— Баловство.
И мы уходим. Мы уезжаем домой, в Южное Чертаново, на Дорожный проезд, в квартиру, окна которой выходят на мусоросжигательный завод. Носик заварочного чайника в этой квартире сначала выплёвывает таракана, а потом уже жидкую заварку, всё пропахло какими-то лекарствами, варёной капустой и отчаянием. Меня рвало, пока я не вернулась к родителям, что случилось, конечно, довольно быстро. Нашей дальнейшей судьбой Юра не интересовался. Иногда вбиваю его данные в СПАРК и вижу, что у него компания по пошиву чего-то чрезвычайно элитного из натуральных мехов, в районе Рублёвки, и меня снова накрывает беспричинный токсикоз.
Лет через пять после своего первого опыта я встретила действительно отличного парня. Андрей, отец моей дочери Ани, стал ангелом-хранителем всей нашей маленькой семьи. Сейчас он занимается защитой бездомных животных. Удивительно симпатичный и хороший человек — слишком хороший, вообще идеальный, вы пойдите поживите с ангелом. Ну вот и я не смогла. Но мы дружим.
Потом был Алексей, предприниматель. Мы были вместе почти шестнадцать лет, и жизнь моя так круто повернулась до, во время, и после, что эти шестнадцать лет буду живописать отдельно. Это уже совсем взрослая и неожиданная жизнь.
А пока про мужчин, которые впечатлили меня по-другому, нежели дурным или хорошим сексом.
В общем, про других важных мужчин.
Кто из нас не целовался в малолетстве в подъезде, распивая портвейн, у того не было малолетства. Мне было около двадцати (даже особо и не было), я была весёлая одинокая мать, и у меня были друзья по интересам — рано родившие развесёлые московские парочки или одиночки. Ну потому что когда у тебя в ранней юности рождается ребёнок, то ты тянешься к таким же, как ты: со свободными подругами уже особо не потусишь, потому что рано или поздно сбиваешься на тему молочных смесей и первых зубов, да и тусить с младенцем лучше в компании тех, кто тоже тусит с младенцем.
А когда с младенцем было никак, мы подбрасывали младенцев бабушкам и ходили на первые рок-концерты в ДК Горбунова, дружили с «Неприкасаемыми» (просто листайте дальше, если не помните таких, но они были одни из первых) и студентом корейского отделения МГИМО Сашей Скляром, позже ставшим Александром Ф. Скляром. Моя подруга Ленка вышла замуж за красавца и умницу Игоря Белова из группы ДК, потом он основал «Весёлые картинки», а потом, много позже, погиб.
В общем, в те давние времена на какой-то тусовке с портвейном и первым видеомагнитофоном я целовалась в подъезде с парнем — без последствий целовалась, чисто по-дружески. Прямо скажем, такое бывало в моей жизни не раз — когда я перестала целоваться по подъездам, стало понятно, что юность прошла, началась молодость.
И да, вряд ли те поцелуи в подъезде произвели сильное впечатление на парня, но на меня произвели. Парня звали Виктор Цой. Мы виделись с ним пару раз в Москве и Питере, и было понятно, что он особенный, но тогда все как-то были особенными. «АССА» случилась года через два после этого. Мы один или два раза мельком ещё виделись, но у всех была своя необыкновенная жизнь.
В общем, понятно, что случайный поцелуй в подъезде и шапочное знакомство накатывали на меня постепенно, год за годом, и уж сейчас-то я раздуваю щёки от осознания всего такого эдакого не хуже Кисы Воробьянинова, отца русской демократии. Теперь-то я твёрдо убеждена (а тогда нет, и ещё лет двадцать после этого — нет), что Виктор Цой — один из главных мужчин в моей жизни, с которым у меня ничего не было.
Конечно, я знаю его наизусть. Похоже, у меня нет близких знакомых, а уж тем более друзей, кто не знает его наизусть. Я думаю, что Цой — главный человек моего поколения. И ещё, конечно, Егор Летов. Так странно, что мы все ровесники.
А вот парень чуть постарше нас. Мишку Леонтьева всегда звали именно Мишка Леонтьев, так его звали всегда и все, пока — хотела написать, «пока с ним не случилось что-то», а потом поняла, что с тем же успехом можно написать «пока с нами не случилось что-то» — пока что-то не случилось. Я не знаю, как теперь зовут его люди, с которыми он общается каждый день.
С Мишкой Леонтьевым мы познакомились в «Независьке» (так всегда называлась «Независимая газета», если кто такую помнит). Я там никогда не работала, но постперестроечная «Независька» была хороша по тем временам необыкновенно, и гулять люди умели: на первую годовщину «Независьки» кто-то догадался притащить в Москву несколько ящиков свежих устриц, и это были одни из первых устриц в Москве, задолго до того, как в Москву и в Россию попало всё остальное. Спирт «Рояль» (96 градусов крепости) как признак роскоши, хорошего тона и здорового образа жизни ещё созревал в подвалах голландских производителей бытовой химии, кривые этикетки поддельного миндального ликёра «Amaretto Disaronno» ещё не были наклеены трудолюбивыми польскими руками на разношёрстные бутылки. А в «Независьку» уже привезли устрицы.
