– Пожалуй, и другие ваши сослуживцы, а то и все заслуживают того же, – продолжал К.
– Да-да, – сказал пристав, словно признавая нечто само собой разумеющееся. Он и раньше вел себя дружелюбно, но теперь посмотрел на К. особенно доверительно и добавил: – Так ведь бунтуем понемногу.
Но тут приставу, видимо, все же стало немного неуютно от таких разговоров, и он сказал:
– Мне нужно в канцелярию, отметиться. Хотите со мной?
– Мне там делать нечего, – сказал К.
– Сможете посмотреть на канцелярию. Никто на вас внимания не обратит.
– А есть на что посмотреть? – спросил К., колеблясь. На самом деле ему очень хотелось пойти с приставом.
– Ну, я думал, вам будет интересно, – сказал пристав.
– Ладно, – сказал наконец К. – Пойду с вами. – И взбежал по лестнице быстрее пристава.
Войдя, он чуть не упал – за дверью оказалась еще одна ступенька.
– Похоже, тут всем наплевать на посетителей, – сказал он.
– Да вообще на всех наплевать, – сказал судебный пристав. – Посмотрите только, какой тут зал ожидания.
Это был длинный коридор, из которого грубо вытесанные двери вели в разные помещения чердака. Прямой свет сюда не проникал, но не было и полной темноты – в некоторых помещениях глухую дощатую стену, общую с коридором, заменяла простая деревянная решетка до самого потолка, через которую кое-какой свет все же просачивался. Заодно было видно служащих, что-то писавших за столами или наблюдавших сквозь решетки за посетителями в коридоре. В это воскресенье коридор был почти пуст. Немногочисленные посетители выглядели весьма скромно. Они сидели на деревянных скамьях, расставленных по обе стороны коридора, почти на одинаковом расстоянии друг от друга. Все были одеты кое-как, хотя большинство, судя по осанке, бородам и множеству других едва заметных признаков, принадлежали к верхушке общества. Хотя на стенах имелись крючки для одежды, все посетители, видимо беря пример друг с друга, сложили шляпы под скамьи. Завидев К. и судебного пристава, сидевшие ближе всех к дверям поднялись со своих мест и поздоровались, отчего следующие тоже почувствовали себя обязанными подняться, так что вставали все до единого, когда К. и пристав проходили мимо. При этом никто не стоял прямо – люди чуть наклонялись и сгибали колени, словно уличные попрошайки. К. дождался чуть отставшего пристава и сказал:
– Какие-то они униженные.
– Да, – сказал пристав. – Это обвиняемые, здесь, кроме обвиняемых, никого нет.
– Правда? – спросил К. – Выходит, мои товарищи. – И, повернувшись к ближайшему из них, высокому, худощавому, седеющему мужчине, К. вежливо спросил:
– Чего ожидаете?
Но неожиданное обращение смутило мужчину, и на него было неловко смотреть, тем более что человек он был, судя по его виду, бывалый, наверняка умевший держать себя в руках и не склонный легко жертвовать своим заслуженным превосходством над общей массой. Сейчас, однако, он не нашелся с ответом на простой вопрос, озирался на соседей, словно они обязаны были ему помочь, и был явно не в силах справиться самостоятельно, если помощь не придет. Подоспевший пристав сказал, чтобы успокоить и подбодрить обвиняемого:
– Этот господин всего лишь спрашивает, чего вы здесь ожидаете. Ответьте же ему.
Вероятно, знакомый голос пристава благотворно подействовал на мужчину:
– Я жду… – сказал он и осекся.
Он явно начал с этих слов, чтобы дать прямой ответ на поставленный вопрос, но не придумал, как продолжить. Некоторые из посетителей подошли поближе и окружили их маленькую группу.
– Отойдите, отойдите, освободите проход, – сказал пристав.
Люди отступили чуть назад, но на прежние места не вернулись. Мужчина тем временем собрался и ответил – даже со слабой улыбкой:
– Я месяц назад представил кое-какие подтверждающие документы по моему делу и теперь жду решения.
– Я вижу, вы подошли к этому вопросу серьезно, – сказал К.
– Да, – сказал мужчина. – Это ведь мое дело.
– Не все так рассуждают, как вы, – сказал К. – Против меня, к примеру, тоже выдвинуты обвинения, но, каюсь, никаких подтверждающих документов я не представлял и вообще ни во что не вникаю. А вы считаете, это необходимо?
– Точно не знаю, – сказал мужчина, снова впадая в нерешительность; ему явно показалось, что К. над ним подтрунивает, и он предпочел просто повторить ответ, чтобы от страха не сделать никакой новой ошибки. Так что в ответ на нетерпеливый взгляд К. он лишь заметил: – Лично я подтверждающие документы представил.
– Вы не верите, что я тоже обвиняемый, – сказал К.
– Что вы, конечно, верю, – сказал мужчина, отступив чуть в сторону, но уверенности в его ответе не было, только страх.
– Так вы не верите мне? – спросил К. и, бессознательно подталкиваемый явно униженным положением этого человека, схватил его за руку, словно пытаясь заставить его поверить. Не желая сделать больно, он совсем не прикладывал усилий, но обвиняемый завизжал – как будто К. притронулся к нему не двумя пальцами, а раскаленными щипцами. Эти смехотворные вопли были для К. последней каплей; не верит, что К. обвиняемый, – тем лучше, может, даже за судью его принимает. Так что на прощание К. и в самом деле стиснул ему руку покрепче, толкнул его на скамью и пошел дальше.
