Глава перваяДорога домой
— Видите, где находится Альтафулла, госпожа Ракель? Вон там, на вершине? — произнес старшина стражников.
— Какая крутая дорога, — тревожно произнесла она. — А другой путь наверх есть?
Старшина стражников усмехнулся.
— Который будет легче, чем дорога? Нет…
— Замок выглядит очень… — Она сделала паузу, разглядывая толстые стены, которые, казалось, угрожающе нависали над ними. — Безопасным.
— Опустив решетку ворот, с севера или с востока можно противостоять большой армии, — заметил старшина стражников. — С той башни можно увидеть приближающиеся войска, когда те будут еще в полудне пути отсюда. Защитников замка невозможно застать врасплох.
— Если враг будет приближаться с ожидаемой стороны, — заметила Ракель.
— Вы правы, госпожа. Предполагается, что другие замки, расположенные на западе и на юге, должны будут остановить захватчиков, надвигающихся с этих направлений.
— А в действительности?
— На войне, моя госпожа, всегда случаются неожиданности. Мой опыт показывает, что враг всегда появляется оттуда, откуда его меньше всего ждешь. Так что…
— С этой стороны вы и готовитесь отразить нападение?
— Верно. Посмотрите вокруг. Тот, кто решит напасть на нас, должен подойти спереди или слева, — сказал он, указывая на подходящие для засады места.
Она кивнула.
— А откуда еще нужно ждать засаду?
— Вы заметили, что вслед за нами еду двое всадников?
— За нами?
— Да. Всадники стараются остаться незамеченными.
— Я не знаю, — тревожно сказала она.
— И я не знаю.
И он повернул, чтобы поговорить с капитаном.
Хозяин и хозяйка замка спустились во внутренний двор, чтобы поприветствовать путешественников. Хозяин сразу повел Беренгера в замок, а его супруга и дворецкий принялись размещать гостей. Через некоторое время к лекарю подошел мальчик-паж.
— Прошу прощения, господин, — обратился он, — господин Исаак — это вы?
— Да, это я.
— Мой господин и его преосвященство епископ просят вас присоединиться к ним в кабинете его светлости.
— Конечно. Но сначала скажи мне, — сказал Исаак, — проживает ли в этом замке монах?
— Отец Джил? Да, господин Исаак.
— Отведи меня к нему после того, как я поговорю с его светлостью.
— Он тоже в кабинете, господин Исаак, — сказал паж.
Когда они пришли, Беренгер и Жилберт были одни.
— Жилберту надо вернуться в Жирону, господин Исаак, — сказал епископ. — Он собирается уехать завтра и прибыть в Жирону через три дня. Он переоденется монахом и поедет один.
— Это облачение — прекрасная защита, — сказал Жилберт. — Я буду в полной безопасности.
— Монах, в одиночку скачущий по горам не хуже королевского гонца? — спросил Исаак. — Вы привлечете всеобщее внимание.
— Я говорил ему об этом, — сказал Беренгер. — Без сомнения, гораздо безопаснее спокойно поехать с нами.
— Согласен. Вам действительно нужно срочно в Жирону, дон Жилберт?
— Да, мастер Исаак.
— Лучше прибыть на три дня позже, или вообще не приезжать? — спросил лекарь.
— Вы думаете, что дорога настолько опасна? — ответил Жилберт.
— Всю дорогу за нами кто-то ехал, — сказал Беренгер. — Но у нас есть охрана, которая способна справиться с неприятелем. Мне и даже моим священникам есть чем защитить свою жизнь. В одиночку вы вряд ли справитесь даже с одним противником.
Жилберт беспомощно поднял руки.
— Я сражен вашей мудростью, — ответил он. — Я поеду с вами. С радостью.
— Даже путешествуя с нами, вы должны оставаться в этом облачении. Уверяю вас, Исаак, в нем его совершенно невозможно узнать. Но, чтобы быть более убедительным, вам придется убрать эти локоны.
— Я боялся, что вы решите выбрить мне голову, — сказал Жилберт.
— Мы не будем брить ее, — ответил Беренгер. — Некоторые монахи по многу месяцев не бреют макушку, несмотря на строгие предписания. Если вы подрежете волосы покороче, вы станете похожи на странствующего монаха, отношение к которому несколько более снисходительное.
— Повинуюсь, ваше преосвященство, — сказал Жилберт.
— Отлично. Но я вынужден настоять на том, чтобы вы держались поближе к отцу Бернату или отцу Франсесу. Тогда, если кто-то обратится к вам с просьбой выслушать его исповедь, вы можете обратиться к одному из них.
— Конечно, ваше преосвященство, но…
Епископ не выдержал и расхохотался.
За ужином говорили о войне. Беренгер довольно резко отзывался о других епископах, ему довольно смело вторил Бернат. Жилберт, теперь очень похожий на монаха, и женщины слушали.
— Скажите мне, господин, — сказал Беренгер, выбрав момент, когда в беседе наметилось затишье, кто такой Гонсалво де Марка? Мы несколько раз случайно встретились с ним на дороге.
— Дон Гонсалво, — уточнил хозяин. — Странный человек, не правда ли?
— Всеобщий друг, — горько сказала его жена, — который любит соседа как брата, но любовью Каина.
— Я знаком с ним, как и большинство живущих поблизости людей, — добавил ее муж, — но я не могу сказать, что хорошо его знаю. И я совсем не жажду узнать его поближе.
— Мы заметили, что он довольно утомителен. Его богатство и отличная родословная не могут компенсировать его дурных деревенских манер, — заметил Беренгер.
— О да, совершенно верно. И при этом он жадный и глупый человек, который очень любит судиться.
— Да, он говорил о каком-то судебном процессе.
— Он весьма опасный противник. Правда, ему не хватает ума, чтобы отступиться прежде, чем это повредит ему не меньше, чем его жертве. Так ведь, Алисия?
— Верно, — подтвердила его жена. — Он подал в суд на моего кузена, претендуя на его собственность, и сам много потерял. Но ему удалось почти разорить моего кузена и доставить много неприятностей его семье. Я никогда этого ему не прощу.
— Мы не принимаем его в нашем доме, — сказал хозяин замка. Затем он замолчал, продумывая следующее замечание. — Говорят, что он участвует во многих сомнительных делишках. У него есть дар входить людям в доверие по крайней мере на какое-то время, а затем он забирает себе их землю и имущество. Надеюсь, вы не имеете с этим человеком никаких деловых договоренностей.
— Конечно нет, — сказал Беренгер. — Я не могу представить себе таких обстоятельств, при которых я доверил бы ему что-то для меня ценное.
— Я рад слышать это, — сказал хозяин замка.
Когда Исаак вышел из большого зала замка следом за женой и дочерью, с ним поравнялся Беренгер.
— Гонсалво де Марка живет в этих краях. Я надеялся, что наш хозяин расскажет нам больше.
— Любовь к крючкотворству и сомнительным деловым сделкам не обязательно означает, что человек убивает беззащитных монахов.
— Если он был беззащитным монахом, — сказал Епископ. — Похоже, мы многого не знаем.
Путешественники собрались во внутреннем дворе, чтобы покинуть замок, прежде чем солнце поднимется слишком высоко и прогонит из низин туман. Мулы уже были впряжены в повозки. Когда начали седлать коней и верховых мулов, Жилберт свистнул.
Большой вороной конь дернул головой, вырвался из рук державшего его слуги и понесся к Жилберту.
— Ты можешь взять мою лошадь, Юсуф, — сказал он, подхватив вороного под уздцы. — Это отличное животное, и оно больше подходит тебе по размеру.
— Почему вы говорили, что никогда не видели этого коня прежде, дон Жилберт? — как бы между прочим спросил Беренгер. — Ведь это ваш конь, не так ли? — Они шли по длинному арочному портику, пронизывавшему северную стену замка, и его слова почти тонули в эхе. — Это было ясно с самого начала.
— Да, — нежно произнес Жилберт. — Его зовут Нерон.
— Тогда к чему эта сложная игра?
Жилберт подождал, пока они не вышли на открытое пространство и начали спускаться вниз по дороге.