Хотя читатели любили «Независьку» не только за это. Главным Прометеем там был Мишка Леонтьев — умница, красавец, талант и море обаяния. Все тогда зачитывались его колонками, увлекались его политическими увлечениями, вникали в его довольно незамысловатые, но тогда казавшиеся откровением экономические рассуждения.
Наверняка в Библиотеке Конгресса США остались все номера тогдашней «Независьки» с пламенным Леонтьевым. Я нашла статью Леонтьева в зените пишуще-печатной карьеры (до телевизионного дебюта оставалось четыре года) в журнале «Новый мир» за 1994 год. Я её сейчас перечитала, она здоровенная и очень интересная — и для экономистов, и для журналистов, и для психологов.
Вот отрывочек из самого начала:
«Живёт себе, скажем, директор госпредприятия или какой-нибудь чиновник партхозактива. И в процессе приватизации он получает чудесную возможность реализовать свой административный капитал, получив тем самым кусок собственности. Причём он необязательно должен реализовывать украденное у государства имущество. Он замечательным образом может превращать в реальные деньги, например, свои связи, имеющуюся у него эксклюзивную информацию и т. п. Но ведь в той же иерархической пирамиде обретаются прокуроры, милицейские начальники, командующие округами, чей статус не менее, а то и более высок, нежели у нашего чиновника. А им что прикажете делать? Они что — рыжие? Они тоже жаждут поживы и имеют свои резоны и основания участвовать в административной делёжке. Их предмет приватизации — государственные институты.
В результате мы получили то, что получили: уникальное квазигосударство, все элементы, составные части которого работают на реализацию исключительно частных или групповых интересов. И какой бы регулят мы ни попытались бы включить в подобную систему, он обязательно будет использован как источник для удовлетворения личных устремлений и амбиций».
Не думаю, что с 1994 года в этом смысле государственное устройство родимых осин как-то существенно поменялось. Мишка вошёл в «систему частных или групповых интересов», а во всём остальном он совсем не изменился. Всё такой же добрый человек из Сычуани, органичен и как добрая кузина, и как злой кузен.
Вообще Мишка тоже из поколения дворников и сторожей. Окончил ПТУ по специальности «краснодеревщик», и это вот всегда любил. И сторожем работал, сторожил музей Пастернака и Московский планетарий. Репетиторствовал — правда, спустя годы я не могу вспомнить, на каком предмете он мог бы специализироваться, а догадаться сама не могу: ну точно не естественные науки, и за литературу с историей я бы не поручилась, а никаких иностранных языков Мишка никогда не знал. И физкультурник он вроде так себе. Ну вот труд точно мог преподавать — краснодеревщик всё же, да и к кулинарии всегда был склонен, к такой мужской, брутальной: рёбра пожарить, настойку соорудить из корня мандрагоры с семенами укропа…
Да, познакомились мы в «Независьке», где он работал быстро и ярко взошедшей звездой, а я пришла брать у него интервью.
Вот написала и удивилась: надо же, это уже тогда было принято и не удивляло нас, когда журналист приходит брать интервью у журналиста. Но вообще-то это зашквар, я только потом это поняла. Нет, конечно, бывают исключения: журналист шёл лесом и спас котёнка из горящей избы, а также вынес знамя полка — понятное дело, ему тогда вручают почётную грамоту и присылают корреспондента заводской многотиражки. Или, например, журналист отсидел три года в тюрьме Буркина-Фасо за нарушение комендантского часа или контрабанду алмазов, возвращается к себе, у него берут интервью: а расскажите нам про тюрьму Буркина-Фасо, из наших там никто ещё не сидел, читатели журнала «Казённый дом» интересуются.
(Кстати, газета «Казённый дом» действительно существует, издаётся с 2000 года на базе редакции журнала «Преступление и наказание», который, в свою очередь, произрос из журнала «К новой жизни» — и всё это богачество расцветает, конечно, под сенью девушек в цвету Федеральной службы исполнения наказаний.
А про тюрьму в Буркина-Фасо тоже было дело: наша давняя с Мишкой подруга Машка, наша коллега, журналист, посидела в той тюрьме — правда, не три года, а три дня, но за нарушение комендантского часа, хотя скорее даже не его. Машка, хрупкая и изысканная блондинка, причём самого кудрявого свойства, с голубыми глазами-блюдцами на фарфоровой мордашке — редкой силы человек, специализировалась в своё время на самых отчаянных военных конфликтах и гражданских войнах. В это время она работала на конфликте тутси и хуту, в Руанде, а с чего её занесло в Буркина-Фасо, уж и не помню.
В общем, Машкина обманчивая внешность шестнадцатилетней воспитанницы монастыря в Солсбери самым страшным образом диссонирует с её нравом диким, несдержанным и прямым, поэтому никакой комендантский час Машка нарушить не могла — это сильно ниже её достоинства, — а вот членораздельно и доходчиво послать нахуй какого-нибудь коменданта, вкрадчиво вопрошающего сей нежный цветок о причине его нахождения в столь неподобающий час в столь неподобающем месте — вот это запросто, в это верю свято.