— Председатель! — Вонг вскочил со своего места. — Успокойтесь.
Париж тяжело дышал, у него было лицо человека, с трудом понимающего, где он находится. Потом Париж сморгнул, перевел дух и сказал:
— Я совершенно спокоен, наместник. Скажи, Омикрон, что произойдет после завершения программы?
Все посмотрели на Рика.
— Мне неизвестно, — признался он.
— Вот! — всплеснул руками Париж. — Он говорит нам ждать, но чего? Своей смерти? Кто даст гарантию, что запущенная программа — не машина Судного дня? Ну? Видите! Вот в чем проблема: никто ничего не знает, даже он сам, мы словно скотина в загоне, не понимаем, какая участь нам уготована хозяевами. Разве можно сидеть сложа руки в подобных обстоятельствах? Я говорю вам — нет. Нужно действовать. Нужно ликвидировать источник угрозы. Мало того, что он забрал у нас детей, а молодое поколение превратил в каких-то оборотней с желтыми глазами, так он сеет среди народа безумие, от которого нет спасения.
Като заерзал в кресле. Вонг продолжал стоять, с укоризной поглядывая на Парижа. Остальные члены Правительства сидели словно парализованные.
— Вы хотите знать, что происходит? — спросил Рик. — Откройте глаза пошире.
— Что? — не понял Париж.
— Посмотрите вокруг. На потолок, на стены. Что вы видите?
Париж непонимающе проследил за указующим жестом, но его взгляд не задержался на окружающем пространстве и секунды, снова вернувшись к Рику.
— Вы не видите ничего, — заключил Рик. — А Пространство говорит с нами. Каждая панель имеет узоры и изгибы, которые складываются в знаки древних. И эти знаки объясняют нам все. Нужно только уметь их понимать.
— Что за бред ты несешь? — спросил Париж.
Рик покачал головой.
— Слепцы. Вы могли бы исследовать пространство, — сказал он. — Вы имеете все технические возможности: компьютеры, архив, библиотеку. Но вам даже это сложно сделать. Все, что вы умеете, это разглагольствовать об опасности и врагах, посиживая на заднице и попивая коктейли!
— Ты умеешь читать знаки? — спросил Като, предупреждая новую вспышку со стороны Парижа. — Что они говорят?
Рик взглянул на потолок и ответил:
— Прямо сейчас между вершинами башен сформировано толстое кольцо, внутри которого строится нечто… овальное.
— Он издевается над нами, — усмехнулся Париж. — Неужели вы верите ему?
— Дайте картинку с внешних камер наблюдения, — сказал Рик, — и сами все увидите.
Все переглянулись. Париж скривился, но подал знак секретарю. Повисло тяжелое молчание. Так противники выжидают в разных углах арены, прежде чем кинуться друг на друга в последней схватке и завершить начатый спор кровавой точкой. Лицо Рика на экране исчезло, несколько мгновений над залом висел черный квадрат. Вскоре стало ясно, что он не черный, а иссиня-лиловый, с россыпью блесток, и эти сверкающие точки — звезды. Из-за края экрана показалось что-то закругленное и серебристое, ослепительно яркое в свете солнца. Серебристый предмет медленно выплывал, открывая новые подробности. Вскоре стало ясно, что это часть соединительного туннеля — внутреннего, самого близкого к центру. Тут же по краям экрана показались дополнительные туннели и край обшивки Термополиса. Туннели заметно уплотнились — похоже, их монтаж продолжался, чтобы придать гигантскому колесу стабильность. Сама башня напоминала наконечник копья, вонзенного в черноту неба. Его верхушка, соединенная внутренним туннелем, упиралась в нечто круглое и голубое — в нечто, похожее на огромный клок пуха, с миллионами нитей, торчащих из центра.
За пушистым шаром угадывались две другие башни, развернутые верхушками к зрителю. Между ними тоже поблескивали нитки тоннелей, уходившие за пределы видимости. Нетрудно было догадаться, что по левую и правую стороны экрана находятся еще две башни. Кроме тоннелей, несоизмеримо тонких с этого расстояния, самые верхние части башен соединяло внутреннее кольцо. Толщиной оно могло бы достигать до сотни метров в поперечнике. Пушиситый голубой шар, словно драгоценный камень, был закован в эту мощную оправу. Шар мерцал. Медленно, меняя окраску от белоснежного до бирюзового. Казалось, по кончикам ворсинок прыгают электрические разряды или что-то похожее на них: кратковременные вспышки, словно отражения солнца.
— Думаю, хватит, — сказал канцлер.
Экран потух, но еще долго никто не решался произнести ни слова.
— Что это? — спросил Париж у Рика.
— Ничего подобного я никогда раньше не видел, — признался Рик. — И знаю не больше вашего.
Париж поджал губы. Вонг, давно опустившийся в кресло, подал голос:
— Поставим вопрос по-другому. Как ты думаешь, Рик, что это?
Рик поразмыслил и сказал:
— Это напоминает кокон, в какой заворачиваются насекомые перед зимовкой или превращением в… имаго. Это похоже на пух от дерева, какой разносится по полям, чтобы унести с собой семя и попасть в благодатную почву. Это слишком знакомо и универсально, чтобы можно было точно определить его природу.
