выдрали с потолка люстры и светильники, вдребезги разнесли телевизор, изгадили одежду и сломали платяной шкаф. Таня даже подумала, что здесь поработали психически нездоровые люди. Следователь Тамара Ивановна Брюханова обошла соседей по лестничной клетке. Но в рабочее время лишь в одной квартире сидела глуховатая бабка и ничего не слышала. Остальной народ находился на службе. Брюханова дотошно проследила, чтобы в протоколе все точно отразили. На запись последствий погрома пришлось потратить три часа. Следов или отпечатков Таня не нашла. Искать улики при таком хаосе задачка еще та. Но Назарова осмотрела ножки разбитых стульев, за которые нельзя было бы не взяться, перед тем как шмякнуть стул об стену, остатки настольной лампы, осколки посуды – «пальчиков» не оказалось. «Идиотики не станут надевать перчатки», – засомневалась Таня в своей версии о ненормальных.
Хозяйку квартиры Моторину отвезли в больницу с сотрясением мозга. В палате женщина пришла в сознание и сообщила, что нападавших не видела. Ее ударили сзади, когда она, вернувшись из магазина, отпирала дверь. Определить без хозяйки, что из вещей пропало, следствие затруднялось. Таня вернулась в лабораторию в половине пятого. Возле Суворова сидел судмедэксперт Горнов. Мужчины пили чай.
– Присаживайся, Танюша, – пригласил Суворов. – Что там у пенсионерки?
– Сущий бедлам. Такого погрома я никогда не видела, – призналась Таня.
– Ну и денек, – пожаловался медэксперт. – У тебя погром, а у меня старичок-ветеринар Галицкий от неизвестного яда концы отдал. Только со Звягинцевыми расхлебался. Теперь с ним возись.
– Дедушка покончил с собой? – поинтересовалась Назарова. Стариков она жалела, а всех ветеринаров по детской памяти считала Айболитами.
– Похоже. На руке еле заметный след шприца. Перед смертью Галицкого сильно тошнило. Яды у него были разные. Животных иногда приходится усыплять. У старика брат в Швеции живет. Тоже ветеринар. Вот и снабжал родственника заграничными зельями. А нам теперь голову ломать. Мы тоже со следователем Брюхановой работали. Ей показалось странным, что Галицкий решил утром травиться. У него на день два приема были назначены. – Горнов допил чай и, выложив на стол заключение о смерти депутата Звягинцева, ушел. Сразу за ним в дверях возник Сиротин. Майор чихнул и уселся на табурет посередине комнаты. Дождавшись, когда его красноречивое молчание будет замечено, следователь сказал:
– Нужна помощь.
– Мы и так делаем все, что можем, – устало ответил Суворов. – И кое-чем уже готовы с тобой поделиться.
– Валяйте, делитесь, – изрек Сиротин совершенно безразличным тоном, будто все ему до лампочки.
Суворов не обратил внимание на тон следователя и начал перечислять предварительные соображения по делу.
– Судя по гильзам, застрелены оба из пистолета Макарова, похищенного у убитого старшего лейтенанта Крутикова. По тексту записки, найденной в кармане депутата, можно предположить, что в доме ждали незнакомого человека. На бутылке «спрайта», обнаруженной на кухне, имеются отпечатки пальцев, не принадлежащие хозяину. Однако происхождение этих отпечатков у меня вызывает сомнения. Вот медицинское заключение Горнова. Время убийства известно. Пока все. Выводы делай сам.
– Все? – переспросил Сиротин и брезгливо протянул Суворову пакет.
– Что это? – не понял Виктор Иннокентьевич.
– «Макаров» Крутикова, – усмехнулся майор.
– Откуда? – удивился Суворов.
– Странная история. Мне выдали анонимный звонок. Женский голос сообщил, что важная улика по делу об убийстве депутата областной думы находится в раздевалке боксеров на стадионе «Вымпел». – Майор достал платок, основательно высморкался. – Я поехал на стадион и в указанном месте нашел «Макарова».
– Тебе надо лечиться. Все управление перезаразишь, – сказал Суворов, отметив красный нос и подпухшие веки Сиротина.
– Кто мне даст сейчас болеть?! Депутата убили! В приемной толпа писак. Начальничек наш пьет сердечные капли. Мэр звонит каждые полчаса, – пожаловался следователь.
– Ты просил о помощи, – напомнил Суворов.
– Проверь на отпечатки, – Сиротин, кивнул на пакет с пистолетом.
– Это моя работа, майор, – ответил Суворов.
– Знаю, помощь мне нужна в другом. Раздевалкой спортзала пользуются десять спортсменов. Вот их список и расписание тренировок. Нужно незаметно снять отпечатки с каждого. Я бы попросил заняться этим нашу милую стажершу. Девушку в городе не знают, она не вызовет подозрений. Конечно, нужна некоторая выдумка и так далее. Но я надеюсь на Танюшу. На ее молодой энтузиазм… – Сиротин чихнул и снова полез за платком.
– Если Виктор Иннокентьевич не против, я постараюсь, – ответила Назарова.
Суворов не возражал и, когда следователь вышел, углубился в список фамилий спортсменов. Внезапно лоб и губы криминалиста побелели. Он встал, взял со стола графин и, налив себе полстакана, выпил воду залпом.
– Что с вами, Виктор Иннокентьевич? На вас лица нет, – вскрикнула Таня и бросилась к своему наставнику.
– Все нормально, Танечка. Ночь не спал, вот и результат. Сейчас приду в себя, – ответил Суворов.
