позволь ему перестать быть Джо, позволь себе перестать быть мамой Надин. Пусть он вернется и навсегда уже останется Лео».
Но за всем этим скрывался безжалостный парадокс. Она не могла поверить, что через год кто-нибудь из этих людей в Зоне, включая и мальчика, останется в живых. Это противоречило бы его воле.
«…Так скажи себе правду, не только Гарольд — его инструмент. И ты — тоже. Ты, которая когда-то сочла единственным не заслуживающим прошения грехом в этом постчумном мире убийство — отнимание даже всего лишь одной жизни…»
Неожиданно она поймала себя на том, что хочет, чтобы динамит и впрямь оказался старым, чтобы он взорвался и покончил с ними обоими. Долгожданное избавление. А потом она подумала о том, что случится после, когда они переберутся через горы, и ощутила знакомое разгорающееся тепло внизу живота.
— Вот так, — тихонько пробормотал Гарольд, Он опустил свой прибор в коробку из-под ботинок и отложил ее в сторону.
— Готово?
— Да. Готово.
— Это сработает?
— Хочешь попробовать? — Его слова прозвучали с явным сарказмом, но ей было все равно. Его глаза обшаривали ее с мальчишеской жадностью, которую она уже научилась распознавать. Он вернулся из своего укромного уголка, уголка, где он писал все то, что хранилось в гроссбухе, который она когда-то прочла, а потом небрежно засунула на прежнее место, под качающийся камень в кладке камина. Теперь она могла справиться с ним. Теперь его слова были всего лишь словами.
— Хочешь сначала посмотреть, как я развлекаюсь сама с собой? — спросила она. — Как прошлой ночью?
— Ага, — сказал он. — Ладно. Хорошо.
— Тогда пойдем наверх. — Она поморгала ему ресничками. — Я пойду первой.
— Ага, — хрипло выдавил он. Маленькие капельки нота выступили у него над бровями, но на сей раз их вызвал не страх. — Иди первой.
И она поднялась первой, чувствуя его взгляд, прикованный к коротенькой юбчонке от детского матросского костюмчика, который она носила. Под юбкой ничего не было.
Дверь захлопнулась, и штуковина, которую смастерил Гарольд, осталась в темноте в открытой коробке из-под ботинок. Это была портативная рация на батарейках из радиомагазина. Ее задняя панель была снята, и восемь динамитных шашек были прикручены к ней проволокой. Книга по-прежнему лежала раскрытой. Он взял ее в боулдерской Публичной библиотеке, и заголовок ее гласил: «65 призеров Национальной научной викторины». На чертеже был изображен дверной звонок, прикрученный к переносной рации, точь-в-точь такой же, как лежавшая в коробке из-под ботинок. Внизу красовалась надпись: «Третий приз Национальной научной викторины-1977, сконструировано Брайаном Боллом, Ратленд, штат Вермонт. Стоит произнести одно слово, и звонок зазвонит в пределах двенадцати миль!»
Через несколько часов этим же вечером Гарольд спустился вниз, закрыл коробку крышкой и осторожно притащил ее наверх. Он поставил ее на верхнюю полку кухонного шкафчика. Сегодня днем Ральф Брентнер сказал ему, что комитет Свободной Зоны пригласил Чэда Норриса выступить на их следующем собрании.
— А когда это будет? — небрежно осведомился Гарольд.
— 2 сентября, — сказал Ральф.
«2 сентября».
Глава 57
Ларри и Лео сидели на кромке тротуара перед домом. Ларри пил теплое пиво «Хэмм», а Лео — теплый апельсиновый напиток. В эти дни в Боулдере можно было пить все что угодно, если это было в банках и вы ничего не имели против теплого питья. Сзади раздавалось ровное, громкое урчание газонокосилки. Люси стригла траву. Ларри вызвался было запяться этим, но Люси отрицательно покачала головой.
— Лучше выясни, что происходит с Лео, если сможешь.
Стоял последний день августа.
На следующий день после того, как Надин переехала к Гарольду, Лео не появился к завтраку. Ларри обнаружил мальчишку в его комнате. Он сидел в одних трусах, засунув большой палец в рот. Лео держался очень замкнуто и враждебно. Ларри испугался больше, чем Люси, поскольку она не знала, каким был Лео, когда Ларри впервые увидел его. Тогда его звали Джо и он таскал с собой острый нож.
С тех пор прошла почти неделя, и Лео слегка оправился, но не до конца, и он не желал говорить о том, что произошло.
— Здесь как-то замешана эта женщина, — сказала Люси, завинчивая крышку на резервуаре газонокосилки.
— Надин? Почему ты так решила?
— Ну, я не собиралась упоминать об этом. Но она заходила в тот день, когда вы с Лео пытались ловить рыбу в Холодном ручье. Она хотела увидеться с мальчиком. Я была жутко рада, что вас обоих нет дома.
— Люси…
Она быстро чмокнула его, а он сунул руку ей под лифчик и нежно стиснул ее грудь.
— Я неверно судила о тебе, — сказала она. — И, наверное, всегда буду раскаиваться в этом. Но мне никогда не нравилась и никогда не понравится Надин Кросс. С ней что-то не так.
Ларри ничего не ответил, но подумал про себя, что Люси, вероятно, права. В ту ночь, во время их короткой прогулки, она была словно обезумевшая.