– Здесь все одно к одному, – сказал К. – Я уж и не удивляюсь.
– А вы хотите здесь что-то изменить к лучшему, – недоверчиво протянула женщина, словно эти слова таили в себе опасность и для нее, и для К. – Это я поняла из вашей речи, лично мне она очень понравилась. Но я не всю слышала – начало пропустила, а в конце лежала на полу со студентом…
– Здесь так гнусно, – сказала она, помолчав, и взяла К. за руку. – Думаете, у вас получится что-то исправить?
К. улыбнулся и чуть повернул ладонь в ее мягких руках.
– Собственно говоря, меня не приглашали сюда что-то, как вы выражаетесь, исправлять, и если вы скажете об этом, например, следственному судье, вас высмеют или даже накажут. На самом деле, будь моя воля, я бы не лез в это дело и спал бы спокойно, знать не зная о том, что эта судебная инстанция нуждается в улучшениях. Но поскольку меня якобы арестовали – то есть в самом деле арестовали, – я вынужден вмешаться, хотя бы ради себя самого. Но если я одновременно могу чем-то быть полезен и вам – буду только рад. Не из одной любви к ближнему, но и потому, что вы тоже можете мне помочь.
– Чем же? – спросила женщина.
– Например, показав мне те книги на столе.
– Ну конечно, – воскликнула женщина и торопливо потянула его за собой.
Книги были старые, захватанные. У одной из них переплет был почти оторван и держался лишь на ниточке.
– Экая тут грязища, – сказал К., качая головой. Прежде чем он притронулся к книгам, женщина смахнула передником верхний слой пыли. Первая книга открылась на непристойной картинке: голые мужчина и женщина на кушетке. Хотя общий замысел художника был сразу понятен, рисунок был выполнен так неумело, что из него словно выпирали чересчур угловатые фигуры, женская и мужская, из-за странного ракурса неестественно повернутые друг к другу. К. не стал листать дальше, а перевернул титульный лист второй книги. Это оказался роман под названием «Страдания, которые претерпела Грета от мужа своего Ганса».
– Вот какие юридические книги тут изучают, – сказал К. – Вот что в голове у тех, кто берется меня судить.
– Нет, – сказала женщина, – вас не осудят!
– Почему же нет? – спросил К. – Я как раз думаю, что наверняка осудят.
Покивав, он заглянул ей в глаза; когда она, по его мнению, достаточно прониклась этой страшной мыслью, он добавил: – И вот какие люди вынесут мне приговор!
– Я вам помогу, – сказала женщина. – Хотите?
– Но сможете ли вы помочь, не подвергая себя опасности? Вы же говорили, что ваш муж очень зависит от начальства.
– Все равно я вам помогу, – сказала женщина. – Давайте это сейчас же обсудим. И не говорите больше, что я рискую, – я сама решаю, каких опасностей бояться. Подите сюда. – Она указала ему на помост и предложила сесть с нею рядом на ступеньку. – У вас красивые темные глаза, – сказала она, когда он уселся, и посмотрела на него снизу вверх. – Мне иногда говорят, что у меня красивые глаза, но ваши гораздо красивее. Я сразу обратила на них внимание, как только вы в первый раз тут появились. Из-за них я и зашла тогда в зал заседаний, хотя обычно никогда так не делаю, да мне это, в общем-то, и запрещено.
«Вот в чем дело, – подумал К. – она предлагает мне себя, она развращена, как и все здесь, ей опостылели судейские, что вполне понятно, вот она и встречает первого попавшегося незнакомца комплиментами про красивые глаза». К. молча встал, будто высказывая свои мысли вслух и таким образом объясняя ей свое поведение.
– Не думаю, что вы можете мне помочь, – сказал он. – Чтобы из этого вышел толк, нужны связи с высшими чинами. А вы наверняка знакомы только с нижестоящими служащими, они здесь во множестве толпятся. Этих-то вы, без сомнения, знаете отлично и могли бы с ними что-нибудь провернуть, но все, на что они способны, совершенно не повлияет на исход процесса. А вы только зря испортите отношения с полезными людьми. Этого я не хочу. Пусть ваши полезные знакомства остаются при вас, мне, собственно говоря, кажется, что вам без этого нельзя. Я говорю это не без сожаления, потому что – верну вам комплимент – вы тоже мне нравитесь, особенно когда так грустно на меня смотрите, хотя у вас и нет никаких причин для грусти. Вы из той компании, с которой я должен бороться, и неплохо в ней себя чувствуете – вы даже любите этого студента, а если и не любите, то предпочитаете его собственному мужу. Об этом по вашим рассказам легко догадаться.
– Нет! – воскликнула она и, не вставая, схватила К. за руку, которую он недостаточно быстро отдернул. – Вам нельзя сейчас уходить, нельзя уходить с таким неправильным мнением обо мне. Неужели вы способны просто взять и уйти? Неужели я не стою даже такого маленького одолжения – чтобы вы побыли со мной еще немножко?
