Все, что касается стыковки Башен — это не заслуга Правительства и уж тем более Империи. Это автоматическая программа под названием «Иерихон», активированная мной из центра управления цитаделями для спасения человеческой расы на случай масштабной угрозы. Ни Париж, ни кто либо еще ничего здесь не решают. Они так же бессильны, как и любой другой человек…
— Мерзавец! — завопил Париж.
Рик удивленно глянул на него — он впервые видел Председателя в таком состоянии.
— Да как ты смеешь клеветать на меня? — придушенно шипел Париж.
— Слушайте все! — Рик легко перекричал Председателя. — Правительство лгало вам все это время! У них была возможность пустить в сектора энергию, дать людям свет и тепло, но они не делали этого! Не делали, потому что боялись потерять над вами власть! Пока вы выживали в своих закрытых мирах, они контролировали всю башню. Я был там, в Эпсилоне и видел все собственными глазами. А когда я запустил «Уран», автоматика взяла на себя полный контроль над башней и дала Термополису энергию! Вот она, правда!
— Ты лжешь! — орал Париж. — Это наглая ложь!
Он спохватился и отключил Рику микрофон, а тот продолжал кричать, но звук его голоса тонул в огромном пространстве амфитеатра. Париж снова улыбнулся:
— Друзья мои, как видите, этот человек очень коварен. Он умело использует факты, чтобы склонить их на свою сторону, он манипулирует вашими чувствами, но мы прекрасно знаем цену его гнилым словам. Совершенно ясно, что Омикрон сам преследует цель захвата власти. Еще по прибытии в Эпсилон я заметил, как он проявляет интерес ко всему, что касается систем управления и возможности влиять на благополучие цитадели. Дело в том, что Омикрон — тут Париж взглянул на Майю — носитель генетического ключа, который был заложен создателем цитаделей Архимедом Спанидисом. Именно этот ключ позволяет управлять Термополисом и запускать программы типа «Уран». Омикрон понял, что владеет редким даром, а значит, способен захватить власть. Все очевидно, друзья, граждане, соратники. Этот человек пытался и будет пытаться захватить власть над человечеством, чтобы создать тиранию и диктатуру, а всех нас превратить в рабов!
Париж взмахнул руками, словно и вправду собирался взлететь.
— Нет! — крикнул Рик. — Это не так!
Никто его не услышал, все смотрели на Парижа.
— Отсюда становится понятно, почему на нашу долю выпало столь много испытаний. Все это — его рук дело! Этот человек не остановится ни перед чем, чтобы захватить контроль над Пространством и нашими жизнями. Это настоящий злодей, само воплощение зла и всего худшего, что породило наше общество. Монстр!
Рик перестал кричать; он обернулся, чтобы посмотреть на аудиторию, но лица сливались в белесое месиво. Он пытался поймать взгляд Майи, но та прятала глаза, опустив голову. Остальные члены Правительства тоже делали вид, что его не существует. А Париж продолжал вещать:
— Эпидемия — его рук дело! Это он распространил среди населения древний вирус, чтобы уничтожить старшее поколение, а младшее зомбировать и превратить в говорящие орудия труда. Он похитил и спрятал где-то детей, наших детей, а сестру подбил на участие в мятеже. Вот какова истина, дорогие друзья.
Возникает справедливый вопрос: что делать? Он не хочет отвечать перед законом. Не желает ничего говорить…
Взгляд Парижа наткнулся на что-то в партере. Рик обернулся. Из бокового хода вышли двое низеньких людей, в которых он мгновенно узнал канцлера Като и наместника Вонга. Оба сановника неторопливо прошли мимо рядов, ласково улыбаясь ближайшим слушателям, взошли на сцену и поприветствовали Парижа.
— Господин канцлер… — начал было Париж, но Като сделал знак, чтобы тот продолжал и быстро уселся со своим подчиненным в заранее приготовленные кресла.
— Гм… — Париж быстро оправился. — Итак, Рик Омикрон не желает сотрудничать с Правительством. Прикидывается, будто ничего не знает, хотя сразу понятно, что ему известно многое.
Рик снова мельком глянул на потолок, потом осмотрел стены, сначала левую, потом правую. То, что он увидел, стало очевидно — изменения бросались в глаза, но, похоже, никто ничего не подозревал.
— В сложившейся ситуации нам не остается ничего иного, как прибегнуть к крайним мерам. В истории Термополиса и так было слишком много насилия, и речь идет о нашем сородиче… — Париж изобразил что-то вроде скорби на гладком лице. — Мы должны быть тверды. Только так можно решить проблему, иначе не справиться. Этот юноша — варвар. Многие из вас, дорогие друзья, родились и росли в сходных условиях, но вы сумели сохранить человеческий облик. В отличие от него. Он не смог обуздать свою звериную суть. — Париж вздохнул, помедлив. — Мы очень гордимся нашим государством, потому что сумели сохранить цивилизацию. Однако наш мир в опасности — по его вине. Цивилизованный человек отличается от варвара тем, что варвар понимает только силу, а цивилизация построена на разуме и культуре. Но как уберечь цивилизацию от варварства? Трагедия в том, что культура и доводы разума варварами понимаются как слабость. Поэтому, чтобы сохранить цивилизацию, нужно прибегать к силе.
Пауза. Париж обвел глазами зал и добавил:
— Рик Омикрон должен умереть.