— Поскольку, ваше преосвященство, я был и до сих пор остаюсь удивленным его присутствием в вашем обозе. Неподалеку от Жироны на меня напали, стащили с коня, ранили, связали и унесли. Я видел тех, кто напал на меня. Они говорили со мной; я провел с ними несколько часов, этого я никогда не забуду. Один из них удовлетворенно заявил, что в любом случае они получат моего прекрасного коня. — Он остановился. — Когда мы говорили с вами в первый раз, мое тело пыталось найти убежище в забвении. Когда сознание полностью вернулось ко мне, я уже находился в совершенно другом месте, в двадцати милях от города. Я был спасен от смерти добрым епископом и опытным лекарем. Это казалось мне чудом, ниспосланным небесами, пока я не увидел, что мой конь находится в руках моих спасителей.
— И из этого вы заключили, что на вас напали мои люди?
— Возможно, я был слишком подозрителен, ваше преосвященство, но я разрывался между стремлением воспользоваться милосердием монахов монастыря Святого Павла и желанием оставаться под вашей защитой, путешествуя в вашей свите, пока не разобрался во всем. Отсюда и мои слова, столь далекие от правды.
— Вы все еще считаете меня злодеем, дон Жилберт?
— Некоторое время назад я понял, что вряд ли вы были убийцей, ваше преосвященство. Но как у вас оказался мой конь?
— Я его не забирал. Он сам нас нашел. Как только повозка, в которой вы лежали, тронулась, он галопом примчался и пошел рядом с вами. Мы навели справки, но никто его не искал. Мы с капитаном подозревали, что это ваш конь, и оставили его, предполагая, что он сбежал от тех, кто на вас напал, и последовал за вами.
— Как все просто! — сказал дон Жилберт. — Как далеко мы намерены проехать сегодня?
— Если все будет удачно, доедем до Вилафранки.
Когда перед ними поднялись каменные стены Вилафранки, колеблясь в жарком мареве равнины, тени уже стали длинными. Когда они приблизились к воротам королевского дворца, к Жилберту подошел паж.
— Это вы отец Джил? — спросил он.
— Да, — сказал Жилберт.
— У меня для вас письмо. К сожалению, его отправитель не смог задержаться.
Жилберт осмотрел письмо снаружи.
— И кто этот отправитель? — спросил он.
— Другой монах-францисканец, отче. Он не назвал мне своего имени.
— Без сомнения, подпись в письме есть. Спасибо.
Прежде чем сломать печать и развернуть письмо, Жилберт спешился. Остановившись во внутреннем дворе, он быстро прочитал его, спрятал письмо под рясу и с озадаченным выражением лица быстро пошел в сторону галереи.
Ракель передала поводья мула конюху, внимательно наблюдая, как Жилберт читает письмо. Она понимала, что больше не может не замечать его присутствие, как человек не может игнорировать рану во рту, которой он постоянно касается языком.
Глава втораяИ снова горы
Опять перед ними поднимались горы, крутые и мрачные, но уже ставшие слишком привычными, чтобы все время обращать на них внимание. Мулы упорно взбирались по горной дороге, не требуя понуканий от своих седоков. Когда они свернули на узкую дорогу, ведущую к Кастельви, Ракель удивленно огляделась.
— Мы уже на месте. Я и подумать не могла, что это так близко.
— Как там мой маленький пациент? — спросил Исаак, как только они вошли в цитадель.
— Вы можете сами взглянуть на его, — сказала жена смотрителя замка. — Прошу прощения, господин Исаак, я не подумала…
— По-своему я умею осматривать своих пациентов, госпожа, вам не следует беспокоиться по поводу выбора слов, — мягко ответил он.
— Тогда идите за мной, господин Исаак, вы и ваша дочь. Сюда, пожалуйста.
Малыш сидел и играл с игрушкой — вырезанным из дерева животным. Когда он увидел мать, он поднялся на ножки и зашагал к ней, двигаясь еще неуверенно, но уже достаточно смело.
— Это он уже так ходит? — удивленно спросил лекарь.
— Да, — гордо произнесла его мать. — Он опять такой же сильный и здоровый, каким был до болезни. И у него новая няня. Мы вечно будем у вас в долгу, господин Исаак.
— Полагаю, что и мы у вас в долгу, моя добрая госпожа.
— Если вкратце, — сказал епископ, — то, поскольку те женщины не хотели доставлять неприятности вашей супруге, они показали нам обходную дорогу по горному хребту, и мы избежали засады.
— Не знаю, что и сказать, ваше преосвященство, — заметил смотритель замка. — Вряд ли мой лес кишит преступниками, хотя возможно, что один-два местных жителя не столь честны, как следовало бы. Но это бедный край, и есть такие, кто ради нескольких монет не прочь был бы подстеречь путников на дороге.
— У вас много хорошего леса, кузен.
— Но мало опытных лесорубов, чтобы добывать его. Многие умерли во время чумы, а те, кто выжил, ушли в другие края в поисках более легкой жизни.
— В обход закона, — заметил епископ.
— Не стоит их слишком винить за это, — сказал смотритель.
— Если прибыль от продажи нашего имущества была единственным поводом для нападения, — сказал Беренгер, — то я не стану преследовать их. Их жены не позволили им причинить нам вред, и я уверен, что они больше не станут искать легкой поживы. Но я хотел бы знать, не предложил ли им напасть на нас кто-то посторонний. Или, еще хуже, не заплатили ли им за нападение.
— Это можно выяснить, — сказал смотритель, выходя из небольшой комнаты, служившей ему кабинетом.
Вернувшись, он привел с собой очень взволнованную служанку, которая поклонилась присутствующим и снова уперлась взглядом в пол.
— Это горничная моей жены, которая предупредила нас, что по дороге у вас могут быть неприятности. Ты сделала очень доброе дело, моя дорогая, — сказал смотритель, — возможно, ты спасла много жизней, и благодаря тебе мужчины, сидевшие в засаде на дороге, не будут повешены за совершение серьезного преступления.
Однако ей не очень нравилась роль спасительницы жителей деревни.
— И слава богу, но я надеюсь, что они не узнают, кто это сделал, — сказала она. — Кроме папы. Он и так знает, потому что он-то и сказал мне об этом. Разве это правильно — убить ваших гостей и ограбить их после того, как их лекарь всю ночь просидел с ребенком и спас ему жизнь. Я так и сказала моей госпоже.
— А он сказал тебе, почему они решились на такое? — спросил Беренгер.
— Нет, ваше преосвященство. Он никогда ничего не говорит. Я думала, что они хотели заполучить деньги, лошадей, мулов и хорошую одежду.
Когда служанка ушла, смотритель замка решительно направился к двери.
— Есть еще один человек, с которым стоит поговорить, — сказал он. — Пойдемте со мной, кузен.
— Но если у вас есть опытный лесоруб, — сказал Беренгер, когда они обогнули замок и подошли к большому навесу, который служил мастерской, — то почему он занят ремонтом повозок?
— Чтобы срубить большое дерево, требуется много крепких мужчин, кузен. У меня их нет.
— Понятно, — сказал Беренгер. — Я не подумал об этом.
— Эй, — позвал смотритель, когда они подошли к навесу. — Его преосвященство, епископ Жироны желает увидеть лесоруба, который спас ему жизнь.
— Пустое, ваше преосвященство, — сказал лесоруб, чьи темные глаза проницательно разглядывали Беренгера. — У меня были на то свои причины. Если всех мужчин перевешают, это не принесет пользы деревне.
— Я вдруг подумал, а не подбил ли их на это кто-то чужой?
Лесоруб отложил топор и почесал в затылке.
— У кого-то из спутников вашего преосвященства есть враг?
— Возможно, — сказал Беренгер. — Мы полагаем, что это весьма вероятно.
— Ну, насколько я помню, был какой-то человек, ваше преосвященство. — Он вытащил какую-то деревянную деталь и поднес ее к свету. — Сказал, что он — посланник короля и должен поймать злодея, который пытался убить Его Величество. — Лесоруб взял наждачный камень и начал обрабатывать поверхность древесины. — Он сказал, что мы легко узнаем этого человека, потому что он сейчас выздоравливает от ран, полученных им, когда убегал после нападения.
— Очень интересно, — сказал епископ. — Продолжайте.
— Убийца должен был ехать с группой головорезов во главе с мятежником, переодетым епископом, — спокойно сказал лесоруб. — Была объявлена большая награда за их убийство, и он обещал заплатить, как только дело будет сделано. Каждому дали по паре монет, а остальное обещали заплатить позднее.
— А вы не стали участвовать в этом? — спросил Беренгер, пораженный тем, что его должны были убить как вожака головорезов.
