— А мне кофе можно? — поинтересовался он нахально.
М-да, с таким синяком на скуле образ малолетнего хулигана удавался ему на ура.
— Можно, — вздохнула я и придвинула к нему почти полный кофейник. — Наливай.
— А поухаживать? — начал паясничать он.
Я не успела предложить кофе в постель (тяжелым кофейником по голове — постельный режим обеспечен).
— От вас пахнет кровью, — заметил дракон, поднимаясь. Ноздри его трепетали, а стиснутые до белизны губы словно с трудом пропускали слова.
— Как вы заметили?! — сарказма в голосе инспектора хватило бы на пару фельетонов. — Я ранен вообще-то. Думал, ты меня заштопаешь, Регина.
Строго говоря, возня с живыми не входила в мои должностные обязанности. Но не к полицейскому костоправу же ему идти! Милейшему доктору Храни не нравилось, что его старшая дочь вешалась на шею инспектору, а тот отбрыкивался руками и ногами. Так что, попади Эринг в его лапы, мог потом и не досчитаться чего-нибудь нужного.
— Погоди минуту, — вздохнула я, окончательно смирившись, что мой дом превратился в лазарет.
Эринг, морщась, ощупывал дырку в плече.
— Йотун! Жалко пальто.
Гардероб Эринга знавал лучшие времена — не до обновок ему сейчас. Денег вечно не хватает, а у меня не брал принципиально, даже в долг. Приятель, негромко ругаясь сквозь зубы, неловко стянул пальто. Рукав пиджака потемнел от крови.
— Как тебя угораздило? — поинтересовалась я, привычно потянувшись за аптечкой. Одним глотком допила кофе, сполоснула чашку и хорошенько вымыла руки.
Так, что тут у нас?
— Сам не знаю, — признался Эринг и болезненно поджал губы, прошипев что-то нецензурное. — Напали втроем.
Судя по амбре, щетине и красным с недосыпа глазам, ночь у него была бурной. Небось опять подрался в баре, шалопай!
Так, кость не задета, крупные сосуды тоже. Царапина, даже без швов обойдется. Только обработать.
— Надеюсь, их вскрывать не придется? — поинтересовалась я.
— Вот еще, — отмахнулся он здоровой рукой и потрогал повязку. — Дураков не убиваю. Уф, спасибо!
Исмир чуть повернул голову, прислушиваясь к происходящему в глубине дома, и гибко поднялся.
— Боюсь, мне уже пора.
Я выглянула на улицу. Вновь разыгралась буря, уже намело солидные сугробы. Тротуары скрылись под снежной целиной, не тронутой лопатой дворника, а проезжая часть едва угадывалась. Как же хорошо, что у меня отгул!
— А я останусь, — заявил Эринг нагло и прикрыл ладонью зевок. — Устал, как собака!
— Тебе разве не надо на работу? — намекнула я.
— Не-а, — отмахнулся он. — Дядя сказал до завтра не появляться. Ну, Регина! Знаешь же, дома мне поспать не дадут.
Пожалуй, надо что-нибудь приготовить, а лучше припрячь к этому Эринга.
— Ладно, — согласилась я. — Только с тебя обед. У меня служанка рожает, знаешь ли.
Из комнаты Бирты, как по заказу, донесся сдавленный крик.
— Договорились! — просиял Эринг. — И обед, и даже завтрак. Хочешь яичницу?
Идиллия! Я кивнула и предупредила честно:
— Учти, тут будет шумно.
Эринг только хмыкнул — дрыхнуть он мог даже под бой барабанов. Наклонился по мне и спросил громким шепотом:
— Кстати! А что он тут делает?
Кивнул на Исмира и посмотрел эдак, с подозрением. Дракон прищурился и, кажется, уходить передумал.
— Как ты там говоришь? — усмехнулась я. — Он здесь для удовлетворения половой страсти в извращенных формах.
Эринг потрясенно заткнулся, а Исмир хмыкнул. Я налила себе еще кофе и присела на подоконник, с тоской глядя на сплошную пелену снега. Выходить на улицу отчаянно не хотелось. А придется! Видимо, я произнесла это вслух.
— Зачем? — тут же заинтересовался приятель. — Тебе же на работу не надо!
— Нужен врач для Бирты, — призналась я с досадой. — Ты был прав, зря я не захотела провести домой телефон.
Я не желала ежедневно выслушивать по телефону нотации от мамы, теперь пришлось расплачиваться. Эринг великодушно воздержался от «я же говорил!»
— Слушай! — предложил он вдруг, ловко взбивая омлет. Загремел сковородкой, разжег огонь, послышалось шипение масла. — А пусть Исмир сходит. Вам же снег нипочем, да?
Эринг сиял так, словно лично добыл такого полезного в хозяйстве морозоустойчивого дракона.
— Хм, — произнес Исмир, которого так еще явно не посылали.
— Ну, тебе сложно, что ли? — жалобно поднял бровки Эринг, в запале позабыв, что с драконом он на «вы».
Исмир стремительно переместился ко мне. Я отставила опустевшую чашку и вопросительно взглянула на него снизу вверх.
— Я позову доктора, — пообещал он негромко, взяв меня за руку. — Только дай адрес.
— Спасибо, — я улыбнулась ему.
А Исмир насмешливо прищурился:
— Кстати, насчет «удовлетворения половой страсти» я запомнил.
— Это радует, — ответила я и добавила после паузы: — Значит, о сенильной деменции пока говорить рано.
— Хм? — он приподнял бровь, а Эринг сдавленно зафыркал-засмеялся.
