– Как с ними связаться? – Ерожин вынул из кармана записную книжку.
– Бригадира зовут Вольдемар. Ему лет сорок, и объектов он сдал не один десяток, – Алексей продиктовал цифры и, не дожидаясь излишних вопросов, отключил телефон.
Петр Григорьевич записал номер и задумался. Звонок пришелся ко времени. Сегодня утром он мечтал о своем кабинете. И словно в сказке «По щучьему велению» ему выдают бригаду. Но подполковник очень не любил чудес. Откуда муж Шуры за одни сутки прознал, что он, Ерожин, нуждается в ремонте своего будущего офиса? Петр Григорьевич стал восстанавливать в памяти последнюю встречу с Шурой. Ни о каком сыскном бюро он ей говорить не мог. После развязки на газоне гольф-клуба подполковник телеграфировал в Самару. Он сообщил, что Фатима мертва и Шура может за себя и свою семью больше не беспокоиться. Естественно, что и в телеграмме личными планами он не делился. Ерожину тогда и в голову не могло прийти, что генерал Грыжин выбьет лицензию. Сам генерал заговорил впервые на эту тему уже по возвращении Петра Григорьевича из азиатского вояжа. Ерожин прекрасно помнил, когда это случилось. Они ехали в Нахабино на машине замминистра. Грыжин после бани был настроен благодушно, и Петр Григорьевич воспринял мысль о частном сыскном бюро как результат лирического настроения Ивана Григорьевича. А само помещение он увидел лишь вчера. Сообщить в Самару эту необычайную новость могли два человека – сам Грыжин и Надя. Только они были в курсе, но и тот и другой не должны были, по мысли Ерожина, знать Шурино семейство. Петр Григорьевич специально, когда проводил свой нелегкий разговор с Аксеновыми после убийства Фатимы, имя Шуры не назвал. Он только намекнул, что тройняшку им подменила женщина из соображений мести. Правда, до Нади имя Шуры каким-то образом дошло, но адрес самарского семейства ей взять негде… Так ничего и не придумав, подполковник раскрыл записную книжку и набрал номер:
– Я бы хотел поговорить с Вольдемаром, – сказал он, услышав вместо привычного «алло» или «да» – «я».
– Фы и гофорите с Фольдемаром, – ответили в трубке с мягким акцентом и странным ударением на каждом слоге.
Петр Григорьевич изложил свою проблему.
– Мы сейчас рапотаем в Лялином переулке. Если фы са нами саетите, мы мошем посмотреть фаше помещение. Но стелать это мы имеем фосмошность фо фремя опета, – предупредил Вольдемар.
Ерожин понял, что «фремя опета» означает обеденный перерыв. Договорившись с эстонским бригадиром, он перезвонил Грыжину и попросил генерала подойти к офису, чтобы открыть дверь. Ехать в Кубинку смысл теряло. Так быстро Ерожин бы не управился, а разговаривать с Севой, глядя на циферблат, неприлично.
До встречи с ремонтниками оставалось два часа, и Петр Григорьевич вернулся домой. Посмотрев в покрасневшие очи жены, Ерожин встревоженно спросил:
– Ты плакала?
– Немного. На маму смотрела. Я ее никогда не видела живой, а тут твоя фотография. Вот и разревелась, – виновато призналась Надя. – А ты почему вернулся?
– Мне выдали очень странный звонок. Звонил человек, который моего телефона знать не мог и предложил бригаду для ремонта офиса, – развел руками Ерожин. – Поеду знакомиться с бригадиром.
– Вот и хорошо, – улыбнулась Надя, никак не отреагировав на странность звонка. – Знаешь, что я надумала?
– Откуда же мне знать, моя девочка? Я пока мысли твои читать не научился. – Петр Григорьевич обнял жену и приготовился слушать.
– Ты просил у меня денег взаймы? – напомнила Надя. – Хотя я эти деньги своими не считаю, но раз ты так хочешь, я согласна их своими считать.
– Они и есть твои, раз ты дочка Вахида и Райхон.
– Договорились. Я тебе предлагаю первый заказ, – серьезно сообщила Надя.
– Какой заказ? – не понял Ерожин.
– Ты открываешь сыскное бюро? Так? – Надя усадила мужа в кресло и уселась ему на колени.
– Так, – согласился Петр Григорьевич.
– Значит, начнешь брать заказы на расследование, – предположила Надя и, обняв своими ладонями виски Ерожина, внимательно поглядела ему в глаза. – Я стану первой клиенткой.
– Ты хочешь нанять меня, чтобы я следил за своей нравственностью или за твоей? – изумился Петр Григорьевич.
– Не смейся. Я с тобой говорю абсолютно серьезно. Петя, я не верю, что мой отец Вахид. Ты и сам в это не веришь. Найди моего настоящего отца. – Надя подошла к стене, сняла фотографию Райхон и вернулась к мужу. – Может быть, она была и не очень нравственной женщиной, – сказала Надя, разглядывая снимок, – но она моя мать. Я постараюсь о ней думать хорошо. А отца моего найди. Это ты можешь. Ты ведь гений сыска. И твои, ой, мои доллары используй на это.
Петр Григорьевич не знал, что ответить. Такого заказа частный сыщик никак не ожидал. Не то что бы он считал задачу невозможной. Но откуда начать?
– Придется ехать в Азию, – сказал Ерожин после долгого раздумья.
– Возьми меня. Это моя родина. Петя, я очень хочу посмотреть на места, где родилась. Мы с тобой не были в свадебном путешествии. Я тебя очень прошу.