— Мне не понравилось, как он это говорил. К тому времени уже ходили слухи, что вы можете приехать, а я знал, что вы один из родственников моего господина. — Он вставил обработанную деревянную деталь на место и начал подгонять ее. — Я видел ваше преосвященство на свадьбе его светлости. Вряд ли кому-нибудь удалось бы выдать себя за вас. Так что я отказался. И сказал дочери.
— А она передала это хозяйке.
— Не сразу. Она сильно испугалась. Но потом все рассказала.
— Вы знаете, кто этот человек?
— Откуда! Я не знаю, — осторожно произнес он. — Он сказал, что его зовут Луп, из Сант-Садурни.
— Это был краснолицый здоровяк, который говорил без умолку?
— Ничего подобного, ваше преосвященство, — ответил лесоруб. — Правда, вблизи я его не видел, но выглядел он довольно приятно. И слишком красиво одет для королевского старшины стражников или гонца, кем бы он там ни был. Он был похож на оруженосца, посланного хозяином с поручением. — Он снова занялся работой. — Но кто был его хозяин, я вам сказать не могу.
— Спасибо, добрый человек, — сказал Беренгер, доставая кошелек.
— Если вы хотите дать мне что-то, ваше преосвященство, — сказал лесоруб, — то мне это не нужно, я рассказал вам только то, что было на самом деле, не более того. Дайте это моей девочке, пусть добавит к своему приданому. Времена сейчас тяжелые.
— Хороший человек, — сказал Беренгер, когда они отошли.
— Да, — ответил смотритель.
— И скажите лекарю, ваше преосвященство, — крикнул им вдогонку лесоруб, — что сын безумной Марты уже бегает.
— Так что, Исаак, друг мой, — сказал Беренгер, передав слова лесоруба, — я сомневаюсь, что нападение было спланировано Гонсалво. Он не похож на «красиво одетого оруженосца». Лесоруб кажется мне довольно наблюдательным человеком. Мой кузен очень ему доверяет.
— И кто угодно мог быть господином этого оруженосца, ваше преосвященство.
— Верно.
— Значит, мы так ничего и не выяснили.
Когда все спутники епископа собрались во внутреннем дворе, чтобы попрощаться с гостеприимными хозяевами, Исаак повернулся к ученику.
— Юсуф, скажи дону Жилберту, что для меня будет большой честью, если этим утром он проедет рядом со мной часть пути.
— Да, господин, — ответил Юсуф.
— Затем возвращайся сюда и возьми узду моего мула.
Юсуф быстро исчез.
— Ракель, будь так любезна, поезжай с матерью и займи ее беседой.
— А что случилось с мамой? — обеспокоенно спросила Ракель.
— С ней все хорошо, моя дорогая, — ответил Исаак.
— Доброе утро, госпожа Ракель и господин Исаак, — поздоровался Жилберт. — Мы выезжаем? Я вижу, что Юсуфу придется вести под уздцы не только вашего мула, но и мою гнедую лошадь.
— По крайней мере некоторое время, — сказал Исаак.
— Я должна поехать с мамой, — сказала Ракель, у которой предательски покраснело лицо. Она развернула мула и отъехала.
— Госпожа Ракель все лучше и лучше ездит верхом, — заметил Жилберт.
— Рад это слышать, — ответил Исаак. — Правда, последнее время у нее было мало других дел. Хорошо, что она с пользой использовала свободное время. Скажите мне, дон Жилберт, — продолжил он, — почему именно вы стали целью убийц? Что они выгадают от вашей смерти?
— Я? — осторожно спросил он.
— Ну, конечно, — сказал Исаак. — Засада, которая была устроена здесь, была устроена ради вас одного. Остальные для жителей деревни были лишь трофеем, как плата за ваше убийство.
— Это точно?
— Нет никаких сомнений. Один из мужчин деревни отказался в этом участвовать. Он и предупредил нас.
— Господин Исаак, много ночей я не мог заснуть, пробуя разрешить эту загадку. Моя смерть никому не выгодна. У меня нет наследников. Мои земли — если это мои земли…
— А почему вы сомневаетесь, что они ваши?
— Они подлежат конфискации, но приказ был оспорен, и сейчас ожидается решение, — ответил он нетерпеливо, как будто все это было подробностями, на которые у него сейчас не было времени. — Если бы они были моими, полагаю, они отошли бы моему дяде, больше у меня никого нет. Но мой дядя мертв. Людям, которые убили его, заплатили за это…
— Заплатили?
— Мои верные друзья, Андреу и Фелип, видели это.
— Ах, да, — сказал Исаак. — Для пары случайных попутчиков они слишком уж интересовались вашим здоровьем.
— Да, это мои лучшие друзья. Если бы мы ехали вместе, я уверен, что мне удалось бы избежать нападения. Но у меня было дело, которое я должен был сделать один, и нам пришлось расстаться. Результат вы видели, — сухо добавил он. — Друзья искали меня, а потом оставили в конюшне своих лошадей и присоединились к вашей компании, так как мы договорились, что если мы потеряем друг друга, то должны встретиться на дороге в Барселону.
— Они не предполагали, что вы будете лежать при смерти, брошенный в поле.
— Думаю, что нет. Но вряд ли их удивило то, что со мной случилось, — ответил дон Жилберт. — В Вилафранке я получил от них известие о том, что злодеи признались, что их наняли, и, как могли, описали своего хозяина. Он похож на человека, которого я, возможно, видел, но не понимаю, что его со мной связывает.
— Возможно ли, что у вас есть брат, о котором вы ничего не знаете?
— Брат? У меня нет брата. В этом я совершенно уверен.
— Как вы можете, быть уверены? Он может быть внебрачным сыном вашего отца. Многие уважаемые господа имеют больше сыновей, чем обычно признают.
— Господин Исаак, возможно, вы решите, что я рассуждаю как наивный ребенок, но я не могу в это поверить. Мои родители очень любили друг друга. Сколько я их помню, они редко разлучались. Они поженились, когда были очень молоды, и их жизни переплелись, как пара виноградных лоз.
— У них был только один ребенок?
— Выжил только один, — сказал Жилберт. — Все остальные умерли во младенчестве. В семье говорили, что моя мать была слишком молодой, поэтому ей было трудно вынашивать детей.
— Такое случается, — сказал Исаак. — А у вас нет кузенов, которые могли бы предъявить права на состояние в случае вашей смерти?
— Нет. У моей матери было двое братьев: дядя Фернан, у которого не было детей, и другой брат, который умер в раннем детстве. Была еще сестра, монахиня. Ни один из братьев или сестер моего отца не дожил до взрослых лет, кроме одной сводной сестры: их отец женился вторично на вдове с дочерью. Больше у него детей не было.
— А у сводной сестры были дети?
Жилберт задумался.
— Вне брака, — ответил он. — Если верить сплетням, которые распускали слуги, у нее был сын, господин Исаак. Малыша передали кормилице, а ее отправили в монастырь. Возможно, это только слухи, вы же понимаете. Моя няня была большая мастерица собирать и пересказывать слухи как правдивые, так и ложные.
— Таким образом, может существовать человек, который полагает, что при отсутствии других наследников он может унаследовать ваше состояние. Сколько лет ему могло бы быть сейчас?
— У него со мной нет кровной связи. Я не могу сказать, сколько ему сейчас было бы лет. Полагаю, что его мать была довольно молода, когда родила его, тогда я был совсем ребенком. Если она жива, ей сейчас должно быть не больше сорока, но я не помню, чтобы при мне произносили ее имя.
— А в слухах упоминалось имя отца ребенка?
— Нет, что довольно любопытно, — сказал Жилберт. — Предполагали разное. Моя няня говорила, что это мог быть какой-нибудь красивый конюх или лесник без гроша в кармане и что вся еe собственность перешла женскому монастырю, а ребенку ничего не оставили, так что ему пришлось голодать. Но мой учитель утверждал, что ее возлюбленный был богатым человеком, который завещал ребенку достаточно денег, для того чтобы воспитать его. Кому тут верить? — спросил он. — И мой учитель, и няня — оба любили приврать. Можно было бы вернуться и расспросить слуг. Они, без сомнения, предложат нам несколько разных историй жизни этой бедной женщины.
Исаак покачал головой.
— Что вы можете сказать о Гонсалво де Марка?
