Подполковник Струминьш».
«МВД СССР, УГРО, полковнику Костенко.
НТО дало заключение, что в тайнике на квартире Петровой неоднократно хранился золотой песок. Путем повторного осмотра квартир Петровой и Милинко нам удалось взять два отпечатка пальцев, принадлежащих мужчине. По картотеке не проходят. Высылаю рейсом 231 с командиром корабля Ефремовым — перед вылетом уведомлю звонком, прошу встретить.
Майор Жуков».
Работа-VIII (Москва)
1
Костенко протянул генералу радиограмму — только что вернулся из Министерства морского флота, беседовал по радио с Пастуховым в течение получаса, больше не разрешили, и так, сказали, «из уважения к угрозыску, цените и помните, когда наших обчистят, будьте особо внимательны».
Генерал читал, помогая себе карандашом, водил по строчкам, иногда карандаш замирал, и Костенко по этому мог определить, на чем споткнулся его шеф.
«КОСТЕНКО. — Товарищ Пастухов, здравствуйте, я беспокою вас в связи с вашей родственницей, Анной...
ПАСТУХОВ. — А в чем дело?
КОСТЕНКО. — Уехала в отпуск и подзадержалась, тетушка ваша волнуется, мы начали поиск.
ПАСТУХОВ. — Эх, Анна, Анна...
КОСТЕНКО. — Вы что-нибудь предполагаете?
ПАСТУХОВ. — Да ничего я не предполагаю, жаль бабу, несчастный человек.
КОСТЕНКО. — У вас много ее фотографий?
ПАСТУХОВ. — Есть.
КОСТЕНКО. — Когда она последний раз присылала вам фото?
ПАСТУХОВ. — Не помню...
КОСТЕНКО. — Она была на этом фото в очках и с короткой стрижкой?
ПАСТУХОВ. — Да.
КОСТЕНКО. — В черненькой кофточке с красными полосками?
ПАСТУХОВ. — Нет, в купальнике...
КОСТЕНКО. — Так она, что ж, с моря вам прислала фото? В ноябре?
ПАСТУХОВ. — Да.
КОСТЕНКО. — Она одна на фото или с приятелем?
ПАСТУХОВ. — С каким?
КОСТЕНКО. — Она вам ничего не писала? Имени его не называла?
ПАСТУХОВ. — Нет. Погодите, нет, она что-то писала: мол, Гриша невероятный человек, и, мол, скоро она меня обрадует приятной новостью. Вообще, странное письмо. Кто такой этот Гриша?
КОСТЕНКО. — И мы этим заняты, товарищ Пастухов. Раньше она вам о нем не писала?
ПАСТУХОВ. — Писала года четыре назад, мол, познакомилась с прекрасным, надежным, сильным человеком, а потом — как отрезало, ни разу про него не говорила, и вот снова: «Гриша», «радость».
КОСТЕНКО. — Говорила? Или писала?
ПАСТУХОВ. — И то и так. Она прилетала ко мне года три назад в Ригу.
КОСТЕНКО. — Одна?
ПАСТУХОВ. — Одна.
КОСТЕНКО. — Жила у вас?
ПАСТУХОВ. — Нет.
КОСТЕНКО. — Где вы встретились?
ПАСТУХОВ. — В кафе.
КОСТЕНКО. — Она вас просила о чем-то?
ПАСТУХОВ. — Это может быть связано с ее пропажей?
КОСТЕНКО. — Да. Вы понимаете, видимо, мой вопрос?
ПАСТУХОВ. — Да, я понимаю. Но я сказал, чтоб она выбросила это из головы.
КОСТЕНКО. — Она просила вас взять с собою кое-что в рейс и там обменять — я вас верно понимаю?
ПАСТУХОВ. — Верно. Но до этого не дошло. Я сразу отказал...
КОСТЕНКО. — Вы не помните, за соседним столиком, рядом с вами, не сидел мужчина, крепкого кроя, лет пятидесяти?
ПАСТУХОВ. — Да разве сейчас вспомнишь?
КОСТЕНКО. — Очень бы надо. В кафе ее вы пригласили или она?
ПАСТУХОВ. — Конечно, я.
КОСТЕНКО. — Как вы туда добирались? Пешком или на такси?
ПАСТУХОВ. — На такси.
КОСТЕНКО. — Аня вас оставляла, когда вы сели за столик?
ПАСТУХОВ. — Не помню... Погодите, кажется, она уходила... Ну, в туалет, причесаться, губы подмазать...
КОСТЕНКО. — А она потом не просила вас поменяться местами: дует, например, или солнце бьет в глаза?
ПАСТУХОВ. — Погодите, погодите, просила, именно так и сказала: «дует». У нее ведь сосуды больные, все время кутается...
КОСТЕНКО. — И теплую обувь начинает очень рано носить, еще в сентябре, да?
ПАСТУХОВ. — Шерстяные чулки — во всяком случае. Это с детства у нее, росла в Белоруссии, голод... (он кашлянул, потом добавил иным голосом) то есть... нехватка некоторых высококалорийных продуктов...»
Карандаш генерала замер. Костенко поднял глаза на шефа — тот молча колыхался в кресле от тихого смеха:
— Какова бдительность, а?! Эк он себя ловко поправил... А чего скрывать: до середины пятидесятых годов Беларусь, да и не только она одна, жила впроголодь. Вы очень ловко вели с ним беседу, великолепно, Владислав Николаевич. Но вы пришли с каким-то предложением?
— Пожалуй, правильнее будет дочитать до конца запись радиобеседы, а потом я изложу соображения...
