Так было и сегодня. Заместитель директора зашел в кабинет, остановился у двери, протер, по недавно приобретенной привычке, пенсне, остановил взгляд на К., затем, чтобы не засматриваться на него слишком уж откровенно, оглядел весь кабинет. Он словно использовал эту возможность для проверки зрения. К. выдержал его взгляд, даже слегка улыбнулся и предложил ему сесть. Придвинувшись со своим креслом как можно ближе к заместителю, К. достал необходимые бумаги и начал свой доклад. Поначалу казалось, что заместитель совсем не слушает. На письменном столе К. столешницу обрамлял низкий резной бортик: искусный столяр, изготовивший стол, закрепил его прочно. Но директор, казалось, заметил в одном месте зазор и попытался подцепить бортик указательным пальцем. Тут К. хотел прервать доклад, но заместитель директора велел продолжать – он, мол, все слышит и запоминает. Но поскольку К. не сумел с ходу выдавить из себя ничего дельного, бортик удостоился дальнейшего особого внимания: заместитель вынул перочинный нож и стал орудовать линейкой К., словно рычагом, все еще пытаясь поддеть бортик, – видимо, с тем, чтобы потом плотнее пригнать его к столешнице.
В свой доклад К. включил одно весьма новаторское предложение, которое, как он рассчитывал, должно было произвести впечатление на заместителя директора. Переходя теперь к этому предложению, он уже не мог остановиться – захваченный то ли рабочим пылом, то ли еще более редким чувством, что он все еще что-то значит в банке и что его идеи способны это подтвердить. А ведь такая стратегия отлично подходит не только для банка, но и для процесса, думал К., – возможно, этот способ защиты даже действеннее всего прочего, что он уже пробовал или планировал. Увлеченный речью, он не успевал отвлекать заместителя от бортика, лишь пару раз, читая с листа, как бы успокаивающе похлопал по нему свободной рукой, чтобы показать, что никакого изъяна не видит, а если его и удастся найти, сейчас важнее – и к тому же приличнее – прислушаться, чем пытаться исправить бортик. Но заместитель директора, как это часто бывает с людьми умственного труда, увлекся ручной работой; он уже отделил часть бортика от стола и теперь вставлял миниатюрные колонны в предназначенные для них отверстия. Это оказалось сложнее, чем их вытащить. Заместителю директора пришлось встать и обеими руками придавить бортик к столешнице. Он давил изо всех сил, но у него ничего не выходило. К., то и дело переходивший от свободного изложения к чтению, не сразу заметил, что заместитель встал с кресла. Стараясь не терять из виду возню заместителя, он подумал было, что перемена позы как-то связана с докладом; сам К. тоже встал, и, указывая пальцем на одну из цифр, протянул заместителю лист, с которого читал. Тот, однако, как раз понял, что руками с бортиком не сладить, и попытался придавить его всем своим весом. На этот раз у него все получилось: колонны со скрипом вошли в отверстия, но одна из них надломилась, а тонкие перильца треснули.
– Дерево трухлявое, – в сердцах сказал заместитель и устало слез со стола.
Торговец Блок. Увольнение адвоката
К. наконец решился отказаться от услуг адвоката. Сомнения в правильности такого решения полностью искоренить не удавалось, но убежденность в его необходимости перевесила. В день, когда К. собрался с силами, чтобы пойти к адвокату, ему совершенно не удавалось работать: дело двигалось так медленно, что пришлось допоздна просидеть в кабинете, и пробило уже десять, когда он наконец добрался до дома адвоката. Прежде чем позвонить в дверь, он задумался, не лучше ли было уведомить адвоката об увольнении по телефону или письмом, ведь личное объяснение наверняка будет крайне неприятным. Но К. все же решил не избегать его: ведь расторжение договора в любой другой форме было бы встречено молчанием или формальным ответом в пару слов, и К. никогда бы не узнал – разве что Лени удалось бы что-то выведать, – как адвокат воспринял разрыв и какие последствия, по мнению адвоката, весьма в этом случае весомому, этот разрыв мог повлечь для К. А при разговоре лицом к лицу адвокат наверняка выкажет удивление своим увольнением, и даже если из него не удастся вытянуть ничего полезного, К. сможет легко понять все, что нужно, по его лицу и поведению. Впрочем, он не исключал, что, возможно, передумает и решит все же доверить защиту адвокату и оставить договор в силе.
Первый звонок в дверь адвоката остался, как обычно, без ответа. «Можно бы и побыстрее, Лени», – подумал К. Но и то ладно, что никто больше не лез не в свое дело, как случалось раньше, – какой-нибудь, к примеру, надоедливый сосед в халате. Нажимая на кнопку звонка во второй раз, он кинул взгляд на другую дверь, но и она оставалась закрытой. Наконец в дверном глазке адвоката показались глаза, но это была не Лени. Кто-то отпер дверь, но, придерживая ее, крикнул так, чтобы было слышно и в глубине квартиры:
– Это он, – а затем уже распахнул дверь.
К. уже напирал на нее, потому что услышал, как за спиной у него в двери другой квартиры поворачивается ключ. Когда ему наконец отворили, он почти ввалился в переднюю и увидел, как по коридору между комнатами пробегает Лени в ночной рубашке, – ей-то и был адресован предупреждающий возглас того, кто открыл дверь. Это был невысокий, худой мужчина с густой бородой, в руке он держал свечу.
– Вы здесь работаете? – спросил К.
– Нет, – ответил мужчина. – Я только клиент адвоката, зашел по юридическому вопросу.
– Без пиджака? – спросил К. с выразительным жестом. Мужчина был полуодет.
– Ой, простите, – сказал тот, оглядывая себя в свете свечи, словно только что заметил, в каком он виде.
– Лени ваша любовница? – спросил К. резким тоном.
Он слегка расставил ноги, а руки со шляпой завел за спину. Сам факт обладания добротным пальто вызывал у него чувство превосходства над этим заморышем.
– О господи, – сказал тот и поднес руку к лицу, словно защищаясь. – Нет, нет, как вы могли подумать?
– Верю-верю, и все же… – сказал К., улыбаясь. – Пойдемте-ка.
И он махнул шляпой, предлагая мужчине пройти вперед.
– Так как вас зовут? – на ходу спросил К.
– Блок, торговец Блок, – сказал коротышка и, представляясь, обернулся к К., но тот не дал ему остановиться.
– Это ваша настоящая фамилия? – спросил К.
– Конечно, с чего бы вам сомневаться?
– Я подумал, у вас есть причины скрывать, как вас зовут, – сказал К.
Он чувствовал себя так уверенно с этим незнакомцем, как это бывает лишь в разговоре с низшими, когда все важное держишь при себе, а лишь благодушно обсуждаешь то, что интересно собеседнику, поднимая его тем самым до своего уровня, но прекрасно зная, что можешь в любой момент вновь принизить.
Перед дверью адвокатского кабинета К. остановился, отворил ее и позвал торговца, покорно двинувшегося было дальше:
– Куда вы так спешите? Посветите-ка.
Решив, что здесь спряталась Лени, К. заставил торговца обыскать все углы, но в комнате никого не оказалось. Перед портретом судьи К. придержал торговца за подтяжки.
– Знаете его? – спросил он, указывая пальцем вверх.
Торговец поднял свечу, посмотрел, моргая, на портрет и сказал:
– Это судья.
– Важный судья? – спросил К., обошел торговца и встал так, чтобы увидеть, какое впечатление производит на него портрет.
Торговец благоговейно смотрел снизу вверх.
– Да, очень важный, – сказал он.
– Не очень-то вы разбираетесь, – сказал К. – Среди низших следственных судей этот – самого низкого ранга.
– Теперь припоминаю, – сказал торговец и опустил свечу. – Я тоже об этом слышал.
– Ну конечно же, – воскликнул К. – Я и забыл – конечно, вы слышали!
– Но в чем, собственно… В чем, собственно, дело? – вопрошал торговец, в то время как К. толкал его к двери.
В коридоре К. сказал:
– Вы ведь знаете, где прячется Лени?
– Прячется? – переспросил торговец. – Да нет же, она, наверное, на кухне, готовит адвокату суп.
– Что же вы сразу не сказали? – спросил К.
– Я хотел вас туда отвести, но тут вы меня окликнули, – ответил торговец, словно его сбили с толку противоречивые распоряжения.
– Хватит умничать, – сказал К. – Хотели – так ведите.
На кухне К. еще не бывал: она оказалась на удивление просторной и дорого обставленной. Даже плита была раза в три больше обычной. Других деталей К. рассмотреть не смог, потому что кухню освещала лишь одна маленькая лампа возле входа. У плиты стояла Лени в своем обычном переднике и разбивала яйца в кастрюлю, стоявшую на спиртовой горелке.
– Добрый вечер, Йозеф, – сказала она, оглянувшись.
– Добрый вечер, – сказал К. и указал торговцу на стоявшее неподалеку кресло, в которое он тотчас же сел.
К. подошел вплотную к Лени, наклонился над ней и спросил:
– Кто это такой?
Лени обняла К. одной рукой – другой она помешивала суп, – а затем притянула к себе и сказала:
– Это несчастный человек, бедный торговец, некий Блок. Только посмотри на него!
Торговец сидел в кресле, на которое ему указал К. Он задул свечу, ненужную теперь из-за лампы, и пригасил пальцами фитиль, чтобы не дымил.
– Ты была в ночной рубашке, – сказал К. и повернул ее снова лицом к плите. Она молчала.
– Он твой любовник? – спросил К.
Она хотела заняться кастрюлей, но К. схватил ее за руки и потребовал:
– Отвечай!
– Пойдем в кабинет, – сказала она, – я тебе все объясню.
– Нет, – сказал К. – Объясни здесь.
Она повисла у него на шее и хотела его поцеловать, но К. оттолкнул ее и сказал:
– Давай сейчас без нежностей.
– Йозеф, – сказала она умоляюще и посмотрела ему прямо в глаза. – Не станешь же ты ревновать меня к г-ну Блоку! Руди, – обратилась она к торговцу, – ну помоги же мне, видишь, меня подозревают? И оставь свечку в покое!
– Я тоже ума не приложу, с чего бы вам ревновать, – сказал он с некоторым вызовом.
– Да я и сам не знаю, – сказал К., с улыбкой глядя на торговца.