– Вы меня неверно поняли, – сказал К. и сел. – Если вам и вправду нужно, чтобы я остался, хорошо, я останусь, время у меня есть, я же рассчитывал, что сегодня состоится заседание. Я лишь прошу вас ничего для меня не предпринимать в ходе процесса. Это не должно вас расстраивать, ведь мне совершенно безразличен его исход, а над приговором я лишь посмеюсь – если до него вообще дойдет дело, в чем я сильно сомневаюсь. Я скорее поверю, что из-за лени или забывчивости чиновников, а может, даже потому, что они испугались, разбирательство уже прекратилось или вскорости прекратится. Впрочем, возможно также, что процесс будут искусственно затягивать ради взятки покрупнее, что, скажу заранее, совершенно бесполезно, потому что я взяток не даю. Вот разве что этим вы могли бы мне помочь: скажите следственному судье или кому угодно, кто может передать важное сообщение, что никакими фокусами, на какие только способны эти господа ловкачи, взятки они от меня не добьются. Это совершенно бессмысленно, так им прямо и скажите. Вероятно, они уже и сами догадались, но напомнить лишний раз не помешает. Их это избавит от пустой работы, а меня от разных неудобств, с которыми, впрочем, я готов мириться, если буду знать, что тем самым приношу пользу другим. И я позабочусь, чтобы так и было. Вы и вправду знаете следственного судью?
– Само собой, – сказала женщина. – О нем-то я первым делом и подумала, когда предлагала вам помощь. Я не знала, что он всего лишь низший служащий, но раз вы так говорите, наверное, так оно и есть. И все равно я думаю, что отчеты, которые он отправляет наверх, все же имеют какой-то вес. А отчетов он пишет множество. Вы говорите, чиновники ленивые, но на самом деле не все: этот следственный судья – вот он как раз пишет особенно много. В прошлое воскресенье заседали до вечера. Все уже разошлись, а судья остался в зале, мне пришлось ему принести лампу – у меня только маленькая, кухонная, но ему и такой хватило, и он тут же принялся писать. А тут и муж пришел, у него в то воскресенье был выходной, – мы принесли мебель, обставили опять комнату, потом зашли в гости соседи, мы поболтали при свечке, про судью совсем забыли и пошли спать. А потом вдруг – совсем уж поздней ночью, кажется, – просыпаюсь, а у кровати судья стоит и лампу рукой прикрывает, чтобы на мужа свет не падал – но это он зря, сон у мужа такой, что его никаким светом не разбудишь. Я так перепугалась, что чуть не закричала, но судья был так мил – приложил палец к губам и сказал шепотом, что допоздна писал, что возвращает мне лампу и что никогда не забудет миг, когда увидел меня спящей. Я все это к тому говорю, что судья пишет очень много отчетов, особенно о вас, ведь на воскресном заседании важнее вашего допроса, считайте, ничего и не было. Такие длинные отчеты не могут ведь совсем не иметь веса. К тому же по этому случаю видно, что судья мной интересуется, и как раз сейчас, по первости – он ведь, похоже, только-только меня заметил, – я могу на него сильнее всего влиять. А что я ему небезразлична, я и по другим признакам вижу. Вчера он мне через студента, который у него работает и которому он очень доверяет, прислал в подарок шелковые чулки, якобы за то, что я убираю зал заседаний, но это только предлог, ведь уборка моя обязанность и за нее мужу доплачивают. А чулки красивые, сами посмотрите. – Она вытянула ноги, подняла юбку до колен и сама засмотрелась на чулки. – Красивые, только тонкие слишком, для меня не годятся.
Вдруг она остановилась, положила свою ладонь на руку К., словно хотела его успокоить, и прошептала:
– Тише, Бертольд на нас смотрит, при нем надо осторожней!
К. медленно поднял глаза. В дверях зала заседаний стоял молодой человек, низкорослый, с кривоватыми ногами и редкой рыжеватой бородкой, которую он непрерывно поглаживал, стараясь придать себе важный вид. К. смотрел на него с любопытством – ведь это был студент таинственной юриспруденции, в каком-то смысле живое ее воплощение, и ему, вероятно, было уготовано большое чиновничье будущее. Студента же, напротив, К. совершенно не интересовал, он лишь поманил женщину пальцем, которым только что чесал бороду, и подошел к окну. Женщина наклонилась к К. и прошептала:
– Не сердитесь на меня, очень прошу вас, и не думайте обо мне плохо – мне придется к нему подойти. Какой же он мерзкий, посмотрите только на его кривые ноги. Но я скоро вернусь и тогда пойду с вами, если возьмете меня с собой, – пойду, куда захотите, и делайте со мной, что захотите, и чем дольше я сюда не вернусь, тем лучше, – вот бы не возвращаться никогда!
Погладив еще раз К. по руке, она вскочила и побежала к окну. К. невольно потянулся за ее рукой, но схватил пустоту. Она и вправду пыталась его соблазнить, и даже по здравом размышлении он не находил причин сопротивляться этому соблазну. Мимолетное подозрение, что женщина подослана судом и заманивает его в ловушку, он легко отбросил. В какую еще ловушку? Разве он недостаточно свободен, чтобы разнести в клочья весь этот суд или хотя бы свое собственное дело? Не слишком ли мало он в себя верит? Да и ее предложение помочь звучало искренне и было, возможно, не лишено полезности. К тому же, вероятно, нет лучшего способа отомстить следственному судье и его присным, чем отнять у них эту женщину и оставить ее себе. Однажды поздней ночью, попотев над лживыми отчетами по делу К., судья ведь может и не обнаружить ее в постели. Постель окажется пуста, потому что эта женщина будет принадлежать К. – вот эта женщина у окна, это теплое, пышное, гибкое тело в темном платье из грубой