В зале установилась мертвая тишина. Слышались шорохи, шуршание одежд и благодаря этой внезапной тишине можно было расслышать отдаленный гул — то говорил Термополис. Рик ощутил слабый сквозняк, тянувший по ногам.
— Прошу вынести этот вопрос на голосование коалиционного совета. Кто за то, чтобы…
— Секунду.
Париж замер. Канцлер Като слегка откинулся в кресле и сказал:
— Извините, что перебил. Возможно, мы пропустили эту часть, но почему обвиняемому не предоставили слово? У нас даже самый опасный преступник имеет право высказаться.
— О, несомненно, господин канцлер! — подхватил Париж. — У Рика Омикрона была такая возможность, и он ею воспользовался.
— Нет! — закричал Рик.
— Омикрон пытается что-то сказать, — заметил Като. — Но я ничего не слышу. Вы что-нибудь слышите, Вонг?
— Абсолютно ничего, — подал тот голос.
Казалось, даже с пяти метров до Рика донесся скрежет зубов Парижа. Тот облизнул губы, быстро, по-змеиному мелькнул язык. Рик ощутил, как его собственное дыхание усиливается аппаратурой.
— Так что вы пытались нам сообщить, Рик? — спросил Като.
— Что Париж лжет, — заявил Рик.
Като помолчал, обдумывая эти слова.
— Это весьма серьезное обвинение, — сказал он. — Вы готовы привести веские аргументы в подтверждение?
— Я готов изложить свою версию событий и все, что знаю, канцлер, — не растерялся Рик. — И вы прекрасно понимаете, о чем идет речь. Вопрос в другом. Готовы ли вы и все сидящие здесь услышать их, а не пропустить мимо ушей.
— Хм, — сказал Като. — Кое-что мы и вправду уже слышали, когда вы гостили у нас. Мы бы с удовольствием пообщались с вами еще, но у вас есть одна неприятная привычка — сбегать всякий раз, как выпадает такая возможность.
Париж довольно ухмыльнулся.
— У каждого свои недостатки, канцлер, — хмыкнул Рик. — Но вот я перед вами, сижу в наручниках, весь в вашей власти. Принимайте решение.
— Думаю, в этом совершенно нет необходимости… — начал было Париж, однако Като вновь перебил его:
— Прошу прощения, господин Председатель, но дело слишком серьезное, чтобы игнорировать детали. Предлагаю выслушать Рика Омикрона, а уж затем принять решение.
Члены Правительства растерянно переводили взгляды с Като на Парижа и обратно.
— Хорошо, — выдавил Париж.
— Говорите, Рик Омикрон, — кивнул Като.
Рик откашлялся. Он не торопился. Когда смерть близко, начинаешь ценить каждую секунду. Он не стал повторять то, что уже было однажды произнесено Парижем — ту часть путешествий, касавшуюся бегства из Коммуны и нахождения в Эпсилоне. Он начал с посещения Звездного зала, с тех истин и знаний, которые обрел. Он говорил, вспоминая по ходу рассказа все подробности, а голос его делался все увереннее и четче, ровный и громкий, такой голос услышит каждый находящийся в этом зале человек, будь он даже в самом дальнем углу.
Рик рассказал о плане Спанидиса, о выборе между программами «Гея» и «Уран», о запуске цитадели. Рик упомянул о своих скитаниях по заброшенной земле, о могильнике на месте одной разрушенной цитадели, о монастыре мауситов и остатках человеческих колоний, связанных между собой каналами. О первой своей стычке с больными безумием людьми. Рик поведал про дорогу в Атлантис, свои приключения внутри города-машины, столкновение с кланом фордов, скитания по подземным туннелям и бегство от чудовищных насекомых. Зрители услышали о дивизионе Василевса, его попытках сколотить государство из разрозненных племен, о трансформации сегментов, стычках с безумцами и походе к цитадели. Рик говорил, позабыв о времени, перечисляя каждый эпизод из своего долгого путешествия домой, пока не остановился на Наднебесной.
— Думаю, достаточно, — сказал канцлер.
— Я хочу добавить еще кое-что, — голос Рика сел, непривычный к долгому напряжению. — Наблюдатели из центра никогда бы не причинили человечеству вред. Все, что делается по плану Спанидиса, направлено на сохранение людей как вида.
— Ты уверен в этом? — спросил Като.
— Да, — твердо сказал Рик.
— Потому что его отец состоял в ордене! — выпалил Париж, кипя ненавистью.
— Я ничего не знал об этом! — зарычал Рик.
— Довольно, — оборвал канцлер.
По залу впервые пробежал неуверенный, приглушенный ропот. Публика начала понимать, что происходит что-то, выходящее за рамки плана Правительства.
— Париж прав только в одном, — произнес Рик. — Наступил действительно важный момент. Программа «Иерихон» близка к завершению. Все, что требуется от нас, это терпение. Нам нужно дождаться конца.
Париж вцепился в бортик трибуны так сильно, что побелели костяшки пальцев. Его лицо раскраснелось, залоснилось от пота, глаза метали молнии.
— Это безумие! — заорал он, теряя над собой контроль. Като заговорил, но Парижа это уже не останавливало. — Чистое сумасшествие! Посмотрите на него! Неужели вы не видите? Это же чудовище, он не человек. Его зрачки, они желтые, как у демона! У нормальных людей не бывает таких глаз! Он ведет наш род к гибели! Ему нельзя верить, ни в коем случае! Ни единому слову!