– С чего ты взяла, что Вахид не твой отец, – поинтересовался Ерожин.
Воскресенье преподносило подполковнику слишком много сюрпризов.
– Если бы я была узбечкой, мама и папа Аксеновы сразу бы это заметили. Меня вырастили, не подозревая, что я подкидыш. Мама моя Райхон – узбечка. Я тут себя в зеркало разглядывала. Глаза у меня мамины. Но на узбечку я не похожа. Значит, мой отец не Вахид, – уверенно закончила свой монолог Надя.
Логика в словах жены имелась, и возразить Ерожину было нечем.
– Не боишься, что твой неизвестный папашка окажется вором и проходимцем?
Надя на минуту задумалась.
– Пусть окажется. Родителей мы не выбираем. Но знать их право имеем.
– Хорошо. Принимаю дело Надежды Ерожиной в производство. Секретарем назначаю жену. Согласна? – улыбнулся Петр Григорьевич.
– Еще как согласна! – заверила Надя мужа.
Петр Григорьевич ехал в Лялин переулок и все время возвращался мыслями к неожиданной просьбе жены. Надя осталась дома, хотя Ерожин предложил ей прокатиться с ним.
– Я лучше займусь хозяйством. Зачем мужикам мешаться? – резонно заметила она.
И теперь, мчась по Садовому кольцу, он продолжал размышлять о странном желании молодой женщины. Хотя, что странного в том, что юная супруга, осознав себя сиротой, надумала найти настоящего родителя? Разговор с Надей перебил мысли о тайне самарского звонка. Подполковник решил, что этот факт как-нибудь сам собой разъяснится и размышлять о нем перестал. Завернув в Лялин переулок, он медленно двинулся между домами. Особняк, в котором заканчивали работу эстонские строители, находился в глубине двора. Петр Григорьевич оставил «Сааб» возле ворот и отправился пешком на поиски бригады. Нужную дверь он определил по строительному мусору. В отличие от обычного в таких случаях хаоса из битого кирпича, кусков штукатурки и прочих строительных отходов, тут мусор аккуратно хранился в кузове контейнера. «Западный стиль…» – оценил Ерожин и шагнул внутрь. Эстонцы уже переоделись и, разложив на покрытом чистой бумагой стеллаже нехитрый продуктовый набор из соседнего магазина, закусывали.
– Приятного аппетита, – сказал Ерожин, протягивая руку старшему.
– Тере, – ответил Вольдемар и, пожав протянутую руку, представил членов своей бригады. – Этот маленький, курат, самый молотой и ленифый, Илло. Фот этот, самый длинный и прошорлифый, Як. И послетний, курат, самый слой и хитрый, Велло.
– Ничего себе характеристики! – рассмеялся Ерожин. – А что думают твои ребята о самом бригадире?
– Они ничего, курат, не тумают. Тумать прихотится за них мне, – серьезно сообщил Вольдемар – Они только хотят теньги.
Петр Григорьевич по дороге к офису не мог сдержать улыбку. В Эстонии он бывал в молодости, когда республика входила в Союз. Это были туристические наезды. Группы ночевали в специальных поездах. Дамы носились по магазинам, дорвавшись до эстонского трикотажа, а мужики хлестали дешевое пиво. С людьми почти не общались и об эстонцах судили по анекдотам и рассказам, из которых следовало, что представители маленького северо-западного народа отличаются угрюмостью и говорят не больше трех слов в сутки. А Вольдемар за десять минут общения полностью зачеркнул привычный стереотип. За этими веселыми размышлениями Петр Григорьевич не заметил, как добрался до Чистых прудов.
Грыжин прохаживался генеральской походкой возле их офиса и, завидев знакомый «Сааб», встал возле дверей, широко расставив ноги.
– Это мой партнер. Он человек серьезный, генерал и в ремонтных делах смыслит больше меня, – представил Ерожин Ивана Григорьевича бригаде.
– Ладно, Петя, показывай, кого привез? – пробасил Грыжин, внимательно изучая прибывших. – Ты их по масти своей подбирал или как? – поинтересовался он, оглядев белобрысую компанию.
– Это, Иван Григорьевич, наши эстонские друзья. Мне их рекомендовали как классных строителей, а совпадение масти – чистая случайность, – ответил Ерожин.
– Господа свободные чухонцы… Представители дальнего зарубежья. Какая честь! – поклонился Петр Григорьевич и распахнул дверь.
– Что фы хотите? – спросил Вольдемар, после того как с бригадой обошел комнаты, заглянул в бывшую кухню и осмотрел все закоулки.
– Мы хотим иметь нормальный офис, – ответил Ерожин.
– Это сафисит, курат, от фаших финансовых фосмошностей, – пояснил Вольдемар.
– Что еще за курат? – не понял Грыжин.
– Курат – самое страшное эстонское рукательстфо, – объяснил Вольдемар.
– Понятно, что-то вроде «мать вашу»… – обрадовался генерал.
– В перефоте на русский это слофо опосначает черт, – терпеливо растолковал эстонец.
– Хватит лингвистики, – усмехнулся Ерожин. – Бригадир интересуется нашими возможностями.
– Пускай скажет сколько надо, а «фосмошности» мы отыщем, – заверил Иван Григорьевич.
– Тафайте прикинем, – ответил Вольдемар и достал из кармана блокнот. – Полы мошно полошить паркетные, а мошно опойтись кофролином.
– Обойтись ковролином, – пояснил Ерожин, заметив удивленный взгляд Грыжина. Петр Григорьевич уже начал привыкать к акценту бригадира, в то время как генерал половины из сказанного понять не мог.