— Я понял вас, — откликнулся генерал. — Но, увы, если понял вас верно, обрадовать ничем не смогу.
И снова его карандаш начал медленно ползать по строчкам.
«КОСТЕНКО. — Товарищ Пастухов, вы не смогли бы из Неаполя подлететь с вашим альбомом в Москву? На день-два.
ПАСТУХОВ. — С радостью. Если на неделю — того лучше, мы будем в Неаполе стоять под загрузкой дней десять. Только как с билетом? Валюты у меня мал... (он резко оборвал себя, поправился) не слишком много...»
Генерал снова заколыхался в кресле:
— Нет, положительно наш Морфлот умеет работать с кадрами. Я, признаться, поначалу решил, что вы попроситесь в Неаполь, и я был бы вынужден вам отказать, потому что, — подражая Пастухову, — валюты у нас мал... то есть вовсе нет. Понятно? Я вещи называю своими именами, хотя разделяю ваше желание полюбоваться Везувием.
— Я уже любовался им.
— Когда?
— Три года назад, туристская поездка.
— Я думаю, мы сможем послать в Рим обменный ордер Аэрофлота. Так что с полетом сюда Пастухова проблем не будет. Но он действительно вам нужен? По-моему, вы получили все, что могли. Альбом возьмет аэрофлотец — от Рима до Неаполя три часа езды, никаких сложностей.
— Вы думаете, Пастухов как свидетель исчерпан?
— Дайте дочитать.
«КОСТЕНКО. — Спасибо. Это будет очень важно, если вы прилетите. Можете спросить разрешение у капитана сразу же?
ПАСТУХОВ. — Капитан рядом, он слышит наш разговор.
КОСТЕНКО. — Вы часто виделись с Аней?
ПАСТУХОВ. — Редко.
КОСТЕНКО. — Сколько раз за последние годы?
ПАСТУХОВ. — У тети, на ее семидесятилетии, в Коканде, потом она ко мне прилетала в Ригу, а до этого в Ленинграде. Когда она защитила диплом, я к ней приехал — хоть один свой человек.
КОСТЕНКО. — Она вам жаловалась на одиночество?
ПАСТУХОВ. — Мы не были так близки...
КОСТЕНКО. — А ее друзей вы знаете?
ПАСТУХОВ. — У нее, мне кажется, не было друзей.
КОСТЕНКО. — Как же так?
ПАСТУХОВ. — Разные люди живут на земле...
КОСТЕНКО. — Вы не обратили внимания: в кафе, после того как она вышла в туалет, ничего в ней не изменилось?
ПАСТУХОВ. — То есть?
КОСТЕНКО. — Ну, может, говорить стала громче или, наоборот, тише, может, попросила вас заказать что-нибудь особое, какое-нибудь марочное вино или шоколадный торт?
ПАСТУХОВ. — Погодите, она и впрямь попросила меня заказать «Цимлянское».
КОСТЕНКО. — Выпила много?
ПАСТУХОВ. — Глоток, я еще удивился... Зачем было бутылку просить?
КОСТЕНКО. — А больше вы ничему не удивились?
ПАСТУХОВ. — Я сказал, чему я удивился. Потом, после этой ее просьбы, удивляться было нечему: совершенно чужой человек — по духу.
КОСТЕНКО. — Погодите, не надо сплеча. Она обратилась к вам с той просьбой до того, как выходила в туалет, или позже?
ПАСТУХОВ. — Позже.
КОСТЕНКО. — Точно?
ПАСТУХОВ. — Абсолютно. Когда я отрезал, она как-то съежилась и сказала, что, мол, все это ерунда, выбрось из головы, и попросила «Цимлянского»...
Генерал заметил:
— Видимо, хахаль сидел не за соседним столиком, а в стороне, бутылка была у них сигналом тревоги.
— Я тоже так считаю.
— Значит, ваша версия о золоте — абсолютна.
— Тем не менее это, по-прежнему, версия, доказательств пока нет.
— А что Жуков? БХСС работает в Магаранском «Центроприиске»?
— Там полный порядок, никаких недостач.
— У Петровой могли быть данные, где наиболее активно разведуют новые золотоносные жилы?
— Предположительно — наверняка. Доказательств — никаких.
«КОСТЕНКО. — Она чем-нибудь мотивировала свою просьбу, товарищ Пастухов?
ПАСТУХОВ. — Желанием переехать в Адлер, купить там дом, обзавестись, наконец, семьей.
КОСТЕНКО. — А почему именно в Адлер?
ПАСТУХОВ. — А там живет ее первый мужчина. Она была в него влюблена, а он женился на другой, она это очень тяжело переживала.
КОСТЕНКО. — Фамилии не помните?
ПАСТУХОВ. — Нет. Он работает главбухом в рыбкоопе, это она мне рассказывала.
КОСТЕНКО. — Перед тем как идти в кафе?
ПАСТУХОВ. — Нет, у тети на дне рождения.
КОСТЕНКО. — Имени тоже не помните?
ПАСТУХОВ. — Нет... Леша... Или Леня... Нет, точно не помню...
КОСТЕНКО. — Письма ее у вас есть?
ПАСТУХОВ. — Конечно.
КОСТЕНКО. — Письма тоже захватите.
ПАСТУХОВ. — Хорошо. Если вы сделаете мне полет в Москву, по гроб жизни буду благодарен, девятый месяц в рейсе...»
— Незачем его в Москву тащить, — сказал генерал. — Помяните мое слово, он к вам выйдет на связь, припомнит что-нибудь. Ерунду какую-нибудь припомнит... С Адлером успели связаться?