— Заткнитесь! — внезапно рявкнул детектив, занимавшийся расследованием убийств. Анна, изумленная, обернулась и увидела, что Болгорио яростно уставился на вдову. Все его раболепие как рукой сняло. — С этим я разберусь!
Он шагнул к Анне и схватил ее за руку.
— Что вы здесь покрываете? — яростно спросила Анна, когда они оказались за воротами усадьбы Проспери.
— С вашей стороны было бы самым разумным не лезть в эти дела, — ответил Болгорио. Теперь в его голосе отчетливо звучали недоброжелательность и твердая уверенность, которых она прежде у него не замечала. — Вы здесь чужая. Вы не в своей стране.
— Но как это было сделано? Что, в морге “потеряли” распоряжение или просто что-то “напутали”? Вам заплатили за то, чтобы все произошло именно так, а не иначе?
— Что вы знаете о том, как в Парагвае делаются дела? — ощерился Болгорио, придвинувшись к Анне так близко, что ей стало неприятно. Она ощущала его горячее дыхание и мелкие брызги слюны. — У нас есть много такого, чего вам не понять.
— Вы знали, что тело уничтожено. У меня возникло нехорошее предчувствие сразу после того, как я в первый раз поговорила с вами. Вы знали, что тело вовсе не лежит в морге, дожидаясь моего приезда. Скажите мне только одно: вам приказали или вам за это заплатили? Откуда поступил приказ — из правительства или же откуда-то со стороны?
Болгорио ничего не ответил. Его, похоже, нисколько не встревожил ее гнев.
— Кто приказал уничтожить тело?
— Вы мне нравитесь, агент Наварро. Вы очень привлекательная женщина. Я не хочу, чтобы с вами что-нибудь случилось.
Он хотел напугать ее, и, к сожалению, у него это получилось. Но Анна не подала виду и лишь без всякого выражения взглянула на своего парагвайского коллегу.
— Вы угрожаете мне и делаете это не слишком тонко.
— Это не угроза. Я на самом деле не хочу, чтобы с вами произошло что-нибудь нехорошее. Вы должны выслушать меня, а затем немедленно покинуть страну. В нашем правительстве, на самом верху есть люди, которые защищают и Проспери, и других, таких же. Из рук в руки переходят деньги, очень большие деньги. Подвергая свою жизнь опасности, вы ничего не сможете выиграть.
“О, — подумала Анна, — ты не знаешь, с кем имеешь дело. Пугать меня так, как ты это делаешь, все равно, что размахивать красным флагом перед мордой быка”.
— Вы лично отдавали распоряжение о кремации?
— Она была совершена, вот и все, что мне известно. Я уже говорил вам, я далеко не влиятельный человек.
— В таком случае кто-то должен знать, что смерть Проспери не была естественной. С какой еще стати им понадобилось бы уничтожать улики?
— Вы задаете мне вопросы, на которые у меня нет ответов, — спокойно произнес Болгорио. — Агент Наварро, прошу вас, позаботьтесь о своей собственной безопасности. Здесь имеются люди, которые предпочитают обходиться без малейшей огласки.
— Вы считаете, что они — эти “люди, которые предпочитают обходиться без огласки” — убили Проспери и не желают, чтобы этот факт выплыл наружу?
Болгорио на несколько секунд задумался, уставившись в пространство.
— Я вам сейчас кое-что расскажу, но если вы когда-нибудь сошлетесь на меня, то я буду утверждать, что ничего не говорил и что вы сами все выдумали. Перед вашим приездом сюда я звонил в медицинское агентство. Сразу же, едва узнал, о вы намерены расследовать смерть Проспери. Мне показалось что именно оттуда следует начать задавать вопросы.
— И?
— Пришедшая на замену медсестра — та самая, которая была с Проспери в ту ночь, когда он умер, — она исчезла.
Анне показалось, что внутри у нее все опустилось. Я знала, что все это было бы слишком уж просто, сказала она себе.
— А как эта медсестра попала в агентство?
— Мне заявили, что у нее были превосходные рекомендации. Все отзывы предварительно проверили. По их словам, она жила здесь совсем рядом, и если у агентства оказывались какие-то вызовы в этом районе... Она работала по трем различным назначениям — опять же здесь, поблизости, — и ею были очень довольны. А когда постоянная ночная медсестра, работавшая у Проспери, внезапно заболела, замена оказалась под рукой, ну, и...
— И у них нет никакого способа связаться с нею?
— Я же вам только что сказал, она исчезла.
— Но выданные ей чеки, ее банковский счет...
— Ей платили наличными. В нашей стране это обычное дело. Ее домашний адрес оказался ложным. Когда мы присмотрелись получше, выяснилось, что все, имевшее к ней отношение, было ложным. Такое впечатление, будто ее со всем, что ее окружало, создали специально для этого случая как некий сценический персонаж и набор декораций. И когда спектакль закончился, актер ушел, а декорации разобрали.
— Похоже на то, что здесь действовали профессионалы по устранению. Я хочу поговорить с руководством медицинского агентства.
