— А там кто у вас?
— А здесь досиживают срок люди, осужденные за преступления против половой неприкосновенности. Они сидят обычно в строгих условиях, а здесь те, кто вроде как твёрдо встал на путь исправления. Они отдельно, потому что им нельзя со всеми. Таким туго приходится в любой тюрьме мира.
Это точно.
— А столовая где у вас?
— Что, простите?
— Ну где готовят и все вместе едят.
— А в России что — кто-то специально готовит для заключённых?
— Ну да. Должны же они питаться.
— Вы слишком богатая страна. Надо же — столовая для заключённых!.. У вас их там балуют. Нет. У нас заключённые готовят себе сами. Каждый себе сам. Ну часто один угощает всех остальных или кого захочет, например, блюдами своей национальной кухни. Мы считаем, что заключённым полезно готовить. Они учатся, это развивает мелкую моторику, а потом он сможет готовить дома для себя и своей семьи. Конечно, он имеет право питаться только чипсами и консервами, если ему лень готовить. Но к ним приходят доктор и диетолог и рассказывают, как правильно питаться. Мы вообще-то следим, чтобы они питались сбалансированно. А потом, если завести общую кухню, то как будут соблюдены религиозные права или права веганов? А? Вот как их у вас соблюдают?
Эх, датчане(((
К нам подошли несколько парней в спортивных костюмах. Чистенькие и с целыми зубами, а в остальном как наши, не отличить.
— Можно с ними поговорить?
— Да сколько хотите. Просто помните, что вам нельзя спрашивать, за что они сидят. Это личные данные. Только если сами расскажут.
Ога, а у нас на каждой шконке написано, кто за что.
— Парень, а ты когда выходишь?
— Не скоро, через два месяца.
— А срок у тебя какой?
— Большой. Полгода. Вообще, суки, ни за что сижу! Потому что датчане — страшные националисты, они ненавидят выходцев из другого мира! Вот я гренландец, малочисленная народность. Подумаешь, на свадьбе пострелял в воздух из незарегистрированного ружья! Не убил же никого. Проклятый судья, ублюдок прокурор! И ружьё ещё отняли, напиши у себя в газете.
— А я за наркотики сижу, — вполне охотно вступает в разговор смуглый и чернобородый молодой парень. Похоже, они с эскимосом друзья. — У меня здесь самый большой срок, год. Мне тут понравилось. Я, пожалуй, попробую стать фермером, когда освобожусь. Я научился тут кое-что выращивать.
Коноплю, видимо, собрался выращивать начинающий фермер. Вообще-то у него это крупными буквами светящейся строкой на лбу написано. Осенила парня свежая дебютная идея.
— А ты откуда родом? — спрашиваю смуглого бородатого, который ещё и в оранжевой чалме.
— В смысле? Я датчанин. Из Одена. Там Ганс Христиан Андерсен родился. И я. Пошли кухню мою покажу, ты спрашивала, я слышал.
Я стала крутить головой, пытаясь получить разрешение сотрудника колонии. Но он куда-то делся. Переводчик, молодой датчанин, пожал плечами — «Тебе же не запретили, иди».
Ну и пошли. Внутри тоже всё такое свежее, ну правда — турбаза после перерезания ленточки. Кухня не хуже, а то и получше, чем во многих студенческих кампусах. Очень большая, одна на несколько комнат (которые именно комнаты на одного, а не камеры). Оборудована очень серьёзно. Печь такая, печь сякая, гриль, микроволновки, холодильники, посуда, и всё блестит. Ножи. Много разных отдельных ножей. Отдельно набор книг о вкусной и здоровой пище на разных языках, включая русский.
— Русские сидят?
— Сейчас нет, но рассказывают, что был. Вон от него книги остались.
Про военных разведчиков. Да, на русском.
— А что мешает тебе отсюда уйти?
Парень страшно удивляется. Пытается понять смысл вопроса.
— Куда уйти? Домой уйти? Так меня и так по выходным весь срок отпускают. Если опоздаю с приходом, или нетрезвый явлюсь, или жалобы будут из семьи — не отпустят больше. А если уйду, куда я пойду? Поймают и вернут, а то и в другие условия переведут.
— И срок добавят.
— За что?!
— За побег.
— Это с какой такой радости? Раз я ушёл, значит, была причина. Будут разбираться с причиной. Может, у меня несчастная любовь. Или конфликт в колонии. Никто ж просто так не уходит. Никто меня за это в карцер не отправит.
— Стоп. Куда?
— Карцер. Это страшная вещь.
Так. Кажется, нам не показали чего-то очень важного. Ищу сопровождающего — пошли карцер смотреть.
— Да мы туда и шли. Это вы на кухню и на парней отвлеклись.
Опять русские во всём виноваты. Ну, пошли в карцер.
— Сначала в медсанчасть. Карцер — он после медсанчасти положен и под контролем медсанчасти. В медсанчасти выборочно берут у парней анализы мочи на предмет содержания наркотиков. Если находят — проводим расследование и сажаем нарушителя в карцер.
— И добавляем срок? Прощай, УДО?
— Кому? У кого в моче наркотики? Так он-то при чём? Это наша вина, не уберегли. Разбираться будем. А он наказан карцером за то, что не сдержался. На срок это не влияет.
— А как наркотики попадают в тюрьму?
— Да по-разному, как везде. И на территорию забрасывают, и в передачах заносят, и иногда бывает, что с сотрудниками. Мы таких сразу увольняем и под суд, но это редко бывает.
