Кто звонил Россиньолю и почему?
Еще один звонок; на сей раз в дверь!
Бен метнулся к задней двери, которую оставил полуоткрытой. Там никого не было.
Быстрее, прочь отсюда!
Он выскочил наружу, пробежал вдоль стены дома, завернул за угол и остановился. Укрывшись за высоким кустом, он увидел медленно проезжавшую мимо белую полицейскую машину. Вероятно, патрульный объезд, предположил он.
Участок Россиньоля отделяла от соседнего двора невысокая сварная решетка. Бен подбежал к забору и перемахнул в соседний двор, который оказался примерно такого же размера, что и участок Россиньоля, но не был так тщательно ухожен. Существовала немалая опасность того, что кто-нибудь из живущих в соседнем доме увидит его, но никто не высунулся в окно, не раздалось никаких криков, так что он без помех обежал вокруг дальней стороны дома и выскочил на Хаусерштрассе. В сотне футов от этого места стоял его “Ровер”. Он подбежал к машине, прыгнул на сиденье и поспешно повернул ключ зажигания. Мотор ожил.
Бен быстро развернулся и поехал по круто спускавшейся под гору улице, заставив себя ехать неторопливо, как было принято в этом городе.
Кто-то только что пытался связаться с Россиньолем. Кто-то звонил из места, где телефонные номера начинались с кода 431.
Цифры плясали перед мысленным взором, и в конце концов в мозгу что-то щелкнуло.
Вена, Австрия.
Звонили из Вены. У этих людей есть преемники, наследники, сказала ему Лизл. Один из них, по словам Меркандетти, жил в Вене: сын чудовища по имени Герхард Ленц. После смерти Россиньоля он может выйти на первый план с таким же успехом, как и любой другой. Бен не ощущал уверенности — нет, ни в малейшей степени, — но по крайней мере это было возможно. Когда нет верных путей, приходится идти по тем, которые кажутся возможными.
Через несколько минут он оказался в сердце города, около Банхофплатц, где Джимми Кавано пытался убить его. Где все это началось.
Он должен попасть на ближайший поезд в Вену.
* * *
Австрийские Альпы
В дверь негромко постучали.
— Да?! — раздраженно откликнулся старик.
В комнату вошел врач в белом халате; низенький толстяк с круглыми плечами и выпирающим животом.
— Как дела, сэр? — спросил врач. — Как вам нравится номер?
— Вы называете это номером? — едко откликнулся пациент номер восемнадцать. Он лежал на узкой односпальной кровати, не сняв своего успевшего измяться костюма-тройки. — Это же какая-то поганая монашеская келья!
Действительно, обстановка в комнате была крайне простой — стул, стол, настольная лампа и телевизор. Каменный пол ничем не застлан.
Врач чуть заметно улыбнулся.
— Я доктор Лефквист, — сказал он, усаживаясь на стул около кровати. — Я рад приветствовать вас, но должен сразу же вас предупредить. Вам предстоят очень насыщенные и трудные десять дней. Вы пройдете самое развернутое физическое и психическое обследование из всех, каким вам когда-либо приходилось подвергаться.
Пациент номер восемнадцать не пожелал утруждать себя тем, чтобы сесть.
— Какого черта еще психическое?
— Поскольку, видите ли, не каждый человек годится.
— И что произойдет, если вы сочтете меня сумасшедшим?
— Каждый, не получивший приглашения присоединиться к нам, будет с изъявлениями нашего сожаления отправлен домой.
Пациент промолчал.
— Пожалуй, вам стоит отдохнуть, сэр: вторая половина дня будет утомительной. Вам сделают компьютерную томограмму, рентген грудной клетки, а затем проведут ряд психологических обследований. И, конечно, стандартный тест на депрессию.
— У меня нет депрессии! — рявкнул пациент. Доктор пропустил его выпад мимо ушей.
— Сегодня вечером вам не следует есть, чтобы мы могли точно измерить уровень холестерина в плазме, триглецериды, липопротеины и так далее.
— Не есть? Вы хотите сказать, что я должен голодать? Я не согласен сам себя морить голодом!
— Сэр, — ответил доктор, поднимаясь, — вы можете уехать отсюда в любой момент, когда захотите. Если же вы останетесь и если вы получите приглашение присоединиться к нам, то узнаете, что процедура будет продолжительной и весьма болезненной; в этом я должен заранее честно сознаться. Но это не будет походить ни на что из того, что вам когда-либо приходилось испытывать на протяжении всей вашей долгой жизни. Ни на что. Это я вам обещаю.
Кестинг даже не пытался скрыть своего удивления, когда через несколько часов Анна возвратилась с адресом. По правде говоря, Анна и сама удивлялась успеху своих действий. Она сделала то, что сочла целесообразным, и это сработало. Несколько раз прочитав с начала до конца досье Россиньоля, она обратила внимание на имя, принадлежавшее человеку, который мог оказаться полезным: цюрихского государственного служащего по имени Даниэль Тайн. Это имя повторялось несколько раз в различных контекстах, и дальнейшие запросы подтвердили правоту интуиции Анны Наварро. Гастон Россиньоль был первым работодателем Тайна и, как оказалось, в известной степени его наставником. В семидесятых годах Тайн и Россиньоль были партнерами в предприятии с ограниченной ответственностью, занимавшемся высокодоходными еврооблигациями. Россиньоль поддержал кандидатуру Тайна, когда тот захотел вступить в “Кифкинтлер”, мужской клуб, в составе которого числилось большинство наиболее влиятельных жителей Цюриха. Теперь, удачно сколотив небольшое состояние, Тайн служил на различных почетных постах в кантоне. Он был как раз таким человеком, в должной мере приближенным к власти и к финансам, который мог бы гарантировать успех осуществления планов своего старого учителя.