— Старческом слабоумии, — перевела я любезно. — Тебе ведь минимум сто, так?
— Больше, — он обжег меня взглядом и медленно поднес мое запястье к губам. — До свидания, мой грозный Проводник мертвых!
Короткое прикосновение, вздох — и вот уже хлопнула входная дверь.
— Да-а-а, — протянул Эринг, покачивая головой, — весело с вами! Слушай, дело твое, конечно, но…
Я скривилась, уже догадываясь, что услышу.
— Ну ты совсем, что ли? — не обманул моих ожиданий он. — Связалась с драконом!
— Не сыпь мне хлорид натрия на нарушение анатомической целостности покровных тканей! — рявкнула я, про себя признавая его правоту. Ничего не скажешь, угораздило меня. С другой стороны… Как там говорит тетя Хельга: «Для здоровья полезно»? Тоже аргумент.
— Э-э-э? — он обернулся, не переставая орудовать венчиком.
— Не сыпь соль на рану, — перевела я, сгружая в мойку грязные чашки.
— Молчу-молчу! — приятель, забывшись, попытался поднять руки и глухо застонал.
— Кстати, — в тон ему поинтересовалась я. — Как вчера прошел вечер?
Ответ был написан на его побитой физиономии.
— Так себе, — насупился приятель. — Она попросила Амунди ее проводить.
— Эринг… — начала я осторожно.
— А, забудь! — он широко улыбнулся и вернулся к омлету. — Надеюсь, Бирта до вечера родит? Только ей же еще рано? Что-то не так? А она не… того?
— Сердечные ножницы тебе в гортань! — пожелала я болтуну. — Будем надеяться, все в порядке.
И суеверно постучала по дереву.
Не помогло. К обеду Бирта орала уже почти безостановочно. Эринг безмятежно дрых, а я пыталась сделать то, о чем мечтала вчера, — бездельничала. Не лезть же под руку коллеге, который в родовспоможении понимал всяко больше меня!
Доктор Рунульф — легок на помине — заглянул в гостиную.
— Можно?
— Конечно! — я отложила в сторону журнал, который безуспешно пыталась читать последние три часа. — Будете какао?
— Спасибо, не откажусь, — ухватился за предложение коллега. Он явно был встревожен, хмурил брови и покусывал костяшки пальцев.
Я налила ему какао и пододвинула корзинку с печеньем.
— Угощайтесь. Так в чем дело, доктор?
Коллега не торопился, грел руки о чашку, отпивал по глоточку. Выглядел он весьма импозантно, хотя галстук уже обвис дохлой рыбой, а глаза покраснели. Аккуратная рыжеватая бородка, приятные мягкие черты, чуть заметное брюшко. Тот самый «добрый доктор», которому доверяют и мамы, и детишки.
— Видите ли, госпожа Регина, — начал он вполголоса и хрустнул печеньем. — У меня не слишком радостные новости. Судя по всему, ребенок не выживет. Вы… можете что-то сделать?
Доктором он меня не называл, лишь госпожой. Я стиснула зубы. Ладно, не время для ссор! Хель, и что теперь делать? А, ладно, все равно выход только один. Можно, разумеется, просто сказать: «Так судили норны!» Но…
— Могу, — согласилась я и решительно поднялась. — Сколько у меня времени?
— Примерно час, — прикинул он.
Меня позвали, когда головка младенца уже появилась между широко расставленных ног Бирты. Комната пропахла кровью, потом и чем-то кислым, а сама служанка уже почти ничего не соображала. Доктор с медсестрой хлопотали над роженицей, стараясь на меня не смотреть. Должно быть, с нанесенными кровью знаками на лице и руках я выглядела весьма живописно.
На мгновение я почувствовала себя глупо. С другой стороны, столько всего случилось за последнее время, что немудрено уверовать в потусторонее. В конце концов, что я теряла? Я положила ладонь на живот роженицы. Закрыла глаза и позвала тихо-тихо: «Иди сюда, маленький!»
Не думать о слабом комочке плоти, о диагнозах и вероятностях!.. Как сквозь вату доносились непонятные команды доктора Рунульфа, стоны Бирты и лязг инструментов. Через закрытые веки пуповина «виделась» не склизкой кишкой, а тоненькой, готовой вот-вот оборваться, нитью. Не крик — слабый писк.
Ребенок — красно-синяя козявка чуть больше моих ладоней — слабо дергал ножками. Я забрала его у коллеги, прижала к груди (жаль халат!) и пообещала одними губами: «Услышь меня, Хель! Я расплачусь…»
Далекий-далекий смешок, от которого ознобом продрало по коже, шепот: — «Он и так мой»
Проклятье, надеюсь, я не схожу с ума? Словно в ответ само собой распахнулось окно, хлопнула створка, жалобно задребезжало стекло. И ветер — ледяной, пронзительный — сыпанул в лицо снегом. Невольно зажмурившись, я крепче прижала к себе младенца. А он вдруг заорал, да так пронзительно, что я дернулась и чуть его не уронила.
Доктор громко, не стесняясь, выругался. Надо же, какие слова он знает! Глухо застонала Бирта. Я с трудом разомкнула веки и улыбнулась, глядя в ее затуманенные глаза.
— У тебя мальчик… Офейг. Пусть жизнь его окажется долгой и очень счастливой, раз уж она выкуплена у грозной Хель.
Я пошатнулась, сунула ребенка медсестре.
— Госпожа Регина, — встревожился коллега. — Присядьте. Вы в порядке?