Но всё это меркнет по сравнению с главной тайной Суркова, которую Романова in love смогла раскрыть, но не сумела сохранить в себе. Все должны видеть, что ЕЁ Сурков — герой. Он же хочет стать новым президентом России! Он больше не будет работать на «чужого дядю», хватит ему быть в тени. Пришла пора работать на себя! Вот поэтому он произнёс эту гениальную речь, поэтому её опубликовали в «Комсомольской правде» спустя месяц. И действительно, зачем же ещё Суркову было выступать перед «единороссами», а затем публиковать текст? Фрейд бы этой колонке, наверное, порадовался бы. Кстати, заголовок «И мой Сурков со мною» — это ж тоже будь здоров проговорочка, типа тайная мечта. «Приди в чертог ко мне златой!»
Теперь Сурков просто обязан выдвинутся в президенты. Нельзя женщину разочаровывать.
Наверное, моему тогда 32-летнему мужу было это всё страшно неприятно читать, но Фрейд действительно тут бы порадовался. Как говорит один мой приятель, «эта штука будет посильнее, чем фаллос Гёте». Так что свой сороковник я встретила бодро и с этих пор пребываю в полнейшем убеждении, что главный демиург кремлёвской подковёрной политики середины 2010-х годов вовсе не так умён, как утверждали его восторженные почитатели на гонорарах.
Лужков
С главным пасечником Москвы меня мало что связывало, и меньше всего тогда, когда я работала на его канале ТВЦ. Физически я с ним пересеклась лишь однажды, и то вполне случайно. Меня в гримёрке телеканала причёсывала Лена перед эфиром, как вдруг стук да гром — не иначе, лягушонка в коробчонке едет. Это признаки понятные, чего тут непонятного, я кресло быстро освободила — и шмыг за зеркало.
Вошли Лужков и Цой, его бессменный пресс-секретарь, муж певицы Аниты, если кто такую помнит.
В гримёрку к Леночке они без свиты ходили, дело-то довольно интимное. Лужкова надо было попудрить перед эфиром, чтобы не блестел, обычная история.
Но Сергей Петрович Цой всегда руководил любым процессом.
— Вот здесь попудрите. И вот здесь. Теперь лобик. Теперь над лобиком. Теперь за лобиком.
И теперь я знаю, как правильно называть лысину. Хотя нормальное вроде, хорошее слово — не то что некоторые.
Потом мы с ним несколько раз судились, когда я работала на REN-TV. Лужков, конечно же, всегда выигрывал суды в Москве, когда был мэром, а потом ему что-то не так фартило.
Мэрия — или кто там, Цой и компания — подала на нас в суд в очередной раз, когда у меня в программе прошёл вполне невинный сюжет.
Сюжет был, в общем, проходной, никакой не зубодробительный и не разоблачительный. В официальном печатном органе правительства Москвы — в «Московской правде» — вышел отчёт о достижениях московского строительного комплекса за год. Смотрю — а там сплошь строительство в Аджарии. Это ж не Москва вроде. И даже не Российская Федерация. Но тогда Аджарию возглавлял Аслан Абашидзе, а он с Лужковым крепко дружил. Даже переехал потом жить в Москву, после не очень добровольной отставки. Но это был отчёт за год, когда ещё Абашидзе был у руля.
Ну мы делаем сюжет — в общем, на основе публикации в «Московской правде», — и я подвожусь к сюжету словами: «Московский мэр Юрий Лужков очень любит Чёрное море. А теперь взгляните на отчёт строительного комплекса Москвы…»
Мэрия подала в суд, я удивилась, суд был мэрией выигран, следовало давать опровержение по решению суда. А что я тут опровергну? «Московскую правду»?
Но надо — значит, надо, подчиняюсь решению суда.
Выхожу в эфир, говорю:
— В нашей программе такого-то числа вышел сюжет о работе строительного комплекса Москвы в Аджарии и о том, что Юрий Лужков любит Чёрное море. Согласно решению такого-то суда, мы опровергаем эту информацию: Юрий Лужков не любит Чёрное море.
Надо сказать, однако, что по суду Лужков никогда не требовал денег — только опровержений. Это сейчас суды стараются разорить «инаких» штрафами, а тогда время было душевное, ламповое.
Кстати, самый мой смешной суд состоялся тоже в Москве, Останкинский. Я была гостем прямого эфира, на котором случилась драка: Сергей Полонский vs Александр Лебедев. И я была в гримёрке перед эфиром, когда у них только началась перепалка. Перепалка совершенно нецензурная, но это всё ж Полонский, Лебедев старался сдержаться.
И вот меня вызвали в суд свидетелем. Я выхожу из коридора (а свидетелям нельзя сидеть в зале суда) в центр зала, к свидетельской трибунке, называю свои данные, подтверждаю, что присутствовала. Полный зал народу: интересный был процесс и, опять же, две такие персоны.
Судья, мужчина, спрашивает меня:
— Вы слышали, что сказал Сергей Полонский и что ему ответил Александр Лебедев?
— Слышала.
— Расскажите.
— Не расскажу.
— Вы обязаны ответить суду.
— Если я отвечу, это будет неуважением к суду.
Судья обращается к прокурору и к адвокатам сторон, и все соглашаются с тем, что мне надо огласить мои показания, какую бы лексику они не содержали.