— Вам ничего не скажут. А я не стану помогать вам. Я и так рассказал вам слишком много. Пожалуйста, немедленно уезжайте. Есть очень много различных способов убить чрезмерно любознательного иностранца. Особенно в тех случаях, когда очень могущественные люди не хотят, чтобы какие-то их дела выплыли наружу. Прошу вас, уезжайте.
Анна знала, что парагвайский полицейский говорил совершенно серьезно. Его слова — вовсе не пустая угроза. Упрямее, чем кто бы то ни был, она с отвращением относилась к необходимости отступить. Но иногда тебе не остается ничего иного, кроме отступления, — сказала она себе. — Иногда важнее всего бывает просто остаться в живых.
* * *
Цюрих
Когда Бен Хартман и Маттиас Дешнер вышли на Левенштрассе, начался мелкий дождь. Небо стало серо-стальным. Листья лип, высаженных вдоль улицы, шелестели на ветру. Часы на шпиле башни мелодичным перезвоном известили о том, что наступило девять часов. Трамваи, катившиеся посередине улицы — 6-й, 13-й, 11-й, — то и дело останавливались, отвратительно скрипя колесами по рельсам. Непрерывно мелькали грузовики с эмблемой “ФедЭкс” — Бен хорошо знал, что Цюрих является столицей всемирного банковского капитала, а банковское дело весьма чувствительно к приметам времени. Банкиры, укрывшись под зонтиками, спешили на работу. Пробежали, хихикая, две юные японки-туристки. Под липами стояли некрашеные деревянные скамейки, на которых никто не сидел.
Моросящий дождь то прекращался, то припускал снова. По кишевшему людьми переходу Бен и Дешнер миновали перекресток Левенштрассе и Лагерштрассе. Здание “Сосьете де банк Сюисс” — Швейцарского банковского общества — пустовало; там шла реконструкция.
Навстречу прошла пара изысканно небритых итальянцев; оба курили. Следом за ними проплыла почтенная матрона, благоухавшая духами “Шалимар”.
Не доходя до конца следующего квартала, Дешнер, одетый в плохо сидевший на нем черный плащ поверх уродливого клетчатого пиджака, остановился перед белым каменным зданием, сходным по внешнему виду с жилым домом. На фасаде здания красовалась неброская бронзовая табличка. На ней были изящным шрифтом выгравированы слова: “ХАНДЕЛЬСБАНК ШВАЙЦ АГ”.
Потянув на себя, Дешнер открыл тяжелую стеклянную дверь.
На другой стороне улицы, прямо напротив входа в банк находилось уличное кафе, и там под красным зонтиком, украшенным эмблемой “Кока-колы”, сидел по-юношески стройный человек. Он был одет в рабочие брюки-комбинезон со множеством карманов и форменную майку американской морской пехоты. За спиной у него висел синий нейлоновый рюкзак. Он пил “оранжину”, не спеша потягивая напиток прямо из горлышка бутылки. Одновременно он разговаривал по сотовому телефону и вяло перелистывал музыкальный журнал, время от времени поглядывая через улицу на вход в банк.
Подчиняясь электронному устройству, стеклянные двери раздвинулись, пропустив посетителей, и закрылись за их спинами. Бен и Дешнер на мгновение остановились перед следуюшей парой дверей; затем чуть слышно зажужжал электропривод, и створки тоже разошлись перед ними.
Вестибюль “Хандельсбанка” представлял собой просторное помещение с мраморным полом и был абсолютно пуст, если не считать блестящего черного стола в дальнем конце зала. За столом сидела женщина с изящной телефонной беспроводной гарнитурой на голове и что-то негромко говорила. Когда посетители вошли, она подняла на них безмятежный взгляд.
— Guten morgen, — сказала она. — Капп ich Ihnen helfen?[13]
— Ja, guten morgen. Wir haben eine Verabredung mit Dr. Suchet[14].
— Sehr gut, mein Herr. Einen Moment. — Она чуть слышно проговорила несколько слов в микрофон. — Er wird gleich unten sein, urn Sie zu sehen[15].
— Я думаю, вам понравится Бернар Суше, — сказал Дешнер. — Он банкир старой школы, один из лучших. Не из этих суматошных и невнимательных, вечно спешащих молодых людей, которых в наше время в Цюрихе развелось слишком уж много.
“А вот это, — подумал Бен, — мне безразлично, будь он хоть сам Чарльз Мэнсон”.
Стальной лифт негромким писком известил о своем прибытии, двери раскрылись, и из лифта вышел крупный сутулый человек в твидовом пиджаке. Широко шагая, он подошел к посетителям и пожал руку сначала Дешнеру, а затем Бену.
— Es freut mich Dich wiederzusehen, Matthias![16] — воскликнул он и добавил, повернувшись к Бену: — Очень приятно с вами познакомиться, мистер Хартман. Прошу, следуйте за мной.
Втроем они вошли в лифт. Из середины потолка за ними следила линза телекамеры. У Суше было приятное малоподвижное лицо, украшенное тяжелыми очками в квадратной оправе, двойной подбородок и объемистый живот. На кармане сорочки была вышита монограмма с инициалами. Из нагрудного кармана пиджака торчал платочек в тон галстуку. “Высокопоставленный чиновник, — подумал Бен. — Твидовый пиджак, а не строгий костюм банкира: он выше таких мелочей, как форма одежды”.