– Большинство обвиняемых такие чувствительные, – сказал судебный пристав.
За спиной у них почти все посетители собрались вокруг мужчины, уже переставшего визжать, и, похоже, расспрашивали его о происшествии. Навстречу К. вышел охранник, которого можно было узнать лишь по сабле в ножнах, с виду алюминиевых. К. опешил и даже выставил вперед руку, чтобы потрогать ножны. Охранник, привлеченный криками, спросил, что случилось. Пристав постарался его успокоить несколькими фразами; охранник объяснил, что обязан был лично убедиться, что все в порядке, отдал честь и пошел дальше быстрыми, но мелкими, вероятно из-за подагры, шагами.
К. больше не интересовали ни он, ни компания в коридоре – в первую очередь потому, что в середине коридора он разглядел пустой дверной проем, куда можно было свернуть. Оглянувшись на пристава, чтобы удостовериться, что они на верном пути – тот, в свою очередь, утвердительно кивнул, – К. так и сделал. Его раздражало, что приходится идти на шаг или два впереди пристава: в таком месте могло показаться, что его ведут как арестованного. Он то и дело останавливался, чтобы подождать пристава, но тот все время опять отставал. Наконец К. решил избавиться от этой неловкости и сказал:
– Ну, я посмотрел, как тут все устроено, теперь пойду.
– Вы же еще не все посмотрели, – сказал пристав с наивным недоумением.
– Я и не хочу все смотреть, – сказал К., всерьез ощущая усталость. – Хочу уйти, где здесь выход?
– Неужто уже заблудились? – удивленно спросил пристав. – До поворота и направо, потом прямо по коридору до самой двери.
– Пойдемте со мной, – сказал К. – Покажете мне дорогу, а то я заплутаю, здесь столько коридоров.
– Да тут только одна дорога, – сказал пристав уже с упреком. – Я с вами не могу, мне надо отметиться, я и так много времени из-за вас потерял.
– Пойдемте со мной, – повторил К. более требовательно, как будто поймал пристава на вранье.
– Не кричите так, – прошептал пристав. – Здесь везде кабинеты. Не хотите возвращаться в одиночестве, давайте еще немного пройдем вместе – или подождите меня здесь, пока я отмечусь, а там я вас, так и быть, провожу к выходу.
– Нет уж, – сказал К. – Ждать я не буду, вы должны пойти со мной сейчас же.
К. не успел еще осмотреться в помещении, в котором оказался. Когда отворилась одна из дверей, расположенных по периметру, он заглянул внутрь. На его громкий голос вышла девушка и спросила:
– Что вам угодно?
В полумраке у нее за спиной можно было заметить, как к двери приближается еще какой-то человек. К. оглянулся на пристава. Не он ли говорил, что здесь на него никто не обратит внимания, – но к нему уже спешат сразу двое: еще немного, и вся чиновничья братия узнает о его присутствии и потребует объяснений. А ведь он не может сказать ничего внятного и приемлемого, кроме того, что он обвиняемый и хотел бы узнать дату следующего допроса, – но такого объяснения он давать не хотел, тем более что это означало бы сказать неправду, ведь на самом деле он пришел из любопытства – или, что совсем уж не годилось в качестве объяснения, чтобы увериться в своем предположении: изнанка этой судебной инстанции так же отвратительна, как и ее внешняя сторона. Похоже, в этом он действительно не ошибся, и ему не хотелось пробираться дальше – даже от увиденного ему было неловко, и он не чувствовал в себе сил выдержать столкновение с вышестоящим чиновником, который мог выскочить из-за любой двери. Ему хотелось уйти – лучше вместе с приставом, но если придется, то и одному.
Но его молчаливое бездействие, видимо, выглядело странно. И девушка, и пристав смотрели на него так, словно с ним в любую секунду могла приключиться какая-то причудливая метаморфоза и они не желали ее пропустить. А в дверях остановился мужчина, которого К. приметил еще в глубине кабинета, и, держась за дверной косяк, покачивался на носках, как нетерпеливый зевака. Девушка, однако, первой поняла, что поведение К. вызвано легким недомоганием. Она принесла кресло и спросила:
– Не хотите ли присесть?
К. тут же сел и оперся на подлокотники, чтобы чувствовать себя увереннее.
– Голова немного кружится, верно? – спросила она, приблизив к нему лицо, с которого не сходило строгое выражение, свойственное некоторым женщинам даже в расцвете юности.
– Не волнуйтесь, – сказала она, – ничего необычного, почти у всех, кто здесь в первый раз, случаются такие приступы. Вы здесь впервые? Ну да, ничего необычного. Крыша нагревается на солнце, от горячего дерева воздух делается спертым, тяжелым. Помещение не так чтобы подходит для канцелярской работы, хотя в других отношениях здесь очень удобно. Но вот дышать, особенно когда много посетителей – то есть практически каждый день, – почти невозможно. Вдобавок здесь еще и белье сушат – жильцам ведь не запретишь, – поэтому ничего удивительного, что вам стало нехорошо. Но в итоге к такому воздуху привыкаешь. Будете здесь во второй, в третий раз, тяжести уже не почувствуете. Вам уже получше?