– Разрешите ехать на стадион? – спросила Таня.
– Сначала намечают план работы, потом его реализуют. Изучи список. Выпиши время тренировок каждого. С каждым по одиночке удобнее работать, – посоветовал Суворов.
– Конечно, – согласилась Таня и покраснела от своей оплошности.
Взяв список, она достала из чемоданчика рабочий блокнот и уселась за стол. В списке указывалось десять фамилий, и перед каждой стояло время занятий и день недели. Назарова углубилась в перечень спортсменов и стала переписывать их в свой блокнот… «Десять тридцать – Павел Гуртов, Вячеслав Соболев. Одиннадцать сорок – Евгений Пятаков, Руслан Каримов, Георгий Зотов. Тринадцать – Александр Гуляев, Семен Волков, Михаил Рабинович. Семнадцать сорок – Николай Волгин, Григорий Ерожин».
– Виктор Иннокентьевич, ребята занимаются втроем или попарно, – пожаловалась Таня, покончив со списком.
– Вот и проявляй выдумку и молодой энтузиазм, – посоветовал Суворов. – А я займусь «пальчиками» на пистолете.
– Хорошо, попробую, – пообещала Таня и встала из-за стола. – Вы знаете, где находится стадион «Вымпел»? – спросила Назарова, одевая плащ.
Суворов прекрасно знал весь город, а стадион досконально. До женитьбы он все свободное время проводил как болельщик.
– Сядешь на восьмой автобус и на пятой остановке сойдешь, – сказал он Тане и принялся за пистолет.
Ерожин проснулся на незнакомом ложе. Плотные шторы создавали полумрак, и трудно было понять, что творится на улице. Петр Григорьевич бессознательным жестом протянул руку в глубины постели и потрогал одеяло. Нади рядом не было. Он резко приподнялся и, облокотившись на подушку, попытался разглядеть комнату. Вспомнив, что ночует у Аксеновых, потянулся и спустил ноги с кровати. Дверь раскрылась, и что-то большое и мягкое накрыло Ерожина.
– Папа презентовал тебе халат, – сообщила Надя и распахнула шторы.
Петр Григорьевич сорвал с головы махровую ткань халата и зажмурился. Низкое осеннее солнце ослепило подполковника. Надя засмеялась и, заслонив ему глаза ладонями, чмокнула в губы:
– Умывайся, и к столу. Все тебя ждут.
Завтрак проходил в торжественном молчании.
Казалось, что мать, жена и дочери Аксенова не могут поверить в его трезвость и боятся это чудо сглазить. Люба и Надя, со значением переглядываясь, раскладывали по тарелкам традиционную овсянку. Иван Вячеславович, побритый и подтянутый, спокойно отправлял в рот ложку с кашей, не замечая торжественной тишины вокруг своей персоны. Ерожина эта ситуация развеселила, и он громко заржал. Сначала лица женщин выразили растерянность, потом они тоже несмело заулыбались, а Надя и Люба еще раз переглянулись и залились звонким смехом. Аксенов перестал есть, обвел взглядом сидящих за столом и загоготал сам.
– Поесть спокойно не дадут, – с трудом удерживая хозяйскую серьезность, проворчала генеральша.
Иван Вячеславович налил себе кофе и сказал Ерожину:
– Петр, никогда не представлял тебя шутником.
– Разве я шутил? – удивился Петр Григорьевич.
– Это вы, Иван Вячеславович, так долго шутили, что всех запугали насмерть.
– Не надо об этом, Петя, – попросила Надя, погладив своей ладонью руку Ерожина.
– Не бойтесь. Спиртного в рот не возьму, пока фирма на ноги не встанет. Кстати, у нас днем совещание. Будем Николая Грыжина в курс дела вводить. А ты, Петр, наверное, не сможешь больше у меня работать. Свое дело начинаешь?
– Пока Сева не поправится, не потяну, – признался Ерожин и, поглядев на большие напольные часы в генеральской столовой, заторопился. – Простите, но у меня сегодня две встречи. Опаздывать не имею права.
– Погоди, Петр. Подождут дела, – заявила Марфа Ильинична, со звоном поставив свою чашку на блюдце. Ерожин было приподнялся, но уселся снова. Все с интересом ждали, что собирается сказать Марфа Ильинична.
– Спальню свою ты в нашем доме уже завел, а отношения с внучкой оформлять собираешься? Что-то я не пойму, то ли ты нам родня, то ли сослуживец сына? – заявила вдова.
– Жена, покажи бабушке паспорт, – улыбнулся Ерожин и, протерев губы салфеткой, поднялся из-за стола.
Надя, проводила Ерожина до прихожей, потерлась на прощание об его щеку и, весело подмигнув, отправилась в комнату за своей сумочкой.
По дороге в бизнес-центр на Красной Пресне, где намечался обед с австрийцами, мелодично запел мобильный телефон, и в трубке послышался бас Грыжина:
– Петро, я для тебя офис присмотрел. Ты когда освободишься?
– Григории, я-то думал, ты в бане или на даче? – удивился Ерожин, напомнив генералу о планах «на недельку махнуть за город».
– Да на хрена мне эта дача! А после того как помещение примешь, можно и в баньку сходить, – предложил генерал. – Я уже сегодня без дела на стену лезу, а ты говоришь недельку…
– Еду на обед с австрийцами. Как освобожусь – отзвоню, – улыбнулся Петр Григорьевич, представив мающегося дома Грыжина.