— В Альтафулла вы сами слышали, что думают о нем люди, — сказал Жилберт. — Это достаточно точное описание. Кроме этого я могу только добавить, что его владения соседствуют с моими.
— У него есть оруженосец, красивый и изящно одетый?
— У дона Гонсалво? Оруженосец? Он не такой уж и важный господин. Это простоватый грубиян из хорошей семьи, который, выезжая из дома, для защиты берет с собой пару крепких деревенских мужиков.
— Спасибо вам за откровенность, дон Жилберт, — сказал Исаак. — Надеюсь, теперь все изменится в лучшую сторону.
— Если все же судьба позволит мне выжить, — сказал дон Жилберт, — защищаться удобнее в родном доме. Хватит встреч с наемными убийцами.
— У меня с доном Жилбертом была очень интересная беседа, — сказал Исаак.
— И что вы узнали? — спросил Беренгер и внимательно выслушал подробности их беседы.
— Действительно, это весьма интересно, — заметил епископ, — но я не склонен верить в существование неких наследников, когда у нас уже есть злодей с превосходным поводом для убийства как монаха, так и дона Жилберта.
— Дон Гонсалво?
— А кто же еще? С ним связан монах Норберт, который искал моей помощи. И к тому же, как смерть бедного монаха может помочь наследнику владений дона Жилберта? Если смерть монаха не имеет никакого отношения к ужасным событиям в его усадьбе, то оставим месть за убийство дяди дону Жилберту, который кажется вполне способен справиться с этой задачей. Исаак, я был слишком занят собственными делами, — сказал Беренгер, — и позабыл об убитом монахе, пока не пришло то письмо.
— У вас не было свободного времени, чтобы думать об этом, ваше преосвященство. Но мне кажется, что сведения, полученные от вашего друга, не смогут нам помочь.
— Они доказывают связь между монахом и доном Гонсалво, — сказал епископ. — Он хотел получить письма, которые были у монаха. Монах убит.
— Ваше преосвященство, это похоже на высказывание, что если мне нравится ваша лошадь и я заявил об этом, а вы впоследствии умерли, то это означает, что я — причина вашей смерти. Я должен возразить вам на основании логики. Мы не знаем, что было в тех письмах.
— Одно из них было решением по делу Уго де Лансия Талатарна, — сказал Беренгер.
— Оно нужно только Родриго де Лансия и его кузену, — сказал Исаак.
— Да, это верно. Другое было связано с судебным процессом, который ведет дон Гонсалво. Несмотря на то, что эта связь довольно незначительна, я все же нахожу ее весьма интересной.
— Если бы это было решение по судебному делу, ваше преосвященство, и дон Гонсалво ради него пошел на убийство монаха, то оно сейчас было бы у него. И он докучал бы канонику Барселоны, не так ли?
— Вы непреклонны, Исаак.
— А почему он должен желать смерти дону Жил-берту?
— Он хочет получить его земли, вы сами говорили мне об этом.
— Ваше преосвященство, разве он является наследником дона Жилберта, неужели смерть молодого человека дает ему права на его земли?
— Я думаю, что пришла пора прерваться и пообедать, — сказал епископ.
Они пересекли Льобрегат, когда теплое дневное солнце уже пригревало им спину, и направились по долине к Террассе. На сей раз они остановились у картезианцев, которые могли предложить им более щедрое гостеприимство, чем обедневшие августинцы на пути в Таррагону, но даже здесь небольшая монастырская гостиница была переполнена. На следующий день они уже ели суп в другой монашеской столовой, в монастыре в Гранольерес. И вдруг вдали показалась Жирона. Горы уступили место холмам и долинам, скалы и сосны сменили плодородные поля. Они давно миновали дорогу на Барселону. Как только путники достигли Хостальрика, до дома оставалось меньше дневного перехода.
Исаак ехал, погрузившись в размышления. Он больше не пытался разгадать загадку; он освободил свое сознание и позволил образам свободно разворачиваться перед его мысленным взором, не давая теориям, эмоциям и предубеждениям других людей затуманить их.
Неожиданно перед ними возник массивный придорожный камень, возвещающий, что они добрались до Хостальрика. Это был ярмарочный день, покупатели и продавцы заполнили город. В тавернах звенел смех, заключались сделки. В воздухе плыли аппетитные запахи, дети играли на улицах, и настроение путешественников поднялось.
Следующим утром Беренгер подошел к столу, за которым сидел и завтракал лекарь вместе со всей семьей.
— Сегодня утром я получил известие от вашего пациента, — сказал он. — Он со своими друзьями уезжает, поскольку должен сделать то, что может сделать только он сам. Он просит прощения и говорит, что никому не может передоверить свое дело.
— Итак, дон Жилберт уехал? — спросил Исаак. — Удивительно, что он пробыл с нами так долго. Он был полон решимости выполнить некую задачу и намеревался оставаться в живых столько, чтобы суметь выполнить намеченное.
— Очевидно, он выехал на рассвете, в монашеской рясе, и присоединился к еще двум монахам-францисканцам. Слуга из конюшни вышел вслед за ним на улицу и видел, как они перешли на галоп, — сказал Беренгер. — И теперь, обдумав ваши аргументы, господин Исаак, я тревожусь о том, что не смог помочь дону Жилберту.
— Но как вы собирались помочь ему? — спросил лекарь.
— Думаю, следует считать его тем самым племянником из рассказа вашего родственника, тем, кого преследовали церковные суды. В Таррагоне тому было достаточно свидетельств.
— Согласен с вашим преосвященством, — сказал Исаак. — Вряд ли могут существовать два молодых человека с подобными историями.
— Поскольку все его неприятности происходили в моей епархии, господин Исаак, ему можно помочь избежать дальнейших неприятностей. Но обнаружить теперь, что произошло и кто виновен в этом…
— Вы изменили мнение относительно дона Гонсалво, ваше преосвященство? Вы уже не считаете, что именно он стоит за всеми бедами этого молодого человека? Наверно, дон Жилберт согласился бы с вами.
— За некоторыми из них, господин Исаак. Но я не могу поверить, что человек, ведомый только глупостью и алчностью, способен на такие разрушения.
— Алчность уничтожала империи, ваше преосвященство.
— Это верно, господин Исаак. Если алчность объединяется с острым умом. Но использование ложных обвинений в церковных судах — слишком сомнительный путь к богатству для обычного алчного злодея. Боюсь, чтобы выяснить, кто преследует дона Жилберта, придется вернуться в усадьбу неподалеку от Вилафранки. А я пока хотел бы воздержаться от путешествий.
— Жилберт поехал в Жирону, ваше преосвященство?
Беренгер задумался.
— Да, именно так он сказал. В Жироне у него есть дело, которое он должен закончить.
— Вы заметили, ваше преосвященство, что монах Норберт был убит в тот день, когда мы покинули Жирону? И дон Жилберт был захвачен своими мучителями в тот же самый день? И оба неподалеку от города? Как много событий произошло рядом с Жироной, стоило вам уехать.
— Вы полагаете, что решение дела дона Жилберта находится в Жироне?
— Вполне может быть, ваше преосвященство. Похоже, что у его недруга тесные связи с Жироной, а также с югом страны. Если вы сможете найти такого человека…
— Но как я его найду? Приказать глашатаю объявить, что любой, кто родился южнее Барселоны или имеет там дела, должен сам об этом заявить? Каноники решат, что я сошел с ума.
— Без сомнения, ваше преосвященство. Но у меня есть предложение получше, — серьезно произнес Исаак.
— Готов выслушать его, — сказал епископ.
— Пошлите надежного гонца в Жирону, чтобы объявить о том, что мы прибудем в город завтра рано утром.
— Завтра?
— Да, ваше преосвященство. А затем пусть рассказывает о нашем путешествии любому, кто охоч до сплетен.
Глава третьяЖирона
Галсеран де Монтетерно, стоя на ступеньках епископского дворца, тепло приветствуя племянника, прижал его к груди.
— Мой дорогой Фортунат, — сказал он. — Рад тебя видеть. Расскажи мне, как у тебя дела.
— Конечно, дядя. А вы все еще ждете возвращения епископа с Генерального совета?
— Только что прибыл гонец с сообщением, что он приезжает завтра. Заседания закончатся не раньше вторника, — сказал он, хмурясь. — Что-то случилось, раз он приезжает так рано.
— Что именно?