Анна без предупреждения явилась к Тайну домой и выложила свои карты на стол. Ее объяснение было очень простым: Гастону Россиньолю угрожает серьезная и неизбежная опасность.
Тайн явно был встревожен, но все равно крепко держал язык за зубами. Впрочем, Анна была к этому готова.
— Ничем не могу вам помочь. Он переехал. Никто не может точно сказать, куда, да это никого и не касается.
— Кроме убийц?
В том случае если они вообще существуют, эти убийцы, — Тайн говорил с показным скептицизмом, но слишком уж быстро соглашался с ее предположениями. — Кто может поручиться за то, что они смогут найти его, если даже вы не смогли этого сделать. А ведь вы располагаете, я бы сказал, экстраординарными возможностями.
— У меня есть основания считать, что они уже преуспели в своих поисках.
Собеседник кинул на Анну острый взгляд.
— Неужели? И какие же это основания?
Анна покачала головой.
— Есть некоторые вопросы, которые я могу обсуждать лишь с самим Гастоном Россиньолем.
— Но почему вы предполагаете, что кто-нибудь может стремиться убить его? Он относится к числу самых уважаемых жителей Цюриха!
— Тогда зачем же ему жить, скрываясь? — вопросом на вопрос ответила Анна.
— Что за ерунду вы говорите, — после непродолжительного раздумья проронил Тайн.
Анна несколько секунд пристально разглядывала собеседника, а потом протянула ему карточку со своим именем и телефонами Управления специальных расследований.
— Я вернусь через час. Мне кажется, что вы тоже обладаете неплохими возможностями. Проверьте мою личность. Удостоверьтесь в том, что я именно та, за кого себя выдаю. Сделайте все, что сочтете нужным, чтобы убедиться в моих добрых намерениях.
— Но как могу я, простой швейцарец...
— У вас есть для этого свои пути, мистер Тайн. А если нет у вас, то есть у вашего давнего патрона. Я совершенно уверена, что вы захотите ему помочь. Я думаю, что мы с вами понимаем друг друга.
Через два часа Анна Наварро позвонила Тайну по его служебному телефону. Министерство экономики располагалось в облицованном мрамором здании в вездесущем стиле “боз ар”, в котором строились едва ли не все здания конца XIX столетия.
Личный кабинет Тайна оказался просторным, хорошо освещенным солнечным светом, со множеством книг вдоль стен. Анну проводили к нему, как только она вошла в здание. Полированная дверь из темного дерева бесшумно, но плотно закрылась за ее спиной.
Тайн спокойно сидел за своим ореховым столом.
— Это было не мое решение, — подчеркнул он. — Это решение мсье Россиньоля. Я не одобряю его.
— Вы проверили меня?
— Вы были проверены, — осторожно подбирая слова, ответил Тайн, используя грамматическую форму страдательного залога. — До свидания, мисс Наварро. — Он протянул ей карточку.
Адрес был записан карандашом мелкими буквами на пустом месте слева от ее имени.
Первый звонок она сделала Бартлету, чтобы поставить его в известность о том, что добилась успеха.
— Вы никогда не перестаете удивлять меня, мисс Наварро, — ответил тот, и Анне показалось, что в его голосе проскользнули нотки подлинной теплоты.
Когда Анна и Кестинг ехали в Хоттинген, швейцарец сказал:
— Вашу просьбу о наблюдении сегодня утром одобрили. Для этого выделят несколько немаркированных полицейских автомобилей.
— А его телефон?
— Да, в ближайшие часы на его телефоне будет установлен “жучок”. А в Mutterhaus будет дежурить офицер Kantonspolizei и контролировать разговоры.
— Mutterhaus?
— Штаб-квартира полиции. Мы называем ее материнским домом.
Машина неторопливо преодолела подъем на Хоттингерштрассе. Дома становились все больше и эффектнее, а деревья во дворах — все гуще. Вскоре они доехали до Хаусерштрассе и свернули в переулок, проходивший мимо казавшегося приземистым здания из бурого песчаника, стоявшего посреди заботливо ухоженного участка. Анна обратила внимание на то, что нигде поблизости не было ничего похожего на замаскированные полицейские машины.
— Несомненно, это верный адрес, — сказал Кестинг. Анна кивнула. “Еще один швейцарский банкир, — подумала она, — с большим домом и красивым садиком”.
Они вышли из машины и подошли к парадной двери. Кестинг нажал кнопку звонка.
— Надеюсь, вы не будете возражать, если беседу начну я.
— Ни в коей мере, — с готовностью откликнулась Анна. Что бы ни означали на бумаге слова “международное сотрудничество”, но существовал совершенно определенный протокол, и они оба хорошо его знали.