— Вздор, — сказал Париж. — Оно может быть опасно. Нам неизвестно, что там, внутри. Вдруг там враждебная форма жизни?
Вопрос влетел в зал и принялся плавать там, как клубы дыма от костра.
— Возможны разные варианты, — осторожно предположил Вонг. — А вы как думаете, господин канцлер?
Като насупился, оглаживая подбородок.
— Возможно все, — выдал он. — Нужно учитывать все сценарии и быть готовыми.
Париж согласно закивал.
— Именно, господин канцлер. Когда мы завершим стабилизацию цитаделей, следует предпринять туда экспедицию, хорошо вооруженную, чтобы…
— «Мы завершим»? — переспросил Като, удивленно вскинув брови. — Вы действительно полагаете, что контролируете процесс трансформации?
— В этом нет сомнений, — засмеялся Париж. — Мы же говорили с вами накануне…
— О чем?
— Ну, — протянул Париж, усиленно гримасничая. — Как раз об этом. Разве вы не помните? Мы же обсуждали этот вопрос и пришли к пониманию…
— Я ничего такого не помню, — категорично покачал головой канцлер. — Вы помните что-нибудь подобное, Вонг?
Сановник тоже покачал головой:
— Я бы обязательно подтвердил, но, увы, нет.
— Вероятно, вы заблуждаетесь, господин Председатель.
Повисала пауза. Париж с отрытым ртом уставился на Като. Тот — на Парижа. Казалось, глухой пытается говорить с немым. Като первым нарушил молчание.
— Рик Омикрон заявил, что стыковка башен-кораблей в единый комплекс — часть автоматической программы «Иерихон».
— Но вы же не хотите сказать, что верите ему? Это глупость, — неуверенно захихикал Париж.
Лицо канцлера оставалось непроницаемым. Смех Парижа быстро захлебнулся в гнетущем молчании остальных членов Правительства.
— Как раз наоборот, — медленно проговорил Като. — Именно эта версия кажется самой разумной. Наши мастера-техники подтверждают, что не могут контролировать полет Наднебесной, а человек с генетическим ключом до сих пор не найден. Все, что происходило с Башней мира и другими башнями за последнее время, нам неподвластно.
— Ну что ж, — Париж закашлялся, — кхм, в таком случае, полагаю…
— Меня беспокоит другое, — сказал Като.
Маленький канцлер встал и осмотрел членов Правительства, поочередно одного за другим. — Поправьте меня, если ошибаюсь, но похоже, что вы намеренно держали народ Термополиса в неведении относительно происходящего с башней.
Париж побледнел на глазах.
— Более того, — продолжал Като тем же ровным голосом. — Вы не просто умалчивали о происходящем, а ввели граждан своей башни в заблуждение.
Като вопросительно взглянул на Парижа.
— Я… — пробормотал тот. — Вы… То есть… Это какая-то ошибка! Вы, вероятно, неправильно что-то поняли, и, думаю, мы исправим это недоразумение.
— И что же я понял неправильно?
— Ну, — Париж сглотнул. — Мы никогда специально не лгали нашему народу, потому что главной заботой является процветание и безопасность обычных людей. Иногда в целях безопасности мы не сообщаем гражданам всю информацию, потому что это может вызвать волнения, а значит подорвать правопорядок.
Секунду-другую канцлер критически смотрел в зал.
— У меня есть информация, что вы держали сектора собственной башни в бессрочной блокаде, жестко контролируя каждый шаг и правила поведения живших там людей. Вы будете это отрицать?
— Этого требовала их безопасность! — возразил Париж. — Все делалось ради их же блага.
— Ах, конечно же, — улыбнулся Като. — Благо. Ради блага людей их морозили, не давали пищи, не позволяли использовать генераторы энергии, исправные и готовые к работе. Ради их блага устраивали ристалища и междоусобные войны. Ради их блага не говорили правду о ситуации в башне и внешнем мире. Все ради их блага. Потребовалось нечто экстраординарное, отчаянный поступок одного человека, кардинально изменивший жизнь сотен тысяч людей в лучшую сторону. Будь по-вашему, вы бы до сих пор царствовали в своем Эпсилоне на верху пищевой и социальной пирамиды.
— Господин канцлер, — в голосе Парижа зазвенели металлические нотки, — кажется, вы забываетесь. Несмотря на наш союз, вынужден напомнить вам, что республика Термополиса — это суверенное независимое государство со своей внутренней политикой, не обязанное ни перед кем отчитываться. И мы не позволим разводить тут голословные домыслы, порочащие репутацию Правительства.
Все это время канцлер добродушно улыбался и кивал. Глаза его превратились в две щелочки, руки покойно лежали на брюшке.
— Ну конечно, Председатель, конечно. В обычной ситуации я бы полностью с вами согласился. Но штука в том, что ситуация — необычная. Мы не в игрушки играем, мы отвечаем за жизни огромного числа людей и манипулировать их мнением, их жизнями, играть ими, как камешками на доске в го, это не просто аморально, это — преступно.
— Что… — начал было Париж, но голос подвел его.
— Лично у меня нет сомнений, что ваше Правительство относится к своим гражданам, мягко говоря, халатно.
Париж обернулся, пытаясь подать кому-то знак, но Като предугадал этот порыв: