К. не ответил – для него было слишком унизительно оказаться во власти этих людей из-за внезапной слабости; к тому же, узнав причину дурноты, он почувствовал себя не лучше, а даже немного хуже. Девушка тут же это заметила и, чтобы К. стало полегче дышать, взяла стоявший у стены длинный шест с крючком на конце и приоткрыла им люк прямо у К. над головой. Но оттуда посыпалось столько сажи, что ей пришлось сейчас же снова захлопнуть люк и вытереть руки К. своим носовым платком – сам он был слишком слаб, чтобы позаботиться о себе самостоятельно. Будь его воля, он бы так и остался здесь сидеть, пока не наберется сил, чтобы уйти, – и это случилось бы тем раньше, чем меньше на него обращали бы внимания. Но девушка сказала:
– Вам нельзя здесь оставаться, мы мешаем проходу.
К. посмотрел на нее вопросительно: разве здесь кто-то ходит?
– Если хотите, отведу вас в медицинский кабинет. Помогите мне, пожалуйста, – сказала она стоявшему в дверях человеку, и тот подошел ближе. Но К. не хотел в медицинский кабинет – он вообще не хотел, чтобы его куда-то провожали: чем дальше зайдешь, тем сильнее влипнешь. Так что он сказал:
– Я уже могу идти, – и, пошатываясь, встал на ноги, словно удобное кресло его избаловало.
Однако устоять К. не сумел.
– Нет, не могу, – сказал он, покачав головой, и со вздохом уселся снова.
Он вспомнил о судебном приставе, который мог бы легко вывести его из здания, но тот, похоже, давно ушел – за спинами стоявших перед ним девушки и мужчины его не было видно.
– По-моему… – начал мужчина, кстати весьма элегантно одетый; особенно бросался в глаза серый жилет с длинными острыми полами. – По-моему, недомогание этого господина связано со здешней атмосферой и для него будет лучше, да и сам он будет рад, если мы не поведем в медицинский кабинет, а просто выведем из канцелярии.
– Именно, – радостно перебил его К. – Мне наверняка сразу станет лучше, я вообще-то не так уж ослаб, мне просто надо, чтобы кто-то подставил плечо, я вам больших хлопот не доставлю, да тут и недалеко – отведите меня к выходу, я посижу немного на ступеньках, отдохну, а вообще-то у меня таких приступов никогда не бывает, сам удивляюсь. Я тоже служащий и привык к конторскому воздуху, но здесь он какой-то особенно тяжелый, вы и сами так сказали. Так что, пожалуйста, будьте так добры, проводите меня немного, у меня кружится голова, и мне станет худо, если я встану сам. – И он поднял плечи, чтобы им было легче подхватить его под мышки.
Мужчина, однако, не внял его просьбе и даже не вынул руки из карманов, а лишь рассмеялся.
– Видите, я попал в точку, – сказал он девушке. – Этому господину только здесь плохо, а не вообще.
Девушка тоже улыбнулась, но легонько, кончиками пальцев шлепнула мужчину по руке, будто он слишком уж заигрался с К.
– Не думайте обо мне плохо, – сказал он, все еще смеясь. – Ну конечно, я выведу его.
– Вот и хорошо, – сказала она, быстро наклонив изящную головку.
– Не придавайте значения его смеху, – сказала она К., поскольку тот вновь грустно уставился прямо перед собой и не хотел слушать никаких объяснений. – Этот господин – могу я вас представить? – Мужчина сделал разрешающий жест. – Этот господин – разъяснитель. Он дает справки посетителям, а поскольку население не очень хорошо знакомо с нашей судебной инстанцией, справок требуется много. У него на все вопросы есть ответы, можете как-нибудь проверить. Но это не единственное его достоинство – посмотрите, как элегантно он одет. Мы, то есть здешние служащие, однажды решили: поскольку разъяснитель всегда общается с посетителями, да к тому же первым из нас, ему нужно ради достойного первого впечатления одеваться элегантно. Мы-то, остальные – вот хоть на меня взгляните, – к сожалению, одеты дурно, старомодно. Да и смысла нет тратиться на одежду – сидим безвылазно в канцелярии, даже спим здесь. А вот для разъяснителя, как я уже сказала, мы считаем красивую одежду обязательной. Но наше руководство в этом отношении мыслит немного странно и считает такие расходы неприемлемыми, так что мы скинулись – посетители тоже участвовали – и купили ему не только этот прекрасный костюм, но и еще несколько. Все сделали, чтобы он производил хорошее впечатление, – да только он своим смехом все портит и отпугивает людей.
– Так и есть, – сказал мужчина насмешливо. – Не пойму только, почему вы, уважаемая, посвящаете этого господина во все наши секреты, да еще и так навязчиво, потому что он их знать не хочет. Не видите разве, он о своем задумался.
К. совершенно не хотелось противоречить: у девушки наверняка были добрые намерения, – возможно, она старалась его отвлечь и дать ему прийти в себя, но способ она выбрала для этого неудачный.
– Я хотела объяснить ему ваш смех, – сказала девушка. – Довольно, кстати, обидный.
– Думаю, он простит мне и более тяжкие обиды, если я его наконец выведу.
К. ничего не сказал и даже не смотрел на них, а лишь терпел эти разговоры о нем будто о неодушевленном предмете – пусть их. Вдруг он почувствовал на одном плече руку разъяснителя, а на втором – девушки.