— Не могу сказать, но так в епархии в его отсутствие все идет своим чередом, что-то случилось за ее приделами. Ну что, пойдем в сад? Или вниз, к реке?
— Вниз к реке, если вам это будет приятно, дядя. Там нас ничто не отвлечет и никто не помешает.
Свита епископа, почуяв дым очага, прибавила ходу, в городе и окрестностях тем временем текла обычная жизнь. В дворцовых кухнях молодой стражник Энрике с аппетитом приступил к сытному раннему обеду, дабы восполнить скудный и поспешный завтрак.
— Это была ужасная поездка, — проговорил он с набитым ветчиной и хлебом ртом.
— А что случилось? — спросил один из помощников по кухне.
— Много чего. Вы уже слышали, что на нас дважды напали, но еще раньше мы нашли на дороге раненого, о котором приходилось заботиться день и ночь, а теперь он и сестра Агнет из монастыря Святого Даниила сидят в тюрьме Таррагоны под надежными замками. Обратно мы ехали без доброй половины наших спутников…
Все слуги, собравшиеся в кухне во время утренней передышки, внимали каждому его слову.
Наверху дон Арно, каноник Жироны, единственный каноник, до которого еще не дошли последние новости, сидел в кабинете со своим секретарем и мечтал о скорейшем возвращении епископа. Галсеран и его племянник, Фортунат, устав смотреть на реку, прогуливались по рынку, пробираясь мимо снующих покупателей, болтая и осматривая товары, предлагавшиеся на продажу. Фортунат подмигнул красивой женщине у корзин, полных орехов, взял пригоршню миндаля и пошел дальше. Она нахмурилась, посмотрела на каноника, но решила не жаловаться.
— Уже священники воруют, — пробормотала она, загородив собой свои товары.
— Но, дядя, — проговорил Фортунат, — благодаря вашей щедрой помощи и советам все сложилось как нельзя лучше. Еще пять мараведи[3], и у меня будет возможность содержать себя и возместить вам все, что вы на меня потратили.
— Возвращать мне деньги не обязательно, Фортунат. Ты это знаешь. Хватит и того, если ты не будешь больше зависеть от моего кошелька. Что бы ты там себе ни думал, он — не бездонная бочка. И я хотел бы, чтобы ты обуздал свою привычку к мелкому воровству. Торговцы полагают, что я потворствую этому, и их недовольство растет.
— Конечно, дядя, — спокойно произнес молодой человек, щелкнул миндальный орех зубами и бросил скорлупки на землю.
— Фортунат, — сказал Галсеран, — мне хотелось бы знать больше о…
Но племянник не слушал его. Он подошел к прилавку, где разложил свой товар продавец сладостей. Рядом крутилось пять или шесть детей, и хозяин следил, чтобы они не тянули руки к его добру. Дальше всего от покупателей были разложены самые дорогие и изысканные яства, пропитанные настоящим коньяком, наполненные колотыми орехами, кусочками фруктов, политые медом и посыпанные миндалем. Фортунат просунул руку между двумя детьми, схватил конфету и сунул ее в рот прежде, чем торговец смог ему помешать.
Но хозяин прилавка был не настолько медлительным, как рассчитывал молодой человек.
— Эй! — завопил он. — Вор в синей тунике! Хватайте его!
— Ты назвал меня вором? — закричал Фортунат, отбегая. — Попридержи язык, а не то я вызову тебя в суд.
— Я знаю тебя, щенок, — сказал торговец. — Ты постоянно кружишь по рынку, высматривая, что бы украсть. Посмотрите на него! Он угрожает мне судом, а у самого зубы уже почернели от моего меда и инжира.
— Думай, что говоришь, ты, сын шлюхи! Да я не коснулся бы твоих грязных конфет…
— Дядя Марк, вот продавец конфет, который похож на монаха. — Маленькая девочка подпрыгивала от волнения и нетерпения. — И еще другой. Тот, который украл инжир. Это его голос. Быстрее, дядя Марк, а то они снова уйдут.
В этот момент она увидела знакомую фигуру стражника, который вместе с ней неделю тому назад ходил на рынок.
— Синьор, — позвала она, — вон тот человек. И другой тоже. Быстрее!
— Помогите мне задержать тех двоих, — сказал стражник другому стражнику. — Быстрее!
— А что случилось? — спросил товарищ.
— Отец Арно хочет поговорить с ними, — сказал стражник. — И не спрашивай меня. Живее!
Когда перед доном Арно предстали Фортунат, продавец конфет, маленькая девочка, отец Виталис и Рамон де Орта, подошло уже время обеда, и все собрались за столом.
— Весьма неприятное недоразумение, — пробормотал Галсеран, входя и вставая рядом со своим племянником. — Я хотел бы помочь разобраться во всем, если вы позволите мне остаться.
— Какое неприятное недоразумение, Галсеран? — спросил дон Арно.
— Мой инжир в сахаре — это не недоразумение, — воинственно заявил продавец конфет.
— О Боже, — произнес дон Арно. — Мы здесь собрались по другому поводу, а вашу жалобу мы рассмотрим позднее. Теперь скажите мне, мой милый, откуда вы родом?
— У меня есть разрешение на торговлю в Жироне, — сказал продавец конфет.
— Не сомневаюсь в этом. Наши стражники очень бдительны в подобных делах. Но откуда вы приехали?
— Из деревни, что неподалеку от Аброка, — сказал продавец. — В Пенедес.
— И у вас говор, как у любого уроженца тех мест?
— Я говорю так же, как и все у нас дома, — сказал он. — Здесь говорят по-другому.
В комнату вошел секретарь дона Арно и что-то прошептал ему на ухо.
— Вас ждут, дон Арно, — сказал он так громко, чтобы его услышали все остальные.
— Как жаль! — воскликнул каноник. — Сейчас время обеда, и у нас гости, которые требуют нашего внимания. Что мне делать? — прошептал он секретарю.
— Отпустите всех, дон Арно, — предложил Галсеран. — Пусть вернутся до вечерней службы. Тогда во всем и разберемся.
— Я не могу, — сказал дон Арно, который уже знал о возвращении Беренгера. Его губы сжались в тонкую упрямую линию. — Это слишком важно. Нет. Мы будем обедать все вместе. — Он окинул взглядом комнату. — Для всех места за столом не хватит, — сказал он, — так что я с остальными канониками отобедаем с нашими гостями, а все прочие поедят здесь. Встретимся после трапезы.
— А мой племянник? — спросил Галсеран.
— Возможно, правильнее будет пригласить его обедать с нами. Не хотелось бы, чтобы еда этого доброго человека оказалась приправленной желчью. — Он мягко улыбнулся продавцу конфет, прошептал что-то стражникам и удалился.
Исаак и его семья первыми добрались до ворот родного дома. Но не успели они отправить одного из слуг в дом к Эфраиму и Дольсе забрать близнецов, как колокольчик у ворот возвестил им, что у них — гость.
— Я буду у себя, — быстро сказал Исаак, — и не мешайте мне, если только это не вопрос жизни и смерти.
— Так и есть, господин Исаак, — произнес голос из-за ворот. — Полагаю, что это вопрос о моей жизни и смерти. Если кто-нибудь впустит меня, то я все объясню.
— Ибрагим, впусти его.
— Спасибо, господин Исаак. Я задержу вас всего на минуту, — сказал Жилберт входя. — Мы можем где-нибудь поговорить?
Исаак проводил его к себе в комнату.
— Господин Исаак, — быстро произнес дон Жилберт. — У меня в руках два запечатанных документа, которые мне нельзя брать с собой. Не могли бы вы оставить их у себя и хранить до тех пор, пока я не договорюсь с кем-нибудь, чтобы переслать их в Барселону?
— С радостью, дон Жилберт. Но я полагаю, что эти документы надо передать в руки епископу. Давайте отправим их во дворец, прежде чем кто-то узнает, что они у вас. Вы все еще носите монашеское одеяние?
— Да.
— Все уже привыкли, что я постоянно посещаю дворец в обществе монахов и священников. На нас не обратят особого внимания.
— Спасибо, господин Исаак.
Когда обед подходил к концу, в зал, где обедали продавец конфет и остальные участники спора, вошел монах в пропыленной серой рясе. Он остановился у дальней стены, огляделся и сел в самом темном углу комнаты. Следом за ним вошли двое слуг и унесли тарелки и миски, освобождая стол для возвращающихся священников.