— А наркоманы? Им же терапия нужна.
— Наркоманы, которые не торгуют — не наш контингент, для них есть больницы. А если наркоман наш — распространял или украл чего на наркотики, тогда он долго получает терапию, это не здесь. Наши просто балуются, наркоманов уже нет среди них. Баловники.
Пошли в карцер. Надо сказать, очень неприятное место. На наш карцер не похоже вообще, но если бы мне предложили выбор, я бы выбрала наш. Да, датский карцер стерильный. Белый. Ничего из мебели, кроме тяжёлого матраса на полу, тоже белого и производящего впечатление ни разу не использованного. К основанию матраса приделаны широкие кожаные ремни. Для фиксации, да. Для буйных случаев и попыток суицида. А такое везде случается, даже при лебедях в пруду.
— И сколько времени здесь может находиться заключённый?
— Несколько часов.
А, ну тогда ладно. Не как у нас — неделя, потом ещё парочку, а потом, может, и ещё.
Такие же карцеры я видела в тюрьмах Норвегии, например.
Тюремная система Норвегии теперь известна всем из-за непрерывного нытья пресловутого Брейвика, которому то не нравится его трёхкомнатная камера, то у него с интернетом проблемы. И такие проблемы, что о них известно всему миру. Персонаж, убивший 77 человек и ранивший больше 150, непрерывно жалуется, что ему приносят холодный кофе и еду, разогретую в микроволновке, он не имеет неограниченного доступа к сайтам для взрослых, а ещё ему не дают зарегистрировать свою партию и участвовать в выборах.
Публика периодически возмущается: отчего это у Брейвика такие условия? Но вообще-то они у всех заключённых в Норвегии весьма неплохи.
Дело в том, что в Скандинавии вообще другие представления о природе преступления и наказания. Там считают, что преступник — это брак работы общества и государства. Ребёнок рос в неблагополучной семье, а опека это прохлопала. Соседи не позвонили в полицию, когда муж избивал жену и детей. Продавец продал пиво несовершеннолетнему. Полиция не обратила внимания, что подросток водится с плохой компанией. Родные и друзья были равнодушны, видя, что человеку плохо и он испытывает затруднения в общении или материальные затруднения. Девушка ушла к другому, а до бесплатного психолога он не дозвонился или телефон забыл.
Кто виноват? Государство, которое недоработало; общество, которое было равнодушным; ну и в последнюю очередь сам гражданин подсудимый.
С горя, тоски, от непонимания и отверженности гражданин подсудимый пошёл и ограбил банк. Нехорошо, конечно, грабить банки и бить охранника по голове битой. Но как говаривала Маргарита Пална Хоботова: «Это не ты, это кричит твой вакуум!»
Норвежское государство говорит преступнику вслед за Маргаритой Палной: «Хоботов, Хоботов, ради бога, уймись! Это временная, но необходимая мера. Я ответственна перед тобой и перед женщиной, которая однажды явится и которой я обязана вручить тебя невредимым, целым, в здравом рассудке».
В общем, Деточкин виноват, но он не виноват.
Ограбил банк, ранил охранника, бежал, отстреливался, повредил три витрины и пять честно нажитых гражданами «мерседесов». Вот что вакуум проклятый делает.
Приходится применять временную, но необходимую меру и сажать носителя вакуума в тюряжку. В норвежскую, повышенной комфортности. А это для того, чтобы вакуум постепенно заполнялся теплом, заботой и вниманием, отсутствие которых привело гражданина на скользкий путь, на который он и вышел с битой.
И знаете что? В этом есть смысл.
Вот смотрите: ну посадили мы его за все его грехи. Вот он выйдет лет через восемь. Ни дома, ни семьи, ни работы, а вакуум всё тот же. Можно, наверное, было бы поднапрячься и пойти работать портовым грузчиком, но даже я большого резона не вижу. Потому что всю зарплату надо отдавать на выплату штрафа и компенсацию ущерба охраннику, витринам и «мерседесам». И банку. А это миллионы. Никогда в жизни всё это не выплатить. Не, нет резона работать. А есть резон не работать.
Где и как жить? Ну на вписке. Вписку найду, там меня радостно примут и предложат взаимно помочь. Закладки закладывать. Кокаин ибупрофеном бодяжить. На дело сходить. С битой. А что, и пойду. Если повезёт — сорву куш, а не повезёт — обратно в тюрьму, на готовый харч. Другого пути нет.
Ну и ладно, скажете вы. Пропащий человек.
Согласна.
Проблема в том, что он бодяжит кокаин ибупрофеном и продаёт его вашим детям. И квартира ограбленная тоже ваша. И бита однажды придётся на вашу голову.
Как говорится — рост преступности.
А в Скандинавии с ним борются гуманизмом. И, знаете ли, помогает.
Преступнику создают хорошие условия. Лечат, учат и всё такое. Но это не всё. Государство сразу говорит: ок, ты сделал нехорошее дело и ущерб тебе миллионный никогда в жизни не выплатить. Поэтому я, государство, выплачу его само. Всё. Выплатило. Охранник, банк, владельцы витрин и «мерседесов» удовлетворены. А теперь ты должен только мне, государству. Потому что — ты помнишь же? — твоё преступления я считаю и своей ошибкой тоже. Поэтому давай с этим разбираться вместе. Я, государство, буду совершенно удовлетворено, если ты станешь хорошим человеком. Я, государство, готово за это заплатить. По