– Ну, вставайте, больной, – сказал разъяснитель.
– Большое спасибо вам обоим, – сказал К. с радостным удивлением, медленно поднялся и сам постарался получше опереться на своих помощников.
– Может показаться, – прошептала девушка на ухо К. перед тем, как они свернули в коридор, – что мне очень важно выставить разъяснителя в хорошем свете, но, поверьте, я просто говорю как есть. Сердце у него не камень. Он ведь не обязан выводить на улицу больных посетителей – и видите, все равно этим занимается. Среди нас, может, вообще нет равнодушных, мы, может, все хотим помочь, и все-таки нас, судейских, так легко обвиняют в черствости, в том, что мы никому не помогаем. Меня это так мучает.
– Не хотите ли присесть здесь на минутку? – спросил разъяснитель.
Они уже стояли в коридоре, прямо напротив обвиняемого, с которым К. недавно заговорил. К. стало немного неудобно – ведь только что он приосанивался перед этим человеком, а теперь его ведут под руки, шляпу его крутит на оттопыренном пальце разъяснитель, волосы растрепались и свисают на покрытый испариной лоб. Но обвиняемый, казалось, ничего этого не замечал. Он униженно стоял перед разъяснителем, рассеянно глядевшим в пространство поверх его головы, и извинялся за свое присутствие.
– Я знаю, – говорил он, – что решения по моим заявлениям сегодня еще не может быть. Но я все равно решил зайти – подумал, не подождать ли здесь, ведь воскресенье, время-то у меня есть, да и не помешаю никому.
– Незачем так уж извиняться, – сказал разъяснитель. – Ваша добросовестность похвальна. Вы, конечно, напрасно занимаете здесь место, но пока вы мне не надоедаете, я не стану вам мешать внимательно следить за ходом вашего дела. Насмотришься на тех, кто относится к своим обязанностям халатно, пренебрегает ими, – и начнешь обходиться терпеливо с такими, как вы. Сядьте.
– Как он умеет общаться с посетителями! – прошептала девушка.
К. кивнул, но тут же обернулся, потому что разъяснитель спросил его:
– Не хотите ли посидеть тут, рядом с обвиняемым Ротебушем?
– Нет, я не хочу отдыхать.
К. сказал это со всей возможной решимостью, но на самом деле ему совсем не помешало бы присесть. Его мучило что-то вроде морской болезни – он чувствовал себя как на корабле в бурном море, ему казалось, что в доски стен бьется вода, в дальнем конце коридора ревут перехлестывающие через борт волны, а пол ходит ходуном, качая вверх-вниз посетителей и слева, и справа. Тем непостижимее было спокойствие девушки и мужчины, которые его вели. К. был полностью в их власти: отпусти они его – рухнет как бревно. Они стреляли туда-сюда маленькими глазками; К. ощущал их размеренный шаг, но не мог идти в ногу – его почти несли. Наконец он заметил, что они говорят с ним, но не понимал слов, слыша только наполнявший все помещение шум, похожий на сирену, воющую на одной высокой ноте.
– Громче, – прошептал он, повесив голову от стыда: он знал, что они говорят достаточно громко, просто он их не понимает. И тут, словно стена разверзлась перед ним, он наконец почувствовал, как в лицо ему ударила струя свежего воздуха, и услышал рядом голос:
– Сначала хочет уйти, а потом хоть сто раз ему повтори, что вот он, выход, – и с места не сдвинется.
К. заметил, что стоит перед выходом на лестницу и девушка открыла ему дверь. К нему словно разом вернулись силы для глотка свободы; он тут же шагнул на первую ступеньку лестницы и оттуда распрощался с обоими склонившимися к нему провожатыми.
– Большое спасибо, – повторял он и тряс обоим руки, пока не понял, что, привыкшие к канцелярскому воздуху, они плохо переносят относительно свежий, струящийся с лестницы. Они едва смогли ему ответить, а девушка, возможно, лишилась бы чувств, не захлопни К. поскорее дверь.
К. постоял еще с минуту, поправил прическу, глядя в карманное зеркальце, подобрал шляпу со следующей лестничной клетки – туда, видимо, бросил ее разъяснитель – и побежал вниз по лестнице так стремительно, такими длинными скачками, даже испугался: вот ведь какой резкий перепад самочувствия! Этаких сюрпризов его довольно крепкое здоровье никогда раньше не преподносило. Неужто собственное тело взбунтовалось и готовит ему новый процесс, раз он так легко переносит старый? Он не стал сразу отбрасывать мысль о визите к врачу, но решил – и тут посторонний совет был ни к чему – как-нибудь получше, чем сегодня, проводить время по утрам в воскресенье.
Подруга г-жи Бюрстнер
В следующие несколько дней у К. никак не получалось перекинуться хоть словом с г-жой Бюрстнер. Он испробовал все возможные способы оказаться с ней рядом, но она всякий раз умело уворачивалась. С работы он шел прямиком домой, усаживался на кушетку в своей комнате и, не включая света, только и делал, что наблюдал за передней. Если мимо проходила служанка и закрывала дверь в пустую, как ей казалось, комнату, он, выждав, вставал, чтобы снова ее открыть. По утрам он вставал на час раньше, чем обычно, – вдруг получится застать г-жу Бюрстнер одну, когда она пойдет на работу. Все безрезультатно.