Дон Арно улыбнулся и повернулся к девочке.
— Мы ведь говорили о продавце конфет, не так ли? А затем ты сказала дяде и стражникам, что тот господин говорил точно так же? Правильно, моя дорогая?
— Да, верно, — сказала маленькая девочка, — Я так и сказала, потому что так и было.
Беседу прервали быстрый топот, хлопанье дверей в коридоре и уверенный стук башмаков по плитам пола. Затем послышались раскаты знакомого голоса:
— Где тут собираются по поводу того монаха?
Дверь распахнулась. Все встали.
— Умоляю вас, сидите, господа, — произнес Беренгер де Крюилль. — И вы, милая юная особа. А, отец Джил. Вы тоже здесь. Отлично, — бодро добавил он, кивая монаху, сидевшему в тени у стены. — Меня очень интересуют результаты вашего расследования, дон Арно. Не буду вам мешать. Я просто посижу здесь и послушаю.
Все снова сели.
— Кто этот ребенок, дон Арно? — спросил Беренгер шепотом, который был слышен всем в комнате.
— Это она нашла того несчастного монаха, ваше преосвященство, — ответил каноник. — Она узнала его акцент, и говорит, его говор похож на речь этого доброго человека. Он — продавец конфет из Пенедес.
— Умная девочка, — сказал епископ и мягко улыбнулся ей.
— Откуда вы, сеньор? — спросил дон Арно, поворачиваясь к Фортунату.
— Из имения неподалеку от Гранольера, — сказал он.
— А Гранольер расположен в нескольких днях пути от Аброка, — сказал Галсеран.
— Когда он говорит спокойно, как сейчас, у него другой голос, — сказала девочка. — А когда его назвали вором, он разозлился и заговорил так же, как и торговец.
— Прошу меня простить, господа, — сказал дядя девочки, — что прерываю вас, но она говорит правду. Так и было. Я тоже это заметил.
Продавец конфет уставился на Фортуната так, как будто тот был каким-то сказочным животным: единорогом или гиппогрифом.
— Я знаю, кто он! — сказал торговец. — Я помню его. Это — внебрачный ребенок, которого выкормила и воспитала Магдалена. Он и раньше был негодяем-воришкой.
— Поосторожней в выражениях, уважаемый, — сказал Галсеран. — Он — мой племянник.
— Пусть так, отче, — смело сказал продавец конфет. — Но он еще и внебрачный сын госпожи, которая…
— Полагаю, мы разберемся в этом позднее, когда закончим некоторые другие дела, — сказал Беренгер, поднимаясь со своего стула. — Простите нас, дон Арно. Вы прошли длинный путь в поисках ответа на весьма непростые и неприятные вопросы. Архиепископ будет рад. Очень рад. — Дон Арно выдавил из себя холодную ухмылку. — А теперь расскажите мне подробнее об этом милом свидетеле, — сказал он, глядя на маленькую девочку.
Беренгер внимательно и терпеливо выслушал длинный отчет дона Арно о рассказе маленькой девочки.
— Она — действительно очень наблюдательный и честный ребенок, — сказал он. — Какая сладость на ярмарке больше всего тебе понравилась? — обратился он к ней.
Она объяснила, как смогла, но продавец конфет все никак не мог понять ее.
— Она лежала посередине, в самом дальнем ряду, — сказала она нетерпеливо. — Наверху была вишенка и чем-то полито. Очень красиво.
— О, у тебя отличный вкус. Это называется «Сладость от тети Фелипа». Но боюсь, что это пирожное и инжир, пропитанный коньяком, — мои самые дорогие товары.
Епископ быстро переговорил с девочкой, и, зажав монеты в кулачке, она вместе с дядей отправилась покупать пирожное, которое ей так понравилось.
Беренгер огляделся.
— Вы все понадобитесь мне позднее. Дон Арно, мы должны обсудить произошедшее. К сожалению, я еще многого не знаю. А потом мне нужно будет поговорить с добрым братом Джилом.
Беренгер, в сопровождении Франсеса, Берната и писца, отправился в свой кабинет. Когда они вошли, там уже находились Жилберт и Исаак. Старшина стражников занял место у двери. Епископ сел в свое привычное кресло и издал вздох облегчения.
— Как хорошо дома, — сказал он. — Пожалуйста, господа, садитесь.
— Ваше преосвященство, — сказал Жилберт, — здесь у меня документы, которые должен был передать несчастный отец Норберт. Он хотел, чтобы вы переслали их тому, кому они предназначены. — Он поклонился и вручил Беренгеру два запечатанных документа. — Я уверен, что один из них имеет отношение ко мне. Я не нарушал печать его святейшества.
Беренгер посмотрел на них и передал Франсесу, а сам на мгновение замер в задумчивости.
— Как к вам попали эти документы? — Писец принялся быстро записывать.
— Я услышал, что отец Норберт побывал в Авиньоне, — сказал он. — И что он возвращается по южной дороге, пешком. Мы знали, что в тот момент он будет где-то между Жироной и Фигуэрес. Мы направились ему навстречу, чтобы встретить его в пути.
— Почему?
— Я полагал, что ему будет известно решение по моему делу. Я не хотел спрашивать напрямую, потому что за подобные расспросы можно было поплатиться головой, а у меня не было никакого желания платить подобную цепу. Я просто хотел знать, могу ли я спокойно отправиться домой, или мне придется бежать — скорее всего, в Англию, — чтобы избежать повешения за преступления, которые я не совершал.
— Как вы нашли его?
— На дороге. Приблизительно в пяти милях от Жироны. Видите ли, я знал его, — нерешительно произнес он. — Я думал, что он откажется говорить…
— Поскольку он лжесвидетельствовал против вас?
— Вы знали это?
— Он тоже оставил письмо.
— Понимаю. Но, он сам хотел поговорить. Похоже, что лжесвидетельство, которое могло привести к смерти человека, стало слишком тяжелым грузом для его совести. Я был разочарован, узнав, что он покинул Авиньон прежде, чем было принято решение, — сказал Жилберт. — Но тогда он сказал мне, что гонец, везущий документы по моему делу, догнал его в гостинице в нескольких милях от места нашей встречи. В тот вечер гонца поразила ужасная болезнь, и к нему был призван священник. Теперь я верю в то, что Господь неотвратимо наказывает злодеев, ваше преосвященство. Умирающий вынудил отца Норберта поклясться, что он доставит документы канонику в Барселону. Норберт был вне себя от ужаса. Он был уверен, что гонец был отравлен из-за этих бумаг и что их доставка приведет к его собственной гибели.
— Если бы он не был убит на дороге, его бы все равно посадили в тюрьму в Барселоне за лжесвидетельство, — заметил епископ.
— Совершенно верно. Он передал их мне, а я обещал передать их вам. Он попытался отдать мне деньги, которые он получил за свое лжесвидетельство, — с горечью добавил он.
— В своем письме монах Норберт указал, что той ночью в гостинице было двое мужчин, у которых были причины убить ради получения этих документов. Вы были одним из них?
— Нет, ваше преосвященство. Я провел ночь в одной семье, неподалеку от города.
— Неподалеку от Жироны?
— Да.
— Как их зовут?
— Я не могу вам сейчас сказать, ваше преосвященство. Сначала я должен узнать, что содержится в этих документах. Если это очистит мое имя, то я скажу вам, как их зовут, и они поручатся, что я провел ночь у них. Если меня осудили, то оправдание в убийстве гонца не имеет смысла, потому что меня все равно повесят, а эти люди могут пострадать за то, что они предоставляли кров преступнику.
— Вы знаете Родриго де Лансию? — внезапно спросил Бернат.
— Не думаю, — сказал Жилберт. — Кто это?
— Один господин, моряк, — сказал Беренгер. — И вы утверждаете, что не знаете, что написано в том документе?
— Нет.
— Вы не вскрывали его?
— У меня не было времени. Я полагал, что он…
— Говоря — «он», вы имеете в виду Гонсалво де Марка?
— Возможно. Я не знаю. Но он все еще искал их, так что я спрятал документы в надежном месте. Только когда мы были в Террассе, мои друзья рассказали мне, что несчастного монаха убили.
— Вы знаете маленькую деревню рядом с Аброком, которая называется Санта-Маргарида?
— Да. Это всего лишь несколько домов. Приблизительно в десяти милях от моей усадьбы. Возможно, меньше.