Ну я и оторвалась по полной программе. Потом сложила пальчики и опустила очи долу.
Тут очень красиво встал адвокат Лебедева, Генри Маркович Резник, красиво взмахнул своими красивыми седыми кудрями и своим самым красивым голосом в мире сказал:
— Уважаемая, дорогая Ольга Евгеньевна! От имени адвокатского сообщества — и я уверен, ко мне присоединятся коллеги из прокуратуры и уважаемый суд, — я хотел бы принести вам извинения за то, что вам пришлось сейчас, здесь, в присутствии публики, в зале суда произнести все эти слова, столь вам не свойственные.
Вот тут, конечно, я покраснела.
Борис
Про Бориса Немцова здесь будет много — но не в этой главе, а дальше, она называется «Борис, борись!». Мы были знакомы сто лет, они были очень разными — и он был разный, и я была разная. Мы с ним то симпатизировали друг другу, то не общались, то ссорились, то шли плечом к плечу и делали, что считали важным для страны.
Про него легко писать, он сам был лёгким и открытым. Но невозможно описать всё так, как было, — потому что никакая человеческая память такую жизнь не вместит, да и книга получится — многотомник.
Мы с ним много ходили по судам, особенно по московским, поддерживали обвиняемых по политике. И много ездили по провинциальным судам. Однажды ехали на заседание в какой-то райсуд в Иванове, выехали ночью, заседание было ранним, часов в 8, в городе ещё темно, зима, ухабы. Потерялись в каких-то стройках, и Борис, завидев мужичонку неподалёку, вышел из машины:
— Доброго утра! А где у вас тут суд?
Мужичок всем своим видом выразил недоумение:
— Да везде!
И махнул рукой в сторону кустов.
Мы с Борисом ездили по тюрьмам в 2011–2013 годах, я помогала ему заходить в зоны и беседовать с заключёнными, тогда ещё в особо диких местах это проходило. Он всегда закупал очень много продуктов, старался сделать передачи по максимуму. Удивительно было то, что в основном тюремщики понятия не имели, кто такой Немцов, и пускали его на краткосрочные свидания совершенно спокойно. Главное было — оторваться от хвоста, который обычно пристраивался за нами в областном центре. То есть мы научились объезжать и ездить спокойно.
В этих поездках он мне много рассказывал всяких историй, а я записывала. Потому что задумала книгу. Я обещала Борису, что сначала дам почитать ему, но не успела. Когда он погиб, я села перед компом, открыла рукопись, подумала немного и нажала delete.
Я не жалею. Понятно, что исследователи жизни Бориса Немцова — особенно будущие исследователи — меня за это проклянут, но Борис действительно не хотел никого обижать или подставлять и очень многое говорил «не для публикации». Мы с ним договорились, что я всё равно запишу, а потом поглядим.
Но кое-что я оставила. Совсем, правда, немного — то, что он или уже одобрил или я точно знаю, что одобрил бы.
Кстати, вот что я нашла в фейсбучной переписке. После премьеры дивного фильма «День выборов» ближние люди стали называть Бориса «наш кандидат в губернаторы Игорь Владимирович Цаплин». Или просто — Игорь Владимирович. Особенно это было удобно в телефонных разговорах.
Помните дуэт «Поволжские перезвоны» (он же «Чайф») из фильма?
Кто разгонит в небе тучи?
Кто всего может достичь?
Наш великий и могучий
Игорь Владимирович!
Кто простой российский парень,
Не чечен и не москвич?
Наш потомственный волжанин,
Игорь Владимирович!
Ну и я нашла недавно переписку — вот такую:
— Цаплин будет сегодня?
— Игорь Владимирович задерживается.
— Чапельники?
— Да щас. Прессуха с миной-рогулькой.
А ещё смешно было, когда после выборов в Ярославскую облдуму на Немцова завели очередные уголовные дела и СК Ярославской области прислал по этому поводу Борису Ефимовичу цидулю прелестного содержания, а именно: предложил пройти психоневрологическую экспертизу. Цидуля начиналась с обращения: «Уважаемый Борис Евгеньевич!» Борис хмыкнул и отправил в СК телеграмму: «Согласен на проведение психоневрологической экспертизы при условии госпитализации».
А вот несколько историй от Бориса, которые я сохранила. Все они про незабвенную глыбу российской политики и филологии Виктора Степановича Черномырдина. Борис его уважал и, похоже, любил. Они записаны почти с прямой речи, только я успела, перепечатывая, поменять Борино «я» на «Немцов». Обратно уж не буду переделывать, редактура после редактуры — плохая шутка. Пусть будет как есть.
Черномырдин
Киев, 2007 год, прогрессивная публика отмечает вторую годовщину «оранжевой революции». На самом-то деле всем уже стало всё понятно про победившую коалицию, но ещё кажется, что шанс у неё есть, очень уж не хочется так быстро разочаровываться. В общем, в столице Украины проходит серия парадных брифингов и торжественных пресс-конференций, и вот однажды объявляется совместное российско-украинское мероприятие: за одним столом — советник президента Виктора Ющенко Борис Немцов (бывший первый вице-премьер российского правительства) и посол России на Украине Виктор Степанович Черномырдин (бывший премьер российского пра