— Тогда давайте снова поговорим с этим продавцом конфет, — сказал епископ. — Старшина стражников, приведите его сюда, — приказал он.
Тот явился с похвальной быстротой.
— Скажите мне, вы знаете этого человека?
— Да, господин, — сказал он. — Этот молодой господин — дон Жилберт, у которого случились большие неприятности. Вы не можете знать меня, сеньор, но…
— Я вас знаю. Вы помогали нам в сборе урожая, когда я был маленьким мальчиком, а вам было не больше четырнадцати. Вас зовут… — Он задумался. — Томас. Правильно? Томас. Что привело вас в Жирону?
— Когда мои родители умерли, мой дядя, который был кондитером, взял меня к себе. Он научил меня торговать, и теперь каждый год я езжу вместе с женой по рынкам и ярмаркам, продавая наш товар.
— А вы знаете некоего Норберта, также жившего неподалеку, — спросил епископ. — Он стал монахом.
— Не слишком хорошо, ваше преосвященство, но я слышал о нем, — ответил тот.
— Тогда давайте позовем молодого Фортуната, — сказал Беренгер. — Возможно, он сможет разъяснить нам кое-что. Вы знаете Фортуната, дон Жилберт? По словам Томаса, он тоже приехал из ваших краев. Пусть он придет сюда.
Открылась дверь, и старшина стражников ввел Фортуната. За ним следом вошел его дядя. Никто не останавливал его.
— Дон Фортунат, — сказал епископ. — Дон Жилберт.
Фортунат немного побледнел, улыбнулся и сел. Его дядя наклонился, чтобы что-то сказать ему, но затем передумал и снова выпрямился.
— Я знаю его, — сказал Жилберт. Он сильно побледнел, но его голос оставался ровным и спокойным, — и вряд ли уже забуду. Когда его друзья стащили меня с коня, он наступил каблуком мне на руку, и сказал, что ему доставляет огромное удовольствие чувствовать, как трещат кости. И, если я откажусь говорить, он сможет снова и снова испытывать это ни с чем не сравнимое удовольствие. Я провел с ним много, очень много времени.
— Он лжет, — сказал Фортунат. — Я никогда прежде не видел его. Мой дядя может засвидетельствовать, что, когда этот лгун был ранен, я был здесь, с ним.
— А откуда вы знаете, когда именно он был ранен? — внезапно спросил Исаак.
— Об этом давно судачат во дворце, — небрежно ответил Фортунат. — Любой слуга знает, когда это случилось.
— Я знаю этот голос, — сказал Исаак. — И, как шипение ядовитой змеи, он заставляет меня вздрагивать от отвращения. Вы помните, ваше преосвященство, я говорил вам о человеке, который заплатил полный кошелек серебра гонцу за то, чтобы передать своим слугам в Таррагоне, что он едет домой? Это он.
— Он бредит, — сказал Фортунат. — У меня нет никаких слуг в Таррагоне. Верно, дядя?
— Вы знаете, что означает это сообщение, ваше преосвященство? Господин Исаак? — спросил Жилберт. — Я могу объяснить вам, потому что мои друзья, Андреу и Фелип, догнали двух злодеев, которым оно предназначалось. Оно означало, что я мертв, и они должны убить моего дядю. Не было смысла затевать все, если бы я оставался жив.
Галсеран с ужасом уставился на Жилберта.
— Но вы были мертвы, — сказал он и повернулся к племяннику. — Ты же сказал мне, что он мертв, — нервно произнес он. — Ты же поклялся мне, что он мертв. Ты сказал, что видел его тело. А затем ты сказал мне, что он под надежным замком в тюрьме Таррагоны и его вскоре повесят. Как ты мог быть таким глупцом?
— Вы надеялись, на основании незначительного родства вашей матери с нашей семьей, затребовать состояние после моей смерти? — произнес Жилберт, глядя на Фортуната. — И конечно, после смерти моего дяди, поскольку его права были более весомыми. Почему вы так стремились получить эти бумаги? Они ничем не помогли бы вам.
— Они были нужны этому глупцу Гонсалво, — ответил Фортунат. — Я должен был получить пять мараведи за то, что забрал их у вас. — Он пожал плечами. — Я все время удивляюсь, насколько тяжело заставить человека развязать язык. Я думал, что это будет легче. Но у меня нет навыков палача.
— Вы собирались передать документы, взять деньги, а затем потребовать все состояние?
— Он это заслужил, — сказал Фортунат. — И если бы вы умерли, как и было задумано, то все получилось бы. Мой дядя уверил меня в этом.
— Нет, — сказал Галсеран. — Я никогда не предложил бы такого жестокого плана.
Томас, продавец сладостей, тихо наблюдал за каждым из присутствующих, а затем внезапно ударил кулаком по столу.
— А я знаю, кем был Норберт, — сказал он. — Он был наставником молодого господина.
— Это правда? — спросил Беренгер.
— Да, ваше преосвященство, — сказал Жилберт. — Мой друг и наставник, которому я доверял.
— А если этот священник — его дядя — добавил Томас, — тогда он должен быть и вашим дядей, дон Жилберт. Поскольку Фортунат — сын вашей бедной тети. У нас это всем известно. Она заплатила Магдалене из нашей деревни, чтобы та позаботилась о нем. Священник должен быть одним из ее братьев.
— У нее был только один брат, — сказал Жилберт. — Мой отец. И уж конечно, дон Галсеран — не мой отец. Я мог бы все же рискнуть предположить, чей он отец. Он и мой мучитель похожи, как две капли воды.
— Мы не будем сейчас обсуждать это, — сказал Беренгер. — Изучим этот вопрос в надлежащее время.
— Вас действительно предали, дон Жилберт, — сказал епископ. — Но мы услышали достаточно. Молодого Фортуната и его дядю завтра будут судить за преступления против Церкви, а затем Фортунат будет отдан под суд королевской власти за его преступления против короны. Вот тогда и поговорим.
— Как только я понял, что Норберт хотел передать письмо канонику в Барселоне, — сказал Беренгер, — все начало складываться в единую картину.
— А признание в убийстве? — спросил Исаак.
— Кто-то заплатил этому негодяю, чтобы тот дал ложные показания прямо в папском суде. Вероятно, Гонсалво де Марка, хотя это будет трудно доказать.
— Лжесвидетельство в случае, где обвиняемый, если его осудят, будет повешен. Понятно, почему он считал себя виновным в убийстве.
— Печать на том документе не была сломана, — сказал Беренгур. — Он предполагал, что в нем — смертный приговор Жилберту.
— Но в документе могло быть именно это, не так ли?
— Я воспользовался епископальной привилегией и сломал печать. Против Жилберта не было серьезных обвинений, и свидетельство Норберта так отличалось от показаний двух других свидетелей, что совершенно разрушило обвинение.
— Значит, Жилберт невиновен?
— Да. В третий и последний раз. Это решение суда самой высокой инстанции.
— А что с вашим каноником? Ведь его единственное преступление состоит в том, что в юности он был не слишком осмотрителен?
— Безусловно это отец и сын, — сказал Беренгер. — Их связь доказана. Они похожи как внешне, так и внутренне, и нельзя сказать, что кто-то из них пал жертвой мерзких махинаций другого.
— Но в чем была причина подобных действий?
— Алчность. И досада. Все знают, что Галсеран, как младший сын, унаследовал небольшое состояние. Если бы Фортунат выбрал церковную стезю, то, возможно, использовал бы свое влияние, чтобы привести его к процветанию, но мальчик совершенно не тяготел к жизни священника. Ему хотелось мирской славы и благосостояния. За последнее время многие семьи лишились наследников, и даже самое дальнее родство может стать основанием для получения наследства. Им показалось, что они ничем не хуже других.
— За исключением того, что двое других мужчин имели больше прав, чем молодой Фортунат.
— Да, но благодаря алчности его соседа Гонсалво де Марка на главного наследника началась охота. Он был под судом и не состоял в браке. Убить такого — самое простое дело.
— Как кролика, окруженного собаками, — сказал Исаак. — Но Жилберт оказался чрезвычайно находчивым кроликом. Он выстоял. Похоже, солнце катится к закату, ваше преосвященство. Теперь, когда мы дома и моя жена вновь приступила к управлению домашними делами, я должен возвратиться вовремя, чтобы подготовиться к Шабату. Надеюсь, что поездка не повредила здоровью вашего преосвященства.
— Я смогу сам доказать это, спустившись вместе с вами на площадь, — сказал Беренгер. — Чтобы испытать удовольствие от передвижения по земле на собственных ногах. Хочу поблагодарить вас за предложение послать гонца с ложными известиями. Вы сделали превосходный выбор. Как я понял, молодой Энрике убедил всех и каждого, что Жилберт повешен или вот-вот будет повешен.
— Его выбрал старшина стражников. Он сказал, что если нам нужен убедительный молодой болтун, то лучше Энрике не найти. Но что навело вас на такую мысль?
— У меня было странное ощущение, что наш неизвестный наследник находится здесь, в Жироне. Так и случилось.
— Я вижу, что дон Жилберт ждет нас у подножия лестницы, — сказал Беренгер. — Можете снять монашескую рясу, дон Жилберт, — сказал он. — Хотя она вам идет.
— Боюсь, что я был бы плохим монахом. К тому же после всех этих бед я намерен жениться, чтобы оставить законного наследника моего состояния, — сказал он.
— Полагаю, вы поступаете правильно.
— Я должен покинуть вас, господин Исаак, — сказал Жилберт. — У меня нет слов, чтобы достаточно красноречиво выразить вам свою благодарность за то, что вы спасли мне жизнь — и мою руку, которая так пострадала. Я буду благодарить всех вас, пока я жив.
— Позвольте мне осмотреть руку еще раз, прежде чем вы покинете нас, дон Жилберт, — сказал Исаак. — Снимите повязку.
— Господин, — сказал Юсуф, — солнце уже почти у самого горизонта. Госпожа…
— Пора. Юсуф, ты можешь помочь ему заново перевязать руку.
Исаак аккуратно коснулся руки и ощупал кости.
— Они хорошо срастаются, — сказал он. — Еще несколько недель поберегите руку, и все окончательно заживет.
— Господин Исаак, в конюшне его преосвященства стоит гнедая лошадь моего дяди. Это отличное животное, и я оставляю ее Юсуфу. А госпоже Ракель я оставляю свою… — Он запнулся. — Свою благодарность и надежды, что она будет счастлива.
— Я передам ей, когда она будет готова услышать это. Но не сейчас. Еще рано.
— Вы удивительно проницательный человек, господин Исаак, — сказал Жилберт, повернулся и быстро пошел прочь.
— Господин, нам придется бежать.
— Тогда поспешим, Юсуф.
Ракель стояла посреди комнаты, у нее болела голова. Она очень устала, чтобы помогать по дому, и была слишком встревожена, чтобы лечь и заснуть. Ей казалось, что стены комнаты, такого привычного убежища в тревожные минуты, сдавливают плечи. Она бросила распаковывать вещи, вышла в пустой внутренний дворик и бесцельно бродила там, пока звонок колокольчика не возвестил о новом посетителе. Она быстро присела на край фонтана и решила дождаться Ибрагима, чтобы тот сам встретил незваного гостя, кем бы тот ни был.
— Госпожа Ракель сейчас во внутреннем дворике, господин, — любезно произнес Ибрагим, — у фонтана.
— Моя тетя решила, что вам не хватило времени, чтобы приготовиться к Шабату, — сказал знакомый голос. — Она послала вам это блюдо. Не знаю, что это, но запах очень приятный.
— Даниель! — воскликнула Ракель и встала.
Он поставил на стол блюдо, покрытое салфеткой, и повернулся к ней.
— Госпожа Ракель, — сказал он с церемонным поклоном. — Надеюсь, у вас все в порядке.
— У нас все хорошо. Пожалуйста, сядь, — добавила она, торопливо присаживаясь на скамью.
— Должно быть, вам жаль, что путешествие закончилось так скоро, — сказал он. — Я понимаю. Но мы были удивлены — приятно удивлены — вашим скорым возвращением. Нас это очень обрадовало, хотя, возможно, вы другого мнения.
— Даниель, я просто счастлива, что все закончилось, — сказала она, и ее глаза наполнились слезами. — Я так рада снова оказаться дома!
— Что случилось, Ракель? — спросил он, садясь рядом с нею, а затем снова быстро поднявшись. — С вами случилось что-то ужасное?
— Я не знаю, что ты имеешь в виду, Даниель, — сказала она, опустив взгляд, — но так много всего случилось. Мы были вдали от дома.
— Я знаю. Это было трудно не заметить, — язвительно добавил он. — Расскажи мне о путешествии.
— Что тебе рассказать? Это было долго и утомительно. На нас дважды напали, в первый раз на нас напали разбойники, а во второй — жители гор, но стражники защитили нас. Мне пришлось ночевать в грязной комнате вместе с матерью и монахинями. Мне понравился дядя Джошуа, он очень милый старик, но тетя Дина — копия моей мамы, только ленивая. Что еще ты хочешь узнать?
— А твой кузен Рубен?
— О, Рубен… Он застенчив, неуклюж и очень домашний. И боится женщин. Он прятался всякий раз, когда я находилась поблизости. Он хочет жениться на девушке, которая его безумно любит, но тетя Дина решила, что у меня денег больше. Отец сказал, что она думает, что та девушка выгонит ее из ее дома, когда дядя Джошуа умрет. Но я подкараулила его рано утром, когда он завтракал, и сказала ему, что не хочу выходить за него замуж. Он вздохнул с облегчением.
Даниель засмеялся.
— Застенчивый и домашний? А я представлял его богатым и красивым.
— Если ты не веришь, спроси Юсуфа. Он опишет тебе его красоту. И я сомневаюсь, что он богат. Большая часть денег Джошуа отойдет его дочерям.
Выражение его лица снова стало серьезным.
— Но почему ты тогда выглядишь такой нестчастной.
— Почему ты так считаешь? — спросила она, вставая. — Я устала и измучена дорогой, ничего больше. — Она подошла к абрикосовому дереву и внимательно осмотрела его плоды, а затем снова вернулась и села на край фонтана.
— Произошло еще что-то, — сказал он. — Я вижу это по твоему лицу.
— Я изменилась, Даниель, — нетерпеливо сказала она.
— Но почему эта поездка сделала тебя несчастной?
— Я не знаю. Слишком трудно объяснить. Мне нравилось, как я живу, мои дни были заняты полезным делом. Я знала, кем я была. Но это оказалось неправдой. Я видела, что все вот-вот изменится, и я не знала, что делать. Во время этой поездки я многое узнала о себе. Я хочу быть той, какой я была прежде, до отъезда, но не могу. Я должна быть просто женщиной и отказаться от всего. — Слезы текли у нее по щекам, и она вытирала их рукавом.
— По крайней мере перестань плакать, — сказал Даниель, указывая на промокший рукав.
Она посмотрела на него и неуверенно улыбнулась.
— Я больше не доверяю себе, — тихо сказала она. — Не то чтобы я поступила неправильно, но прежде я полагала, что всегда поступаю правильно. Теперь я в себе не уверена.
— Не знаю, что там произошло, Ракель, и не прошу, чтобы ты рассказала мне, но я знаю наверняка, что никто не может быть в себе до конца уверен. Вот взять, например, сегодняшний день. Я пришел сюда в гневе, готовый к ссоре. Но я увидел, что ты огорчена, и через мгновение все во мне переменилось. Видишь? Я не доверяю себе, и ты не доверяешь себе. Возможно, ты выйдешь за меня замуж, — сказал он, мягко касаясь ее руки, — и мы сможем доверять друг другу.
— Какой странный взгляд на вещи, — с сомнением сказала она. — Но, если я выйду за тебя замуж, что будет делать отец? Его Величество желает, чтобы через год-два Юсуф отправился ко двору.
— Все останется как прежде. Мы могли бы жить здесь, а ты можешь занимать тем, что и прежде. Я не хочу, чтобы ты менялась.
— О, Даниель. Только подумай! Остаться здесь, и чтобы мама постоянно стояла у нас за спинами? Не уверена, что смогу перенести это, и точно знаю, что ты не сможешь.
— Тогда переезжай жить к нам, к моим дяде с тетей. Дом твоего отца будет всего в двух минутах ходьбы. Подумай об этом, Ракель. Но не изводи себя мыслями, — грустно улыбнувшись, произнес Даниель. — Вряд ли я перенесу еще один такой разговор, понимаешь.